Реза Амир-Хани - Её Я

• Название: Её Я
• Автор: Реза Амир-Хани
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-906016-08-9

В центре романа Резы Амир-Хани «Её я» – судьба тегеранской семьи Фаттах: дедушки, его сына и невестки, и их детей – Али и Марьям. Сюжет растягивается от времён династии Пехлеви (1933 г.) и вплоть до сегодняшних дней, фоном его служат исторические события и потрясения, через которые Иран прошёл в XX веке: шахские реформы, революция, война, попытки вестернизации и стремление людей отстоять свои самобытные традиции и образ жизни. Однако в фокусе рассмотрения автора – не столько политика и история, сколько сам человек, его противоречивый внутренний мир, его взросление и становление его личности, диалог с самим собой и с Богом, любовь и смерть. Повествование о жизни семьи сменяется погружением в субъективный мир мыслей главного героя, где время становится нелинейным, и текст наполняют воспоминания, ассоциации, мысли, краски, чувства, запахи. Среди всего этого пёстрого калейдоскопа ярким пятном высвечивается главный образ – возлюбленной, дочери соседей – красавицы Махтаб, трагически погибшей во цвете молодости в годы ирано-иракской войны при обстреле. Роман Резы Амир-Хани – тонкое, глубокое философское размышление о бренности существования, о неизбежности смерти и бессмертии, о сути любви и об отношениях человека с Богом. Книга адресована широкому кругу ценителей художественной литературы.

---

– Все спокойно, дядя! Беру не для себя, а для Хадж-Фаттаха.

Хоть и поворчали люди, но расступились, и Карим вошел внутрь. У пекаря Али-Мохаммада голова по самый подбородок была замотана йездским[26] платком, из-под которого выбивалась седая борода. Седые волосы прилипли к потному лбу. Карим обратился к нему раз, другой, но пекарь будто не слышал. Видимо, ждал, пока Карим споет и покривляется. И Карим запел шутовским голосом, подражая женскому:

Мой ребенок угорел, пекарь Али-Мохаммад!
Да и рис мой подгорел, пекарь Али-Мохаммад!

Пареньки в очереди, которых песня Карима взбодрила и вывела из утренней полуспячки, начали ему подпевать:

Мой ребенок угорел, пекарь Али-Мохаммад!
Да и рис мой подгорел, пекарь Али-Мохаммад!

Пекарь посмеивался – даже йездский платок не мог этого скрыть. Вообще он почти не разговаривал, словно был немой. Подняв обе руки, показал все пальцы Кариму, как бы спращивая: «Десять штук?» Карим кивнул, про себя удивляясь: «Откуда он знает, что именно десять? Видно, вчера хозяин ему заказал!» Через миг он уже получил из рук пекаря десять хлебов с маком и собрался уходить, когда пекарь сунул ему немного мелочи в руку. И опять Карим удивился:

– Это зачем?

На этот раз пекарь показал ему семь пальцев, при этом зажмурив глаза. Карим не понял, тогда один из парней в очереди объяснил ему, дескать, мелочь отдашь семи слепым. Теперь Кариму все стало ясно, и он направился к переулку Сахарной мечети.

* * *

Хадж-Фаттах, в это утро поднявшийся раньше всех, сказал матери Али:

– Невестушка дорогая! Сегодня на завтрак только чай готовь, еду я заказал – принесут…

В это время Али и Марьям совершали перед намазом ритуальное омовение возле бассейна, водой из специального кувшина. А потом вместе в одной комнате стали читать намаз. Дедушка с удовольствием поглядывал на внуков через приоткрытую дверь. И попросил их после намаза помолиться за их отца.

– Я и так за него каждый день молюсь, – ответил Али. – Чтобы из Баку привез гостинцев, чтобы по дороге из Казвина пахлавы[27] для нас купил и вообще чтобы возвращался скорее – пополнить кредит Марьям… – И Али шепотом спросил Марьям: – Ты думаешь, одна ты – сыщица?

Марьям ущипнула Али за ногу:

– От многословия у тебя и чечевица во рту не увлажнится.

Раздосадованная, она ушла в свою комнату – надеть для школы платье бирюзового цвета. Открыла свой шкафчик. У нее, у девушки, в комнате было больше беспорядка, чем у Али. По утрам она не убирала постель, а страдала от этого Нани. Когда Марьям уходила, мать посылала Нани убраться у нее, а вернувшись из школы, Марьям принималась ругать Нани: «Зачем утром убирать то, что вечером снова расстилать?» Нани в долгу не оставалась: «Девочка моя, в неубранную постель, всем известно, шайтан ложится и кал свой оставляет!»

Надев платье, Марьям с раздражением схватила бирюзовый платок, и в это время в комнату вошла мама. Критически оглядела неубранную постель и разбросанные повсюду рисунки, от которых в комнате сильно пахло краской.

– В твоем возрасте девочка уже должна быть как опытная хозяйка. Ровесницы твои уже все-все рукоделия знают – прямо сыплются из них знания!

Марьям хотела смягчить мать и ответила весело:

– А из меня вон рисунки сыплются, это разве не рукоделие?

– Вай, скажешь тоже! Я имею в виду настоящее рукоделие. Постель убрать – вот это рукоделие, чтобы матери не было за тебя стыдно. Или вот рукоделие…

Но Марьям подбежала к матери и поцеловала ее, чтобы не дать ей продолжить. Потом начала напевать, прищелкивая пальцами:

Почему шкафчик здесь приоткрыт?
Почему у осла хвост велик?
Чтобы матери не было стыдно за ту,
Что опять на уроки бежит…

– Матушка, ты уж ко мне с утра пораньше не придирайся! Не порти мне день. Нани за это деньги получает – пусть работает…

Ее слова прервал стук мужского дверного молотка. Мама, чье настроение заметноулучшилось, вышла из комнаты и спустилась на первый этаж. Там дедушка уже приказывал Кариму отнести хлеб и кастрюлю с мясом в залу. Карим быстро расстелил скатерть и разложил хлеб возле кастрюли. Когда все вышли к завтраку, он встал и попросил у дедушки разрешения уйти, но Али указал ему на место за столом:

– Садись, поешь с нами! Потом вместе в школу пойдем.

Дедушка только усмехнулся, а мать – так, чтобы Карим не видел, – быстро погрозила Али пальцем. Она сняла крышку с кастрюли, и пар пошел клубами. Начала половником переливать бульон в большую тарелку, а Али, увидев в кастрюле ножки и глаза, недовольно сказал:

– Дед, я думал, ты халим[28] заказал! Меня от ножек уже тошнит.

– Этот Али как капризная девчонка, – сказала Марьям.

Карим шепнул ему на ухо:

– Она права. Ешь знай!

Но Али не хотел садиться завтракать. Деду пришлось утихомиривать и усаживать его:

– Подожди, сейчас я тебе сделаю настоящий халим.

Мама, рассердившись, упрекнула деда:

– Ну что вы потворствуете ему? Он ведь и вправду девчонкой капризной растет, не в пример своей упрямой сестре.

Но дедушка, никого не слушая, взял тарелку и, отложив в нее семь-восемь ножек, аккуратно отделил мясо от костей. Потом отдал тарелку Кариму, чтобы тот обработал еду толкушкой для мяса. Как следует раздавленное и растертое, мясо ножек превратилось в массу белого цвета. И дед поставил эту тарелку перед Али.

– Вот тебе кушанье, султанскому халиму не уступит! Осталось тебе только по вкусу добавить хоть сахара, хоть соли!

Али взял тарелку и с удовольствием съел все мясо. И в течение следующего часа Кариму пришлось еще дважды сгонять в поварню Исмаила – сначала принести для матушки и Марьям добавку вареных глаз и языков, а потом ножек для Али, которому понравился халим по дедушкиному рецепту. И в каждое посещение Исмаиловой лавки Карим – за счет деда – сам съедал по порции языка…

Марьям так наелась, что от сытости едва соображала. Вспотела и обмахивала себя рукой как веером. Про Карима она словно забыла. Платок будто случайно спустила с волос себе на плечи.

– Я прямо сварилась вся…

Мама приблизилась к ней и выразительно посмотрела ей в глаза. Марьям состроила недовольную гримасу, но платок все-таки надела. Все бросили взгляд на Карима, но тот действительно не замечал Марьям, поглощенный едой. Тут Али увидел стрелки часов:

– Карим, а про время ты забыл? Мы же опоздали с тобой.

Дедушка, однако, сказал:

– Не волнуйтесь. Вы ходите в школу, чтобы душе была польза, но от хорошей еды польза наполовину телу, а наполовину – душе. – Это он позавчера услышал от тренера в спортивном клубе.

Карим шепнул на ухо Али:

– Пионер, а снова опоздал. Дуралей! Вздрючат и тело твое, и душу!

Али встал и посмотрел на простецкую одежду Карима, потом подошел к большому зеркалу в коридоре и взглянул на себя. Синие брючки пионера, шляпа с лентой. Вспомнил, что придется сидеть рядом с другим пионером, Каджаром, и его передернуло. Словно кто-то его толкнул. Немного постоял на крыльце, возвышающемся над двором. Полюбовался воду бассейна – гладкую, как зеркало. В воздухе ни ветерка. В воде отражались гранатовые деревья. Вспомнил, что в этой одежде пионера он должен сидеть рядом с Каджаром, и закричал:

– Жарко мне!

И побежал с крыльца к бассейну. Это был второй день осени, и вода была холодная. Не раздумывая, Али нырнул в бассейн прямо в пионерской одежде. Громкий всплеск услышали все и выбежали во двор. Мать схватила Али за руку и вытащила из бассейна.

– Да ты с ума сошел! Заплыв в Евфрате устроил… Посмотри, что ты сделал с формой! Весь крахмал, вся глажка! Что же теперь делать?

Али, стуча зубами от холода, но смеясь ответил:

– Я… я в д-другой од-дежде п-пойд-ду. С легкостью!

Марьям, и Карим, и дедушка захохотали. Карим воскликнул:

– Исик-усач вместо говяжьих мозгов ослиные нынче подложил, иначе бы…

Мать так на него глянула, что он осекся. Задорожный – хоть он и правду говорит – не должен острить над ее сыном… Али вытерли, одели в другую одежду и отправили с Каримом в школу.

Марьям тоже пошла было, но дедушка сказал, что подвезет ее. На улице у Сахарной мечети Дарьяни, увидевший их и сразу выскочивший из лавки, вежливо поприветствовал их, чтобы загладить вчерашний инцидент со жвачками. И еще несколько встречных людей снимали шапки, здороваясь с дедом. Одному мальчишке он дал мелочи, чтобы тот отнес ее слепым. Сам он не мог это сделать, так как на углу улицы их ждала черная коляска на резиновом ходу и с кожаным верхом. Дедушка помог сесть Марьям и, садясь сам, извинился перед возчиком:

– Ждать тебя заставили? Ничего, сегодня за Искандером заезжать не нужно, он уже на заводе. Марьям-ханум, цветок сердца моего, отвезем в школу, и я… – Немного замявшись, он добавил нерешительно: – Пообщаться с ней хочу.