Мигель Сильва - Избранное

• Название: Избранное
• Автор: Мигель Сильва
• Издательство: Радуга
• Жанр: Современная проза
• Год: 1986

Имя одного из крупнейших прозаиков Латинской Америки, лауреата международной Ленинской премии «За укрепление мира между народами» широко известно в Советском Союзе. В сборник входят его романы последних лет «Когда хочется плакать, не плачу» и «Лопе де Агирре, Князь Свободы», посвященные важнейшим вопросам нашего времени: целям и методам революционного действия, насилию и тирании, необходимости борьбы с социальной несправедливостью. Талантливый писатель обращается не только к злободневному сегодняшнему, но и к историческому материалу.

---

Как же стало ему не по себе, когда он увидел, что копи брошены, кирки и палки валяются на земле, куры заперты в курятниках, маис — в амбарах, но ни одной живой души во всей округе, надсмотрщики сбежали, уведя с собой черных рабов.

— В королевствах Перу, которыми мы станем управлять, — сказал Лопе де Агирре, — несчастные, что теперь стонут в рабстве, будут свободными; сама жизнь и справедливость велят нам освободить их; я готов отстаивать свободу рабов точно так же, как собственную жизнь и жизнь своей дочери.

Нагрузившись свиньями, курами и маисом, они продолжили путь к своему поражению, упрямо шагая к затянутому тучами горизонту. Неожиданно начался страшный ливень, как при всемирном потопе, молнии готовы были распороть нутро небес, громы барабанили в сердце гор и заставляли дрожать от страха дочку Эльвиру, дорога вся покрылась озерцами и ручьями, груженые лошади увязали в грязи и скользили по склону, шлемы стали будто свинцовыми; наступил вечер, а ливень не унимался, пришла ночь, а лило по-прежнему, одна лошадь, испугавшись молнии, сорвалась в пропасть, и тут послышался голос Лопе де Агирре, он словно бросал вызов:

— Ты думаешь, господи, что ливень остановит меня, что я не пойду на Перу и не разрушу мир? Ошибаешься, со мной это не пройдет!

Страшный раскат грома, какого еще не бывало, прогрохотал в ответ на такое богохульство. Но дурной христианин не смирился пред суровостью небес, а, напротив, возвысил голос:

— И если сама природа восстает против наших намерений, мы сразимся с природой и заставим ее повиноваться!

Словно от колдовского заклятья, буря утихла. Пока бушевал ливень, еще в темноте, мараньонцы взобрались на гору, теперь же занималось чистое безоблачное утро, и внизу под ногами простиралась зеленая мирная долина, то была Валье-де-лас-Дамас.

— Вперед, мараньонцы! — крикнул Лопе де Агирре и, чертыхаясь, первым заковылял вниз.

Капитан Педро Алонсо Галеас, тот мараньонец, что на острове Маргариты убежал от Лопе де Агирре, придумав такую уловку: каждый день на горячем коне отъезжал все дальше и дальше от лагеря — помните, ваша милость? — так вот этот капитан Педро Алонсо Галеас превратился в еще более опасного противника Лопе де Агирре, нежели изменник Педро де Мунгиа. Ибо Педро де Мунгиа передал королевским правителям все военные планы и намерения вождя мараньонцев, а Педро Алонсо Галеас сообщил достоверные сведения о людях и об оружии, которые были у Лопе де Агирре, и о подлинном духе войска. Педро Алонсо Галеас первым прибыл в Борбурату на каноэ метиса, верного королевского вассала по имени Франсиско Фахардо, и доставил тревожные сообщения королевским властям. Оттуда он отправился в Баркисимето, где его появление было внезапным и тем не менее вернуло покой многим смущенным душам.

— У жестокого тирана всего сто пятьдесят человек, из них — шестьдесят, не более, верны ему беззаветно, остальные же перейдут на сторону его величества, едва представится такая возможность, этого злобного бунтовщика вовсе не нужно атаковать, достаточно подпустить поближе и выждать, пока робкие духом мараньонцы перейдут к нам.

В предсказании Педро Алонсо Галеаса не было ничего невероятного, именно так заканчивались все восстания в Новом Свете, так закончилось восстание Гонсало Писарро, и восстание Себастьяна де Кастильи, и Эрнандеса Хирона, после первого же поражения бунтовщики бросались за помилованием, оставив вождя наедине с его знаменем, и тогда палачи хватали вождя и отсекали ему голову; и Лопе де Агирре не минула бы такая судьба.

Педро Алонсо Галеас не был шпионом жестокого тирана, как многие поначалу подозревали, он оказался ценным перебежчиком, давшим полезные и точные сведения. Это сразу же понял генерал Гутьерре де ла Пенья и восстановил его в звании капитана, которое ему в свое время, еще до начала похода в Омагуас, присвоил губернатор Педро де Урсуа, затем генерал послал его в Эль-Токуйо за доном Педро Кольадо, который писал жалостные письма и никак не желал ехать в Баркисимето, «у меня весь рот в язвах от жара, что жжет мое тело, геморрой вконец меня извел, я вынужден завтра отправиться в Трухильо, там прохладнее и для здоровья полезней». Педро Алонсо Галеасу пришлось перехватить губернатора на полпути в Трухильо, успокоить его страхи перед войском жестокого тирана, значительно преувеличенным его же воображением, в конце концов жар и геморрой стали меньше донимать слабодушного губернатора, и он согласился ехать в Баркисимето вместе с Педро Браво де Молиной и четырьмя десятками его всадников.

В Баркисимето все командование собралось на совет в то самое время, когда Лопе де Агирре через Валье-де-лас-Дамас направлялся прямо к городу.

— У жестокого тирана сто пятьдесят вооруженных аркебузами стрелков, наше войско насчитывает сто восемьдесят всадников, вражеские стрелки могут превратить каждый дом города в бастион и успешно стрелять оттуда, я предлагаю вывести кавалерию из города, — сказал начальник штаба Гарсиа де Паредес.

Генерал-капитан Гутьерре де ла Пенья и генерал-лейтенант Педро Браво де Молина полагали, что старый вояка прав, и приняли решение отступить из города, захватив оружие, боеприпасы и продовольствие, и занять позиции в полулиге от города, в ущелье, где протекала река.

Вождь мараньонцев вступил в брошенный город Баркисимето двадцать второго октября, в авангарде шли сорок стрелков с аркебузами наготове, за ними несли знамена: черные, окаймленные золотом, с двумя скрещенными окровавленными шпагами, трубы и барабаны звучали угрожающе и победно, в небо то и дело возносились ликующие крики: Да здравствует твердый вождь непобедимых мараньонцев! Да здравствует Князь Свободы! Всадники Гутьерре де ла Пеньи слушали их с вершины холма; заметив всадников, Лопе де Агирре развернул свое войско боевым строем; тогда королевские солдаты вернулись в укрытие и стали ждать в пещерах, когда люди жестокого тирана начнут переходить на их сторону, как пообещал им Педро Алонсо Галеас.

Жестокий тиран разместился в огромном доме, занимавшем целый квартал, окруженном высокой зубчатой кирпичной стеной, который капитан Дамьан де Барриос построил себе для жилья. У дома был такой воинственный вид, что солдаты назвали его крепостью, так они и величали его до конца случившейся там трагедии.

Лучший из покоев Лопе де Агирре отдал дочке Эльвире, свой гамак он повесил в коридоре, соединявшем комнаты Антона Льамосо и Хуана де Агирре, расставил часовых в дверях и на стене меж зубцов и отдал город солдатам на разграбление, но осторожно, мараньонцы, строго блюдите честь женщин (если встретите хоть одну) и уважайте святые церкви и алтари.

Однако ничего достойного разграбления в городе не осталось, дома стояли пустые, все, включая паралитиков и страдающих грыжей, ушли вместе с солдатами, продовольствия тоже не было, если не считать полдюжины визгливых поросят и нескольких связок чеснока, зато повсюду в изобилии на столах и на полу лежали помилованные грамоты, оставленные людьми губернатора: «Все — и солдаты и население, — кто перейдет к нам на службу, будут прощены, какие бы жестокости и убийства они ни совершили, находясь под командою тирана»; было и еще одно письмо, подписанное доном Пабло де Кольадо и губернатором и обращенное к Лопе де Агирре, которое гласило: «Возвратитесь, ваша милость, на службу к Королю, а я стану посредником и обращусь к милосердию Его Величества».

Письмо и грамоты были принесены к Лопе де Агирре. Антон Льамосо взял у него из рук одну грамоту и сказал, сопровождая слова непристойным жестом:

— Смотри, ничтожный губернатор Кольадо, как мы, мараньонцы, поступаем с вашими помилованными грамотами: подтираемся ими!

Но Лопе де Агирре знал, черт подери! знал, что не все его люди намерены, подобно грубому и неотесанному Антону Льамосо, подтереться этими грамотами, «в которых за красивой видимостью и приятными словами таился смертельный яд». А потому он собрал всех во дворе крепости и сказал так:

— Слушайте, мараньонцы. Я, как человек в таких делах опытный, хочу разуверить вас по поводу обещаний, которые дает губернатор в этих лживых помилованных грамотах. Должен вам напомнить, что совершенные вами жестокости и убийства превосходят и числом и свирепостью все, что было совершено в Испании и в Индийских землях всеми, кто восставал против королевской власти; справедливейший из королей не мог бы простить вас, а уж этот дважды лиценциат Пабло Кольадо и подавно; даже если бы король захотел вас простить и простил бы, родственники и друзья убитых станут преследовать вас и постараются лишить вас жизни. И предрекаю, если вы меня бросите и перейдете к королю, то меня ждет одна смерть, а вас ожидают три тысячи всевозможных смертей и изничтожений; постараемся же продать наши жизни подороже, мараньонцы, и сделаем то, что нам следует сделать, ибо идем мы, скитальцы, на землю Перу, где все принадлежит нам по праву, и на земле Перу каждый будет вознагражден за свои труды.