Феликс Кандель - Шёл старый еврей по Новому Арбату...

• Название: Шёл старый еврей по Новому Арбату...
• Автор: Феликс Кандель
• Издательство: «Б.С.Г.-Пресс»
• Жанр: Современная проза
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-93381-327-9

---

Встал, почесал затылок:

– Что же тогда кричать? "Ура!" или "Караул!"?

– Ничего не надо кричать. Наши бьют наших. Всё нормально, пусть себе бьют.

Мужчина подумал, сказал с облегчением:

– Пусть себе… Мне-то что?

Неспешно зашагал обратно.

А они убежали за поворот.

2

– Всё, – выдохнул Штрудель. – Сил больше нет.

Привалился к ограде, произнес с трудом:

– "Если бы ты не забежал так далеко, обратная дорога была бы короче…" Мудрость. Того же народа.

За оградой высился дом, в котором бурлила жизнь.

Слышался звон телефонов, шелест входящих бумаг, шелест исходящих, начальственные голоса и шепоток подчиненных.

На входе красовался плакат: "Вивисекция на службе человечества. Живосечение добровольцев и животных. По окончании – прием пищи".

– Внимание! – призвал петух. – Проклевывается сюжет, достойный опасения.

Вышли из подъезда двое – подышать воздухом, разминали папиросы после сытного обеда. Топтался перед ними заморыш, дитя недоедания, канючил жалостливо в скудости пребывания:

– Я подхожу. Даже очень… Только допустите до живосечения и приема пищи.

– Гражданин, идите домой. Ваша вивисекция нас не вдохновляет.

– Прием пищи, к тому же, приостановлен. Из-за наплыва желающих.

Он и пошагал прочь. Униженный и сокрушенный.

Тот, что повыше ростом и должностью, проводил заморыша взглядом, сказал в размышлении:

– В давние времена. Жители Спарты. Бросали младенцев в пропасть. Зачем знаешь?

Ответил тот, что пониже:

– Знаю. Для общего оздоровления.

– Вот бы и нам… – тот, что повыше. – Может, составим пока что списки?

– Какие списки?

– Кого бросать в пропасть. Для общего оздоровления. Придет приказ, а у нас всё готово.

– Не может быть такого приказа, – забеспокоился тот, что пониже.

– Сам знаю, что не может. Но подготовиться к нему надо.

Прикурил папиросу, задымил с наслаждением.

Тот, что пониже, тоже задымил, но в сомнениях:

– У нас и пропасти поблизости нет…

– Были бы кандидатуры, – отрезал тот, что повыше, – а пропасти найдутся. Я другого боюсь: столько придется бросать – пропастей не хватит.

– Много бросать нельзя. А то спустят план в два раза больше.

– Правильно. Бросим одного – и хватит. Какие будут предложения?

Подумали. Огляделись по сторонам.

– Этого можно бросить. Который у ограды.

– Эй! – призвал тот, что повыше. – Иди сюда. Поступило предложение бросить тебя в пропасть.

– Вместе с петухом, – уточнил тот, что пониже.

– Зачем? – спросил Штрудель.

– Для общего оздоровления.

– Я возражаю.

– Напрасно. Для общего – значит, и для твоего.

– Это мы понимаем, – сказал петух. – Нельзя ли наоборот? Для моего – значит, для общего.

– Нельзя.

– А почему нас?

– Кого же еще? – удивился тот, что пониже. – У меня самоотвод. Я высоты боюсь.

– Меня тоже нельзя, – разъяснил тот, кто повыше. – Кто-то должен следить за выполнением приказа, которого не будет.

– Ответ сразу давать? – спросил Штрудель, на что-то еще надеясь. – Или можно повременить?

– Чего время тянуть?

– На пропасть хотим посмотреть, – нагло ответил петух.

– Нечего на нее смотреть. Пропасть как пропасть. Придет приказ – увидишь.

– Мы и в обязательство запишем, – предложил тот, кто пониже. – К концу месяца бросить вас в пропасть. Бросим и отрапортуем.

– Лучше не надо, – забеспокоился Штрудель. – Боязно чего-то…

Закричали наперебой:

– Нечего тебе бояться. Мы же с тобой. До конца…

– Почти до конца…

– Мы сходим, – решил петух. – Пропасть померяем.

Пошагали без оглядки от опасного места.

Возмутился тот, кто пониже:

– С младенцами было проще. А с этими разве добьешься оздоровления?

Приказал тот, кто повыше:

– Иди за ними. Как бы в пропасть случайно не упали. Нам нужен трудовой порыв, а не несчастный случай.

Но они уже убегали.

Штрудель вслед за легконогим петухом.

Выговаривал в задыхе:

– "Тот, кому плохо в одном месте, да сменит его на другое…" Что, Петя, скажешь на это?

– Я промолчу.

3

Встали возле магазинной витрины.

Увидели телевизоры, выставленные на продажу.

С каждого экрана взглядывал на них правитель всех времен, Неотвратимая Отрада Вселенной. Открывал рот без звука, без звука ему аплодировали.

Петух подмигнул должным шифром, и на экранах возник кур в темных очках.

– От кочета к кочету. Зачем вызывали?

Сообщил кратко:

– Опасность. Не предусмотренная заранее. Попрошу указаний.

Кур разъяснил:

– Налево. И еще налево. Там баня.

– Баня? – завопил Штрудель. – Какая еще баня?..

– В которой моются.

Отключился.

Дверь в баню была приоткрыта, будто их ожидали.

Петух скинул шпоры, побежал на цыпочках через моечный зал. Штрудель сбросил одежды, побежал следом, прикрывая в стеснении срамные места.

Кафель на стенах. Шайки с мочалками на скамьях. Бронзовые краны с кипятком, бронзовые – с холодной водой.

Обмылки под ногой.

Скользота.

Упасть – не встать.

На лежаках, один подле другого, распластались Двурядкин с Трехрядкиным – густая поросль по спинам, вплоть до мохнатых ягодиц. Над ними трудились мускулистые банщики-парильщики, брадобреи-кровопускатели в клеенчатых передниках; намыливали спины, вениками охаживали, окатывали водой из шаек, а они постанывали от удовольствия:

– Архиважно…

– И архинужно…

– Архиполезно…

– И архиприятно…

Первый банщик похвалялся перед вторым:

– Знаешь, кого я вчера намыливал?

– Кого?

– Так тебе и сказал. У меня, брат, подписка о неразглашении.

Второй не оставался в долгу:

– Знаешь, кому я мозоли выводил?

– Кому?

– Знать тебе незачем. И у меня подписка.

В голом виде можно потерять уважение к себе, но Двурядкин с Трехрядкиным его не теряли:

– Знаете, кому мы речи сочиняем?..

Банщики пренебрегли их словами. Намыленные – они все на один манер: спина с ягодицами. Перевернутся на лежаках – живот с подпупием.

Беседовали между делом, обрабатывая телеса.

– В прежние времена как было? Дед мой в двух армиях служил. То на тех побежит в атаку, то на этих; то у тех в плену, то у этих – передохнуть некогда. Зато два мундира с сапогами, два приварка, махорки без счета, медалей до пупа…

– А мой дед жил бедно на людях, непрожиточно. Добро в лесу закапывал, чтоб по доносу не отобрали. Придут с изыманием – сидит на лавке, воду хлебает из миски. С капустным листом. Они и отступятся…

Петух юркнул в парилку.

Штрудель юркнул за ним, под самый потолок.

Где пар густоты невозможной.

Тела неразличимые.

То ли есть они, то ли их нет.

– Отсидимся, – шепнул кавалер ордена Золотого Гребешка. – К ночи пойдем дальше.

Проглянула улыбка в пару, от уха до уха. Как у чеширского кота.

Спросила:

– How are you?

Сама и ответила:

– Fine.

– Какой fine? – зашептали в парной невидимости. – Какой тебе fine?.. Когда не продохнуть.

– Там не продохнуть, а здесь – fine.

Рука высунулась наружу.

Тощая, мосластая, с редкими волосинками.

Попросила слова.

– Кто таков?

– Застенчивый молчальник.

– Чего хочешь?

– Высказать свое.

– Начинай. Мы слушаем.

Молчал. Мучился. Страдал.

Сказать боязно.

Штрудель не утерпел с вопросом:

– Которые неразличимые. Не народ ли будете?

Затревожились:

– Тебе зачем?

– Для выяснения подробностей, нам неведомых. Кое-что проясняется, но многое еще не раскрыто. Умонастроения с надеждами. Нравы, обычаи, суеверия. А также плодородие земель, торговля, ремесла, мануфактуры-искусства.

Прогудели из парной невидимости:

– Мужики, чужак затесался. Не обварить ли кипятком?

Штрудель забеспокоился:

– Вас сколько, народ?

Пригрозили:

– На тебя хватит.

Петух вдруг сказал:

– Послушайте теперь меня. Поучительную мою историю. Только обещайте не обобщать. Не делать выводов. Не выносить поспешных приговоров. Не реабилитировать посмертно.

– Обещаем, – прогудели. – Почему не пообещать? Всегда можно отказаться.

И он произнес – важно, со значением, словно прогуливался с учениками под виноградными лозами платоновской Академии:

– Две реки истекают на край земли – Радостная и Печальная. Деревья возле Печальной реки приносят горькие плоды: кто их попробует, тот начинает плакать, исходить слезами до конца дней своих. А возле Радостной реки вызревают сочные, приглядные плоды, пряного вкуса-аромата. Кто их отведает, отрешается от всяческих желаний, начинает молодеть и вновь проходит через прежнюю свою жизнь. Старческие годы – годы расцвета – юношество – детство – младенчество – и перестает существовать.