Владимир Гаков - Кровоточащее перо

• Название: Кровоточащее перо
• Автор: Владимир Гаков
• Жанр: Критика

Опубликовано в журнале «Фантакрим MEGA» № 5, 1991

---

Вл. Гаков. Кровоточащее перо

Владимир Одоевский

«4338-й год. Петербургские письма» (1840)

«Не один я в мире, и не безответен я перед моими собратьями — кто бы они ни были: друг, товарищ, любимая женщина, соплеменник, человек с другого полушария... Мысль, которую я посеял сегодня, взойдет завтра, через год, через тысячу лет...»

Так ответил Тургеневу, только что опубликовавшему статью «Довольно», его современник и соотечественник — князь Владимир Федорович Одоевский. Ответил резко, и статью-то свою назвал в пику Тургеневу — «Недовольно», потому что не мог согласиться со всепронизывающим пессимизмом знаменитого писателя, не видевшего никакой исторической перспективы для России.

В будущее своей родины князь Одоевский верил истово...

Историки отечественной фантастики до сих пор не могут разобраться в приоритетных вопросах. Кого наградить титулом первого русского фантаста — зависит от точки зрения: что считать фантастикой (а это спор на десятилетия!). Но вот вопрос о первом научном фантасте в России, кажется, ясен: «русским Жюль Верном» по праву называют Одоевского. Хотя и в этом сравнении проглядывает. странная «скромность», ибо свою научно-техническую утопию, незаконченный роман «4338-й год. Петербургские письма» Одоевский опубликовал за 22 года до выхода первого романа великого французского фантаста...

Почти столько же отделяет сочинение Одоевского — но с другого конца временной шкалы — от «Франкенштейна» Мэри Шелли. Научная фантастика только «раскачивалась», и ее этапные книги пока разделяли десятилетия.

Владимир Федорович Одоевский — это яркая страница отечественной культуры. Писатель, философ, критик, музыковед, страстный подвижник и практический организатор народного просвещения... Во всех областях деятельности он преуспел, и если называют его порой «ведущим в галерее т. н. второстепенных писателей», то оттого лишь, что не повезло ему с великими современниками, затмившими его собственное творчество.

Но только не в истории отечественной фантастики.

Относительно точной даты рождения будущего писателя биографы до сих пор спорят (хотя, казалось бы, что за древность — прошлый век!): 1803 либо 1804 год. Отец вел родословную аж от легендарного Рюрика, а мать была крепостной крестьянкой. В 1816 году Владимир Одоевский стал воспитанником Московского университетского благородного пансиона, который и закончил, особенно отличившись на почве русской словесности и философии.

В творчестве своем Одоевский вначале примкнул к романтикам, а поскольку ни одна из модных тогда философских систем его в полной мере не удовлетворяла, он просто... создал свою собственную! Организованное им в 1823 году, вместе с другом Дмитрием Веневитиновым «Общество любомудрия» привлекло в свои ряды многих выдающихся людей своего времени — Киреевского, Хомякова... О том, что это был за кружок и какие речи там велись, хорошо свидетельствует один-единственный факт.

Известно, что печальной памяти Фаддей Булгарин свою карьеру профессионального доносчика на русскую литературу начал не с кого-нибудь, а с любомудров: «Образ мыслей их, роль и суждения отзываются самым явным карбонаризмом... — «сигнализировал» он в III отделение, — собираются они у князя Владимира Одоевского, который слывет между ними философом».

Руководитель кружка, впрочем, образа своих мыслей не скрывал. Он был близок к Грибоедову, дружил с двоюродным братом Александром Одоевским, поэтом-декабристом. И хотя к заговору, несмотря на увещевания, не примкнул, а впоследствии вел жизнь и вовсе лояльную — чиновника и сенатора, все же от друзей, вышедших 14 декабря на Сенатскую площадь, не отрекся, что и в те давние времена было немало. Потом помогал петрашевцам, сотрудничал в демократической «Искре»...

В сфере искусства симпатии молодого Одоевского также определились достаточно рано. Дружил с Пушкиным и даже одно время сотрудничал в его «Современнике», ввел в литературный мир Петербурга Гоголя; споспешествовал публикации первой пьесы А. Н. Островского и романа Достоевского «Бедные люди». Один из ведущих знатоков музыки, Одоевский поддержал Глинку и начинавшего тогда юного Чайковского. Почти четыре десятилетия, как магнит, притягивал с себе таланты — и всем старался помочь, постоянно что-то «выбивал», хлопотал, оказывал содействие самым разнообразным «прожектам», которые мыслил способствующими делу процветания отечественной культуры.

После 14 декабря наступил неизбежный кризис. Одоевский распускает Общество любомудров — и так на молодых философов плотоядно косились ищейки из Департамента полиции — и сжигает его архив. В жизни его наступают решительные перемены: оставаясь «прогрессистом», он окончательно отказывается от революционного насилия, выбрав путь просвещения. Поменяв либеральную Москву на официозный Петербург, писатель и философ поступает на государственную службу, женится и всецело отдается общественной деятельности. «В одной руке шпага, под другой — соха, за плечами портфель с гербовою бумагою, под мышкой книга — вот вам русский писатель», — так охарактеризовал Одоевского его первый биограф П. И. Сакулин.

Меткая характеристика. Действительно, мало кто из российских литераторов мыслил себя призванным только «чистым искусством». К Слову относились с библейской почтительностью, полагая, что оно — основа дела.

Не расставался все это время со словом и Одоевский. Хотя Белинский справедливо заметил: «Князь Одоевский принадлежит к числу наиболее уважаемых из современных русских писателей», — но тут же добавил: «И между тем ничего не может быть неопределеннее известности, которою он пользуется. Скажем более: имя его гораздо известнее, нежели его сочинения».

Тоже правда... Нет, конечно, читателя благодарного Одоевский-писатель нашел; склонный к увлечению мистической философией, ученик Шеллинга и Сен-Мартена, он и прославился более всего своими «страшными» фантастическими произведениями — с мертвецами, духами, модными тогда сомнамбулическими «перевоплощениями» и тому подобной чертовщиной (а также произведениями для детей, например, знаменитым «Городком в табакерке»). Читающей публике это во все времена нравилось... И тем не менее литературная слава Одоевского заметно уступала общественному признанию его как культуртрегера.

Тем досаднее забвение, выпавшее на долю многих его замечательных фантастических произведений.

Взять, к примеру, новеллу «Импровизатор», вошедшую в лучшее из того, что написал Одоевский, — в цикл «Русские ночи». Герой ее наделен даром «все знать, все видеть, все понимать». Ему в руки попадает рукопись, где «были расчислены все силы природы», «все высокое и трогательное было подведено под арифметическую прогрессию; непосредственное разложено в Ньютонов бином; поэтический полет определен циклоидой; слово, рождающееся вместе с мыслию, обращено в логарифмы; невольный порыв души приведен в уравнение». Разумеется, после этого жизнь героя превращается в ад — и он заканчивает ее шутом у помещика...

Другой пример поинтереснее. Он еще и утопию свою не успел опубликовать, как, словно шутя, ненароком «изобрел» в российской словесности... антиутопию! Да и как иначе прикажете называть рассказ-притчу «Город без имени», повествующий о расцвете, упадке и гибели страны Бентамии, в которой осуществились принципы основателя философии утилитаризма Иеремии Бентама? Впрочем, развал общества, где единственным мерилом служит польза, легко было предугадать. Польза ведь для каждого — своя...

И все же главным вкладом Одоевского в отечественную фантастику остался незаконченный утопический роман (видимо, первая часть грандиозной, но так и не написанной трилогии). Фрагменты его впервые опубликованы в петербургском альманахе «Утренняя заря» за 1840 год.

... Позже аналогичные утопии будут выдавать на гора сотни авторов, от Уэллса до стаи канувших в безвестность поденщиков. Только Одоевский первым и весьма проницательно высмотрел еще одну возможность построения Утопии: не «лунной» или заморской, а отнесенной в будущее. В будущее, преобразованное научно-техническим прогрессом.

То, что Одоевский, при всем своем увлечении мистикой, в душе технократ, могли бы подтвердить многие его соученики по пансиону. Недаром же его прозвали Фаустом! А при выпуске он, награжденный «большой медалью и правом на чин Х-го класса», по традиции произнес речь, выбрав темой — науку: «Науки полезны, необходимы, спасительны для каждого гражданского общества... Они столь же беспредельны, как самая природа; они — ее искусственное начертание и объяснение тайных средств ее; их пределы — пределы Вселенной».

Литературный прием, примененный Одоевским в его утопии, не нов. Автор-рассказчик во сне переносится на две с половиной тысячи лет в будущее, где «переселяется» в душу китайского студента Ипполита Цунгиева, путешествующего по России 44-го века. Письма «провинциала» другу полны совершенно неумеренного восторга — побывать в центре мировой культуры! — автор же таким образом резервирует для себя взгляд «со стороны», иногда посмеиваясь над своим простодушным героем...