Ольга Кулешова - Притчи Дмитрия Мережковского: единство философского и художественного

• Название: Притчи Дмитрия Мережковского: единство философского и художественного
• Автор: Ольга Кулешова
• Издательство: Наука
• Жанр: Философия
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-02-033852-4

Монография посвящена творчеству одного из видных представителей Серебряного века Д.С. Мережковского в период эмиграции (1920–1941). На материале философской прозы последних лет жизни писателя анализируется его философско-художественная концепция, соединившая в себе вековые культурные традиции, абсурд современного "сегодня" и печать личной драмы изгнанника, окончившего дни на чужбине. Эмигрантский период творчества Д.С. Мережковского признаётся самодостаточным и не менее значительным, чем дореволюционный. Его философская концепция представлена в контексте мировой философской и литературной традиции. Впервые эмигрантское творчество писателя рассматривается в рамках единого концептуального полотна, воплощённого в форме философско-биографического романа-концепции.

Для филологов и всех, кто интересуется творчеством Д.С. Мережковского.

Кулешова О.В. Притчи Дмитрия Мережковского: единство философского и художественного. — Рос. акад. наук, Ин-т науч. информ. по обществ. наукам. — М. : Наука, — 2007. — 212, [2] с. — ISBN: 978-5-02-033852-4

---

Слияние возможностей биографического романа с жанром романа философского позволяет автору создать цельное, синкретичное новообразование, характеризуемое нами как роман-концепция. Подобный синтез позволяет вывести биографическое повествование на иной уровень, отрешившись от приверженности к подлинности биографического факта, достигая через идеологизацию героя большей условности повествования. В то же время выход на бытийный уровень, \174\ достигающийся путем привнесения отвлеченного, абстрактного начала в повествование, не разрушает художественного полотна благодаря использованию возможностей биографического романа: описание исторического времени и места жизни героев, создание исторического и национального колорита эпохи, включение в повествование помимо философского конфликта, разрешаемого на всех уровнях произведения, психологических коллизий в жизни персонажей.

Образ царя Ахенатона впервые в романе появляется в философском диалоге Дио и Пентаура. Образ человека-загадки, поняв которого, можно приблизиться к истине, сопутствует основному философскому конфликту романа: «Сын был! — Сын будет!». Мучительным вопросом для различных персонажей, главных и второстепенных, становится возможность идентификации личности царя Ахенатона, безграничная жажда понять: «…а сам-то, сам-то он кто? Или просто злодей?»[199] Характерно для Мережковского, что вопрос этот остается неразрешимым до конца романа для самого Ахенатона, заплатившего за гордыню безумием и в конце концов понимающего свою ошибку и осознающего истинное назначение собственной судьбы: «Нет, Дио, я только тень Его, — ответил он спокойно, разумно. — Но если и тень Его мучается так, то как же будет мучиться Он!»[200] Подобные внутренние противоречия выдающейся личности объясняются философскими представлениями автора, понимающего человеческую природу как непрестанную борьбу духовного и \175\ чувственного, божественного и обыденного. Наиболее ярко искомые противоречия проявляются в личности избранной. Ей многое дано, но с нее много и взыщется. Через нее действует Дух Святой, но прийти к вершинам Царствия Небесного она может, лишь пройдя через «темную ночь» и бездну страдания земного. Все противоречия мира собраны в ней, и лишь разорвав их клубок, она может обрести верные ориентиры.

Впервые глубина заблуждений Ахенатона обнаруживается вступающим в философский диалог с Дио Пентауром, героем, удостоенным перед смертью понимания истинности христианской идеи. Огромный духовный потенциал Пентаура позволяет ему увидеть истинную природу противоречий-антиномий Ахенатона. Пентаур рассматривает душу человека как арену борьбы метафизических сил добра и зла и понимает, что в душе богоизбранного человека эта борьба достигает своего апогея: «В том-то и хитрость диавола, что не в злодея вошел, а в святого. Погибает земля в войне братоубийственной, нивы запустели, житницы разграблены, кожа людей почернела, как печь, от жгучего голода, матери варят детей своих в пищу себе, и это все сделал он, святой. И хуже сделал: Бога убил. “Нет Сына, сказал, я — Сын!”»[201]

Противоречивость облика героя подчеркивается Мережковским портретными зарисовками, смешавшими чувственное и тленное, мерзкое и отвратительное, пригибающее человека к земле, с чертами Божества, прекрасного и возвышенного, \176\ в чьем облике сквозят неземные черты божественной двуполости существа, обладающего одухотворенной, освященной плотью, доступной лишь человеку будущего, вошедшему в Царствие Небесное. В сознании Дио два лика Ахенатона сливаются в неразрывный образ, в котором нельзя, разрубив узел противоречий, узнать, какое же лицо истинное: «Человек? Нет, иное, неземное существо в человеческом образе. Ни мужчина, ни женщина; ни старик, ни дитя; скопец-скопчиха, дряхлый выкидыш. Страшно исхудалые ноги и руки, как ножные и ручные кости костяка; узкие, детские плечики, а бедра широкие, пухлые; впалая, с пухлыми, точно женскими сосцами, грудь; вздутый, точно беременный, живот; голова огромная, с тыквоподобным черепом, тяжело склоненная на шейке, тонкой, длинной и гнущейся, как стебель цветка; срезанный лоб, отвислый подбородок, остановившийся взор и блуждающая на губах усмешка сумасшедшего» и «мальчик, похожий на девочку; круглое, как яичко, лицо, с детски-девичьей прелестью, тихое-тихое, как у бога, чье имя: “Тихое Сердце”. <…> Длинные ресницы опущенных, как бы сном отяжелевших, век казались влажными от слез, а на губах была улыбка — след рая — небесная радость сквозь земную грусть, как солнце сквозь облако»[202].

Низменная природа царя Ахенатона, изначально следующего ложной идее: «Я Сын», что и приводит героя к ложному пониманию собственного назначения и извращенно завышенной самооценке: «Я Бог», открывается в романе путем введения \177\ образа его двойника, Тутанкамона. Создавая пару «великий-малый», Мережковский делает Тутанкамона пародией, выявляющей неприглядную сторону «великого». Обезьянье подобострастие Туты, «елейным шепотом» восхваляющего новое учение Ахенатона, тайная жажда власти, стремление великого сделать бессильным, утопив его в море лести, скрыв истинные результаты «великих идей» Ахенатона, выявляют уродливое лицо богоборческих устремлений царя. Безграничное желание принимать лесть, затмевающее рассудок, гордыня, выраженная в идее спасти мир от войны и осчастливить человека, став Богом, выливаются в полную неспособность адекватно воспринимать действительность. Лицо святого затмевается личиной Туты, имеющего лицо «не злое, не доброе; не глупое, не умное; среднее, вечное лицо всех»[203].

Но лицо Туты это только один из ликов царя Ахенатона, сумевшего освободиться от личины и увидеть истинный свет, разгадать нелегкую загадку своей судьбы — свидетельствовать о вечном присутствии Христа на Земле. Ахенатон не знает имени Спасителя, но понимает, что он — тень Того, Кто станет истинным избавителем человечества.

К одаренным натурам, сумевшим открыть для себя тайну вечного присутствия Христа на Земле, относится и героиня Дио. Путь обретения героиней истинного знания освещался Мережковским в первом романе дилогии. В «Мессии» Дио, носительница истинного знания, пытаясь разгадать \178\ загадку царя Ахенатона, помогает последнему сбросить личину и обрести лицо.

Идеологический центр романа, раскрывающий истинный конфликт произведения, — философский диалог Дио с первосвященником Амона Птамозом. Вопрос: «Так кто же он?», ставший основной философемой романа и разрешаемый персонажами на различных уровнях повествования, раскрывается в новом ключе, получая иное звучание: «А Кто за ним?». Диалог Дио и Птамоза — развернутая реминисценция из Достоевского. Герои Мережковского высказывают идеи, сформулированные русским классиком в «Легенде о Великом инквизиторе». Образ Птамоза — калька с Великого инквизитора Достоевского, пытающегося уничтожить в мире идеи Христа. Птамоз, являясь воплощением абсолютного метафизического зла в мире, несущий идею нивелировки человеческой личности, лишенной свободы выбора, видящий в человеке «слабосильное существо», выражает мысль о «вечном возвращении», вечном присутствии Христа на Земле, а вместе с тем и вечную богоборческую идею, попытку человечества устроиться на Земле без Христа, подменив власть Бога властью кесаря. Мысль о «вечном возвращении», трактуемая многочисленными исследователями Мережковского как неоспоримое влияние Ницше, восходит, на наш взгляд, к антропософской концепции Штайнера, объясняющего мистическую сущность христианства и предначертанность пути Спасителя мистическим единством христианства с преданиями древности. Монолог \179\ Птамоза, являясь по существу реминисценцией из Достоевкого и иллюстрируя одновременно философскую концепцию Штайнера, демонстрирует оригинальное качество литературного таланта Мережковского, способного из глубины плодородных культурных слоев извлекать собственные смелые художественные решения, открывать новые ракурсы старых, хорошо известных философских идей: «Кружится, кружится вечность и возвращается на круги свои. Все, что было в веках, будет в вечности. Был и Он. Первое имя Его — Озирис. К нам пришел, и мы Его убили и дело Его уничтожили. Царство Свое Он хотел основать на земле живых, но мы Его изгнали в царство мертвых, вечный Запад — Аменти: тот мир Ему, этот — нам. И снова придет, и мы снова убьем Его, и дело Его уничтожим. Мы победили мир, а не Он»[204].

Диалог Дио с Птамозом, выражая искомую истину, обретаемую героями, «отмеченными Духом Святым», становится исповеданием веры для Дио. Отвергая мысль о возможности союза с Птамозом, Дио отстаивает нравственный идеал христианства, выраженный Мережковским реминисценцией из Достоевского: «Лучше быть со Христом, нежели с истиной».

Особенную идеологическую нагрузку несут в романе враги Ахенатона: израильтянин Иссахар и главный жрец царя Мерира. В отличие от Туты, одержимого корыстной идеей завоевания власти, пародирующего слабые стороны Ахенатона: жажду лести и всеобщего поклонения, стремление \180\ властвовать над миром, Иссахар и Мерира — идеологические противники Ахенатона. Справедливо отмечая глубинные заблуждения царя, ведя борьбу против личины, в которую Ахенатон облекает себя, пытаясь построить Царство Божие на Земле, эти герои все же не обладают полнотой истины, за личиной не умеют разглядеть лица, открытого для Дио. Романный путь этих героев — обретение полноты истины, дающей возможность разглядеть лицо Того, Кто скрывается за обликом Ахенатона, ощутить вечное присутствие Христа на Земле.