Юрий Безелянский - Улыбка Джоконды: Книга о художниках

• Название: Улыбка Джоконды: Книга о художниках
• Автор: Юрий Безелянский
• Издательство: Радуга
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1999
• ISBN: 5-05-004742-0

«Улыбка Джоконды» – книга о живописцах. Под одной обложкой собраны литературные портреты девяти знаменитых художников Запада и пяти российских, от Леонардо да Винчи до Константина Сомова. Реалисты, импрессионисты, модернисты и великий сюрреалист Сальвадор Дали… Все они представлены в полноте и биении жизни, со своими страстями и страданиями, с любовными увлечениями и поисками своего места в искусстве. А открывается книга интригующим исследованием самого популярного в мире полотна – портрета Моны Лизы. Это почти детективная история о том, как создавалась картина, кто на ней изображен, как уже 500 лет длятся попытки разгадать загадочную улыбку Джоконды, как была украдена картина, и о многом другом, что интересно не только любителям живописи, но и массовому читателю.

---

«Прогулка заключенных» Ван Гога. Так и просятся из памяти строки Арсения Тарковского:

Пускай меня простит Винсент Ван Гог
За то, что я помочь ему не смог.

Жаль, что в Москву не удалось привезти ван-гоговское «Ночное кафе», знаменитое место, «где можно сойти с ума». Хотя, с другой стороны, таких сумасшедших мест в России много, но, увы, ни одно из них не имеет отношения к искусству.

Нет «Ночного кафе» Ван Гога, зато есть «Кафе в Арле» Поля Гогена. Леонид Пастернак, отец поэта, вспоминал, как он однажды вместе с Валентином Серовым посетил Сергея Щукина и тот лукаво сказал: «А вот я покажу вам», достал запрятанного первого Гогена – мавританскую Венеру с веером – и, смеясь и заикаясь, добавил: «Вот – су… су… сумасшедший писал, и су… су… сумасшедший купил».

Нет, это не сумасшествие. В одном случае это – вдохновение, в другом – чутье. Чутье на подлинное искусство.

В отдельном зале музея представлена стеновая живопись Мориса Дени, одного из главных теоретиков французского символизма. Шесть панно «История Психеи» украшали особняк Морозова на Пречистенке. Александр Бенуа по этому поводу писал: «Иван Абрамович Морозов расхрабрился до того, что дал Дени возможность высказаться вполне». После Октября картины-фрески томились долгие десятилетия в запасниках. И вот снова в центре внимания. Удивительные теплые и нежные обнаженные фигуры, от которых веет ароматом и лаской. Классическая гармония, ничего не скажешь.

А вот скульптуры Аристида Майоля несколько ошеломляют современных людей, приученных к фотомоделям, у которых ноги растут прямо из шеи. А у Майоля обычные женщины, крутобедрые, с тяжелыми ногами. Не фотомодельные эфемерности, а истинно земные и плотские существа.

Вы не устали? Тогда продолжим променад по выставке. Пьер Боннар. Холст «Утро в Париже». Ах, опять этот неизбывный Париж – демон-искуситель российской интеллигенции, вечно он притягивает и манит. Сам Боннар был любимцем Ивана Морозова, в его коллекции было 30 работ этого мастера.

Морис Вламинк. «Вид на Сену». Все те же парижские мотивы. Так хочется вновь постоять там на набережной, полюбоваться Нотр-Дамом и собором Сент-Шапель… Но отвлекает женщина – очаровательная «Дама в черной шляпе» – портрет кисти Кеса Ван Донгена. Дама прибыла из Эрмитажа в столицу. Прошу любить и любоваться!.. Не могут оставить равнодушными и прибывшие с берегов Невы «Модистки» Альбера Марке.

Совсем иные чувства вызывает противоречивый Андре Дерен. Солнечно бликующий холст «Просушка парусов» и тревожно-загадочная, таинственная «Роща». А вот и Анри Матисс – пир для глаз, бальзам для души. «Люксембургский сад» и «Посуда на столе» после долгого перерыва экспонируются в Москве.

«Я стремлюсь к искусству, исполненному равновесия, чистоты, оно не должно беспокоить и смущать. Я хочу, – говорил Матисс, – чтобы усталый, надорванный, изнуренный человек перед моей живописью вкусил покой и отдых».

«Танец» Матисса – это освобождение от всех тревог и забот. Это праздник духа и тела, чего нельзя сказать о Пабло Пикассо. У испанского маэстро все напряжено, давяще и проблемно задумчиво. Впрочем, сегодня мы все в позе «Любительницы абсента» с сосредоточенным взглядом, не то вспоминая нехорошее прошлое, не то страшась еще более плохого будущего…

По признанию Сергея Щукина, он тяжело привыкал к картинам Пикассо: «У меня было от него такое ощущение, точно я набрал в рот куски битого стекла». Но потом коллекционер привык к особой манере выразительности художника и в итоге собрал 51 картину Пикассо, во много раз больше, чем других мастеров.

Мы уже вроде бы давно пригляделись к Пабло Пикассо, но все равно его «Дриада», привезенная из Эрмитажа, заставляет слегка вздрогнуть. Написанная в далеком 1908 году, она предвосхитила чернобыльских мутантов и монстров. И хвала Анри Руссо, знаменитому Таможеннику, за то, что он возвращает нас в период наивно-светлого детства. Его «Люксембургский сад» – обитель покоя и тихих прогулок-знакомств, сулящих какие-то неведомые радости. Наглая телевизионная реклама советовала нам приобрести «немного Олби». Я советую посмотреть немного Анри Руссо. Это более стоящее дело.

Отцы-коллекционеры

Я лишь коротко упомянул некоторые экспонаты на вернисаже, погрязнув при этом в своем субъективном восприятии (с ним можно соглашаться, а можно им пренебречь, – воля каждого). Сейчас же поговорим не о художниках, а о коллекционерах.

Сергей Щукин (1852-1936) – талантливый русский предприниматель, которого в деловом мире прозвали «министром коммерции», а еще «дикобразом» – за упорство и изобретательный, колючий склад ума.

Дерзкий, азартный игрок. Щукин также выдающийся коллекционер с удивительным чутьем изящного, крупнейший меценат искусства. С творчеством импрессионистов он впервые познакомился в 1896 году в Париже. Среди первых приобретений были картины Уистлера, Пюви де Шавенна и Синьяка. Купленная им вскоре «Сирень» стала первым произведением Моне в России. Щукин питал особую склонность к Матиссу. Собранные Щукиным картины художника вошли в историю мирового искусства как «русские» Матиссы.

Коллекция Сергея Щукина составила бесценный музей новейшей европейской живописи. После Октября 1917-го, естественно, он был национализирован, а самому создателю музея и владельцу особняка «благодарные» большевики щедрой рукой отвели находящуюся при кухне «комнату для прислуги». В августе 1918 года Щукин эмигрировал из России. Он умер в Париже в 84-летнем возрасте и похоронен на кладбище Монмартра.

Иван Морозов (1871-1921), директор-распорядитель Тверской мануфактуры, тоже был прославленным коллекционером и меценатом. Он всей душой прикипел к собиранию живописных полотен, и эта страсть украшала и заполняла всю его жизнь. В 1906 году Иван Морозов помог Сергею Дягилеву в устройстве в Париже выставки русского искусства. Сам Морозов из каждой поездки во Францию возвращался в Москву с многочисленными трофеями. Его коллекция в доме-дворце на Пречистенке к 1917 году включала в себя более 100 работ русских художников и около 250 произведений новейшей французской живописи. Иван Морозов собрал целую серию картин Ван Гога. Из русских художников он особенно любил Коровина и Головина. Иван Абрамович был человеком широкой души, любил всласть поесть и выпить, приволокнуться за хорошенькими женщинами, покутить в «Стрельне» и у «Яра», но главное, конечно, – живопись.

Удивительно, что и Сергей Щукин, и Иван Морозов собирали картины определенного направления в живописи, но между ними не было и следа соперничества, зависти, конкуренции, У каждого имелись свои пристрастия, а сходились они в отношении одного лишь художника – Поля Сезанна: он близок был обоим коллекционерам.

После революции судьба Ивана Морозова сложилась так же, как и у Сергея Щукина. В атмосфере ненависти к «буржуям-кровопийцам» он был вынужден эмигрировать. Покинули родину и многочисленные братья Щукина и Морозова, признанные собиратели и тонкие ценители живописи.

Художники как прекрасные безумцы

Сегодня мы отдаем дань благодарности Сергею Щукину и Ивану Морозову не только за их собирательство, но и за провидческий вкус, за умение угадать очередную волну художественного процесса. А это было далеко не просто. Как отмечает Александр Бенуа, «импрессионизм вплоть до 90-х годов был явлением скорее «подпольным», известным лишь тесному кругу. Еще более тесный круг не только знал о существовании каких-то художников, назвавшихся импрессионистами, но и оценивал их искусство, считал его чем-то интересным и прекрасным. Большие массы лишь изредка, урывками узнавали о существовании таких художников, как Мане, Дега, Моне, Ренуар, а если эти имена и произносились или печатались в каких-либо критических статьях, то всегда с оттенком иронии или возмущения. Эти нынешние неоспоримые представители «славы Франции» казались громадному большинству безумцами, если не шарлатанами».

Москва в конце прошлого века являла собой колыбель передвижников, она поклонялась Репину и Сурикову, Поленову и Левитану, Крамскому и Верещагину. Не случайна реакция классика русского реализма Ильи Репина на французские живописные «опыты».

«Я встретил Репина, – рассказывал Щукин, – наверху на лестнице, мы вместе вошли в первую комнату, увешанную полотнами Матисса. Войдя в этот зал, я заметил, что лицо Репина исказилось и приняло выражение мученичества и враждебности, он бросил исподлобья беглый взгляд на одну-две стены и не стал даже рассматривать картины, он вдруг судорожно схватился руками за голову и, ничего не видя перед собой, молча бросился стремглав из зада, побежал вниз и выскочил вон из музея. Никогда более он сюда не являлся».

Но это, как говорится, дело вкуса каждого (Репин импрессионистов не принял, Бенуа был от них в восторге). Гораздо хуже, когда вкус проявляет государство, и не только проявляет, но и определяет, какое направление в искусстве, и в частности в живописи, лучше для народа. В 30-е годы любые «измы», кроме классического реализма и соцреализма, были фактически запрещены, и картины импрессионистов на долгие десятилетия отправлены в запасники, все эти голубые танцовщицы Дега, виноградники Ван Гога, зеленые сосны Сезанна…