Валентин Афонин - Однажды навсегда

• Название: Однажды навсегда
• Автор: Валентин Афонин
• Издательство: АО „Издательство «Новости»“
• Жанр: Короткие любовные романы
• Год: 1999
• ISBN: 5-7020-1127-9

Трудно заставить себя позвонить нелюбимой, нежеланной. Но та ждет, надеется, не отходит от телефона. Медленно, неохотно вращается диск. И вдруг — совсем незнакомый голос, глубокий, чарующий. И уже невозможно не слышать его, потерять, не преодолеть странное всепоглощающее желание увидеть, узнать его таинственную обладательницу. Он просит о встрече и, о чудо! Она соглашается. Неужели придет, не обманет, неужели тоже поняла, почувствовала, что это — Судьба?..

---

Но Женька, разумеется, не понял и наполнил два бокала.

Я пронзительно посмотрел ему в глаза:

— Может, у тебя в ушах бананы? Лей в третий, не жлобствуй.

Он с любопытством вскинул бровь, подумал, подумал, но опять не понял, усмехнулся.

— Ладно. Хоть я и не знаю пока твоей высшей тайны, наполним ее высшим смыслом. Истина в «Тархуне».

— Ты уверен? А чего ж они кричат — в вине?

— Кто? Где?.. — И даже прислушался, простак.

— Да пьяницы, — напоминал я, уже в открытую ликуя от другого, своего. — С глазами кроликов. «Ин вино веритас!» — забыл?

— А!.. — допер он наконец и, ни о чем более по моему виду не догадываясь, завыл, как все поэты:

И каждый вечер в час назначенный
(Иль это только снится мне?)
Девичий стан, шелками схваченный…

И в этот момент — а шаги я услышал чуть раньше — в дверях из прихожей появилась Травка, еще в моем халате, высоко подпоясанная, «шелками схваченная».

Женька изумленно выпучил на нее глаза и замолк.

— Здрасте, — сказала она ему. И — смущенно — мне: — Я думала, ты сам с собой… — И опять ему: — Извините… — И так же внезапно исчезла.

— Приходи к нам, ладно? — уже смеясь над Женькой, сказал я ей вслед, опасаясь, как бы она не истолковала чего-нибудь не так.

— Хорошо, — ответила она, удаляясь, и я успокоился: она пошла через коридорную дверь в нашу комнату, очевидно, переодеться.

— Кто это? — тихо спросил Женька, смешно-испуганно поведя в ее сторону глазами.

Я, ужасно наигрывая, тоже повел глазами и так же ответил:

— Не знаю!

— Как не знаешь?! — Женька обалдело посмотрел на меня и вдруг увидел, что я сверху не одет, и, наверно, сопоставив это с халатом на ней, хотя он вполне способен был и не заметить ни того ни другого, но тем не менее как будто что-то понял и обиженно обмяк: — Ну ты и га-ад после этого. Предупредить на мог?

— Извини, старик, не успел.

Он сокрушенно крутил и качал головой, потом — на юморе:

— Ну теперь-то хоть познакомишь?

— Еще чего!

— Ну кто хоть, откуда?

— Да я и сам еще не очень знаю. — И, озадачив его, не давая опомниться, велел, пока мы одни, выкладывать обещанные новости.

— Какие новости? — не понял он.

— Здоров живешь! Звонишь, интригуешь…

— А-а, — вспомнил он и смутился: хотел, видать, не говорить, не вспоминать, но пришлось. — Да новость, собственно, одна. У меня тут идея появилась. Очередная. Ну вот, шизую, понимаешь…

— Ну?.. — Я понимал пока лишь то, что очередная идея, очевидно, относилась к его поэтическим «шизам» (его же словечко, кстати), поскольку он поэт начинающий, конечно, ему еще и двадцати не стукнуло, хотя уже и печатался немного. Но разъяснений я так и не дождался. — И все?

— А что еще-то? Все.

Но меня-то на мякине не проведешь.

— Очень интересно, — сказал я. — Можно поздравить?

— Можно.

— Поздравляю.

— Спасибо… — Он делал вид, что легко игнорирует мою иронию, но тут-то я и увидел, что ему совсем не весело: что-то у него, видать, не склеилось.

— Ну рассказывай, рассказывай… — Я дал понять, что теперь вполне серьезно готов ему посочувствовать, если он захочет.

— Да что рассказывать, чего там, ладно… Ну раздолбали меня сегодня в одном месте… Наговорили, как обычно, кучу комплиментов, но в принципе — раздолбали. Подборку завернули… — И, мгновенно прокрутив про себя недавние свои перипетии, вздохнул и улыбнулся просветленно: — Ну и черт с ними, им же хуже. Зато у поэта родилась еще одна идея. Правда, боюсь, не по зубам. Но это видно будет…

Ну что ж, кто-кто, а я понимал и разделял его оптимизм. Главное — не падать духом, а сам себя не успокоишь — никто не успокоит.

— Значит, все, в общем, к лучшему?

— Должно быть. — Постучал по дереву.

— А какая идея-то, в чем?

— Идея — гениальная. А в чем — обойдешься. Еще сглазишь нечаянно. Потом почитаю, когда созрею. Пошизовать еще надо. Но главное — она родилась.

— Ну тогда давай… — С давней жаждой я потянулся к бокалу с «Тархуном». — За новорожденную.

— Стоп-стоп, — царским жестом остановил он меня, — подождем давай…

И только он сказал — из коридора вновь послышались легкие шаги, и к нам вошла уже переодетая, в свитере и джинсах, Травка (как же хорошо она во всем смотрелась!), с тонким намеком неся и для меня мою рубашку.

— У вас дочь? — с порога Женьке. — Поздравляю.

Женька чуть глаза свои не выронил от нового изумления.

— Дочь по имени Идея! — Я рассмеялся, взял свою рубашку и, одеваясь, продолжал: — И на него похожа, представляешь? Вот такой у меня друг-товарищ: простой, молодой, а на поверку — вишь какой? И дочь гениальна, и сам Евгений, а разве скажешь по нему?

— Ну хватит, хватит, — смущенно проворчал Хрусталик, не выдержав бремени славы. — Мы оба с тобой ребята, хоть куда, только все у нас еще впереди, к сожалению.

— Поздоровайся с дамой, деревня! — укорил я его, думая, что этим наша жестокая показушная перепалка и кончится.

Но не тут-то было. Смущенно-обаятельно шизуя глазами на Травку, Женька вдруг выдал:

— Извините, второй раз теряюсь, и все из-за этого типа. Вообще-то я тут уже пытался навести о вас какие-нибудь справки, но он как будто и не знает ничего.

— Ты что городишь, городничий?! — засмеялся я, краснея в досаде.

Но было уже поздно: Травка побледнела и, вызывающе улыбаясь, резанула по живому:

— Он знает. Я его новая любовница.

Женька немного опешил:

— Правда?.. — Но тут же нашелся, гаденыш, на голубом глазу повернулся ко мне: — А что же ты молчал как рыба об лед?

— Забыл, извини, — сказал я нарочито простецки, хотя тоже опешил: уж это она слишком что-то не так истолковала. И, спеша овладеть ситуацией, мягко взял Травку за руку, усадил в свое кресло, подвинул к ней бокал. — Вот тебе зеленая водица — и, пожалуйста, без глупостей.

И кажется, она поняла меня, виновато зарумянилась, а я тайком подмигнул ей и взял свой бокал.

— Все о’кей в этом окейном из океев!

Я был уверен, что моя тарабарщина не нуждается в переводе. Звук и ритм сами за себя говорили, что все действительно прекрасно в этом лучшем из миров.

— Чин-Чино! — добавил я для Травки и первый с наслаждением распробовал «Тархун».

Ну до чего же славно, что Женька, принципиально-ярый трезвенник, приволок нам именно эту обалденную вкуснотищу, и как знаменательно, черт возьми, что она — зеленая!

Кстати, про Чин-Чину поняла, конечно, только Травка: совершенно спонтанно у нас с ней вырабатывался как бы свой особый код.

А Женьке я сказал между тем:

— Слушай, мы голодные, так что опять извини.

И ей:

— Видишь, как хорошо иметь хотя бы одного такого друга? Ну вот, пожалуй, ешь на здоровье, а то тут сквозняки, смотри, улетишь еще как божий одуванчик.

Она улыбнулась и, окончательно успокаиваясь, взяла себе кусочек колбасы.

Возникла смешная неловкая пауза.

Все тихонько жевали, несколько смущенно, с улыбками, переглядываясь, и никто не находил, что сказать.

Ну Травка и не должна была заботиться об этом и смотрела выжидательно то на меня, то на Женьку, кстати, так и оставаясь в недоумении насчет его новорожденной, — забавная интрига.

А я с интересом наблюдал, как Женька тайно изучает нового человека.

По всему было видно, что он тоже страшно оробел, как и я когда-то, разглядев ее наконец вблизи. И я вдруг поймал себя на том, что даже в этой безобидной ситуации меня гложет — просто сжирает — ревность.

— Жень, — сказал я, чтобы завязать какой-нибудь разговор, — ты помнишь дядю Васю?

— Это… сосед твой, что ли? Учитель?

— Бывший учитель, да. Так вот, он мне вчера напророчил, что лет через пять, через десять я стану обыкновенным обывателем.

— Ну и что? Ты уже вполне для этого созрел.

— Кто?!

— А чего ты ерепенишься? «Все мы пассажиры одного корабля» — кто это сказал?

— Не помню… Экзюпери?

— Правильно. А сколько будет дважды два?

— Ну… пять, что ли?

Молодец. Пять-шесть примерно. Ну и что ж теперь делать?..

Травка улыбалась, понимая, что игра посвящалась ей, и я с радостью согласился на ничью:

— Ты прав, делать нечего. Наливай, генацвале, свое «Тархуани».

— О, вот это хорошее дело. — Женька щедро плеснул нам через края, затем, поаккуратней, долил себе и, взяв свой бокал, неожиданно провозгласил замечательный тост: — За Вечную Весну на планете Земля!

— Ух ты, какой речистый! — поддел я его, но тост мне и вправду пришелся по душе. — Ну какой же русский не чокнется за Вечную Весну, да еще и на своей планете!

И мы с удовольствием чок-чок-чокнулись тремя бокалами и выпили без передышки: Женька и я — до дна, Травка — пока до половины.

Вздохнув почти одновременно, необъяснимо счастливые, посмотрели друг на дружку, и Женька, жмурясь в каком-то тихом задушевном экстазе, сказал: