Георгий Миронов - Короленко

• Название: Короленко
• Автор: Георгий Миронов
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1962

Настоящая книга — попытка создания сколько-нибудь полной биографии замечательного русского писателя-демократа. В жизнеописании Короленко широко использованы исторические документы, мало, а то и вовсе неизвестные читателю материалы обширнейшего архива писателя, воспоминания и личные свидетельства о нем современников.

---

«Здравствуйте, дорогие родители, дорогие папа и мама, и дорогие братья и сестры. Я в настоящее время сижу в одиночке, в последнюю минуту повели меня. Нас на казнь пять человек: Котеля, Воскобойникова, Лавренова и Киценка. Вы хорошо знаете, кажется, кто был я, и умру не первый и не последний… Гордитесь своим сыном, я умираю гордо и смело смотрю смерти в глаза, я нисколько не боюсь ее, я очень рад, что кончено мое мученье… Я очень весел, этим я горжусь, что умер не трусом… Это последнее, прощальное письмо. Целую вас — папу, маму, Васю, Ваню, Катю, Маню, Варю. Прощайте, прощайте. Коля Котель».

В тяжелом молчании слушали письмо неизвестного, теперь уже казненного юноши.

— Лучше бы меня повесили, — говорит отец, и теперь его голос никому не кажется спокойным; это голос до предела исстрадавшегося человека. — Добрый был, ласковый. Никому зла не сделал. Ну, хоть бы в каторгу послали, все-таки был бы жив… Растили, радовались… Мать пропадает от горя, у меня точно сердце из груди вынули… Пусто…

В. Г. Короленко в группе адвокатов и журналистов во время процесса Бейлиса. Второй справа сидит В. Г. Короленко, слева сидит с ним рядом В. Д. Бонч-Бруевич. Полтава. Октябрь 1905 года.

Рапорт полтавского полицмейстера губернатору о деятельности В. Г. Короленко. 1907 год.

С. Я. Елпатьевский. 1913 год.

В. Г. Короленко с родными. Сидят: А. С. Короленко, В. Г. Короленко; стоят; Софья Владимировна, В. С. Ивановский, Наталья Владимировна. Тульча (Румыния). Фото 1903 года.

В. Г. Короленко. Фото 1921 года.

В. Г. Короленко в группе сотрудников «Русского богатства». Слева направо: Н. Ф. Анненский, Р. Ф Якубович — жена поэта, С. Я. Елпатьевский, поэт П. Ф. Якубович, А. С. Короленко, А Н. Куприн, Л. И. Елпатьевская — жена писателя, В. Г. Короленко. Фото начала 900-х годов.

В молчании берут из бессильной руки вторую бумажку.

«Милостивый государь! — написано здесь четким торопливым почерком. — Сын Ваш был осужден судом к смертной казни, причем суд постановил ходатайствовать перед Каульбарсом о замене смертной казни каторгой. Сегодня в тюрьме случайно узнал о том, что Каульбарс не уважил просьбы, и смертный приговор приведен вчера в исполнение. Присяжный поверенный В. Гальков».

Простая, страшная и столь обычная теперь российская история.

Николай Котель. Повешен 26 ноября 1908 года за экспроприацию.

Степень вины казненного вызвала сомнение даже у бестрепетных судей в мундирах, у которых каждая вина была виновата и влекла только одно наказание — повешение. У юноши были шансы на избавление от петли, и их отнял строгий ревнитель неправосудия генерал Каульбарс. О, этого человека знали многие в вагоне! Это тот самый Каульбарс, который во время японской войны, командуя 2-й армией, не выполнил приказов главнокомандующего Куропаткина и явился одним из виновников страшного мукденского разгрома. Преданный военному суду, Каульбарс был высочайше помилован — и после этого лишил своей генеральской милости Колю Котеля и многих других Котелей, виновных, может быть, только в том, что они родились, жили, страдали и искали путей к новой жизни в стране, отсталой экономически и политически.

Начать обновление страны надо не с казней, а с разрушения и перестроения форм общественной жизни, в отсталости которых виноваты правящие круги, а никак не народ. Эта мысль стала главной в статье Короленко, первые главы которой были напечатаны в мартовской книжке «Русского богатства» за 1910 год. Он назвал ее «Бытовое явление». Это были факты, размышления, выводы о казни, ставшей после разгрома революции «простым и будничным делом», «хозяйкой в доме русского правосудия», настоящим «бытовым явлением».

Короленко писал эти статьи кровью сердца. Он словно сам переживал все описанное им: сидел в башнях со смертниками в ожидании казни, торопливо набрасывал в грязной тюремной конуре прощальное письмо близким, слал проклятия палачам у разверстой могилы или, плача и моля о прощении, пред иконой убеждал в своей невиновности судей…

Они же были непреклонны. И бездарный воин генерал Каульбарс. И барон Меллер-Закомельский, садист и вешатель. И генерал Ренненкампф, трусивший перед японцами и заливший кровью русских рабочих города и станции Забайкалья.

В сражениях с народом не знали поражений, не несли потерь все эти каульбарсы и дубасовы, мины и риманы, ясенские и скалоны, меллер-закомельские и ренненкампфы, сухомлиновы и чухнины… Война их с Котелем и тысячами других Котелей пока закончилась победой «непреклонных воинов»…

Спокоен ли отец казненного юноши, спрашивал писатель, спокойны ли другие отцы, братья, друзья? Они, как и отец Коли Котеля, бережно хранят на груди свои страшные «документы» и готовы предъявить их по первому запросу. Обладателей таких «документов» много. А за ними — народ! Когда, при каких обстоятельствах, в какую инстанцию он их предъявит?..

Этот грозный вопрос палачам предъявил автор «Бытового явления» — от имени жертв, от имени всех народов великой и бесправной империи Российской. «Читать это тяжело, — с суровой простотой кончал Короленко свою статью. — Писать, поверьте, еще во много раз тяжелее… Но ведь это, читатели, приходится переживать сотням людей и тысячам их близких».

Прежде чем успели появиться в апрельской книжке «Русского богатства» за 1910 год заключительные главы «Бытового явления», пришло письмо от Льва Толстого.

«Владимир Галактионович, — писал он. — Сейчас прослушал вашу статью о смертной казни и всячески во время чтения старался, но не мог удержать не слезы, а рыдания. Не нахожу слов, чтобы выразить вам мою благодарность и любовь за эту и по выражению; и по мысли, и, главное, по чувству — превосходную статью.

Ее надо перепечатать и распространять в миллионах экземпляров. Никакие думские речи, никакие трактаты, никакие драмы, романы не произведут одной тысячной того благотворного действия, какое должна произвести эта статья».

Написанное 27 марта письмо Толстого 18 апреля появилось в газетах, номера которых были тотчас же конфискованы.

В июле «Бытовое явление» вышло отдельной книжкой, изданное почти одновременно «Русским богатством» и И. П. Ладыжниковым в Берлине (здесь с письмом Толстого вместо предисловия). В этом же году статья, переведенная на несколько европейских языков, вышла в Болгарии, Германии, Франции, Италии. Позднее книга появилась в Сербии, Бельгии, Испании, была издана в далекой Японии.

Владимир Галактионович послал «Бытовое явление» в Ясную Поляну автору «Не могу молчать» с надписью: «Льву Николаевичу Толстому от бесконечно ему благодарного за великую нравственную поддержку Вл. Короленко».

Половину июня и весь июль 1910 года Короленко прожил в Куоккале, часто наезжая в Петербург по делам редакции. Соседом по даче оказался молодой критик К. И. Чуковский, и в это лето они очень сблизились — два в общем-то мало похожих друг на друга человека.

Как-то в трудную ночную минуту Короленко ушел от своего стола — от людей, которые — мертвые и живые — должны были войти в его новую статью — «Черты военного правосудия».

Лениво набегала на берег волна. С одной из лодок поднялась высокая темная фигура. Это был Чуковский. Обычно спокойный, он сейчас с каким-то горячим отчаянием, бессвязно, торопливо принялся говорить о «Бытовом явлении», этой потрясающей книге, где без всякого пафоса, деловито, просто рассказано о том, как каждую ночь на виселицах гибнут люди, привычно убиваемые привычной рукой палачей…

Да, да, отвечал Короленко, он и рад бы не писать обо всех этих ужасных вещах, его так тянет к себе художественное творчество (за последние годы он опубликовал всего несколько очерков — «О встречных людях», «На Светлояре», «Наши на Дунае»). Но что поделаешь — совесть публициста не дает покоя…

Они долго ходили по пустынному берегу, и Короленко рассказывал потрясенному собеседнику о судьбе кровельщика Глускера, ставшего жертвой вопиющей судебной ошибки, о других делах, когда военные суды приговаривали к смерти невинных.

Чуковский заговорил о своем плане, который он вынашивал уже несколько дней: а что, если русские писатели, художники, ученые возвысят свой голос против кровавого террора властей? Если на одной газетной полосе читатель увидит гневные строки Льва Толстого, Горького, Короленко, Репина и других, то общественное мнение всего мира сможет положить предел «бытовому явлению».

Короленко одобрил эту мысль и пообещал поддержку. Вскоре он прислал Чуковскому статью «Один случай», заключающую горячий протест против «военно-скорострельной юстиции». «…Нашу русскую кровь — впитывает жадная земля, наши слезы — сушит солнце, развевают ветры переменной погоды… Мы, как государство, консервативны только в зле…»