Борис Зайцев - Том 7. Святая Русь

• Название: Том 7. Святая Русь
• Автор: Борис Зайцев
• Издательство: Русская книга
• Жанр: Русская классическая проза
• Год: 2000
• ISBN: 5-268-00402-6, 5-268-00478-6

В седьмой том собрания сочинений классика Серебряного века и русского зарубежья Бориса Константиновича Зайцева (1881–1972) вошли житийное повествование «Преподобный Сергий Радонежский» (1925), лирические книги его паломнических странствий «Афон» (1928) и «Валаам» (1936), религиозные повести и рассказы, а также очерки из «Дневника писателя», посвященные истории, развитию и традициям русской святости. Монахи, оптинские старцы, странники и блаженные, выдающиеся деятели церкви и просто русские православные люди, волею судьбы оторванные от России, но не утратившие духовных связей с нею, – герои этой книги. И в центре – образ любимейшего святого русского народа – преподобного Сергия Радонежского, явившего, но словам Зайцева, в себе сочетание «в одном рассеянных черт русских», пример «ясности, света прозрачного и ровного».

http://ruslit.traumlibrary.net

---

По Житию, все девочки выдержали мучения, не подались, как и трагическая София: точно из металла она вылита. Девочкам отрубили, в конце концов, головы, София остается Софией: нечто величественное есть в ней, даже и грозное. В житийном рассказе она напоминает скорее не просто «вдову италианку», а властную, неколебимую царицу, посылающую детей своих на гибель: для нее тот мир ближе и действительнее этого. В нем веселые Вера, Надежда и Любовь будут еще светлее и веселее – уже веселостью и светом неземным.

«Мать собрала их останки в ковчег, украсила их и на колеснице отвезла за город». Будто сама она и правит колесницей и конями, и эти кони, колесница – все туман мифа, как и сама она в эти минуты – небожительница, сошедшая в наш жалкий мир?

«Похоронила на высоком месте». Появляется, наконец, мать: похоронила «со слезами». И дальше все уже земное: не из одних нечеловеческих видений состоит земной человек: если Спаситель тосковал в Гсфсиманском саду, то что сказать о «вдове италианке»?

И вот сидит она на могиле и молится, плачет. Ничего в жизни не осталось.

Не все может вынести даже железное сердце. Три дня провела близ останков дочерей-мучениц. Наконец «сама уснула сном смерти». Там же и была погребена верующими, рядом с детьми.

Церковь причислила ее к мученицам не за телесное страдание, а за душевное.

Имена и судьбы

«Вера» – имя белое, сияющее, даже слепительное (светом несколько нематериальным). «Надежда» более окрашена, скорее тепло-оранжевым. Цвет «Любви» трудно определить, но из трех самое мягкое и особенно женственное.

Все три имени очень приросли к России. С историей ее никак не связаны, с жизнию – весьма. В просвещенном кругу особенно были распространены. Все, конечно, забыли, что это девочки-мученицы. Даже на иконе Вера (с крестом в одной руке, в другой с пальмовой ветвию) изображена взрослой девушкой.

На иконе взгляд ее скорее грустный, обреченный: агнец, ведомый на заклание. Но в сознании русском преобразились все три страдалицы в символ света и радости – Вера, Надежда и Любовь несут радость: как земную, так и выше земной находящуюся.

Особое дело – София. София «Премудрость Божия» пришла в Россию давно, в знаменитых Соборах – Киевском, Новгородском – св. Софии. Это не София мать мучениц и сама мученица, но имя то же. Судьба имени этого иная. Как в самих Соборах есть некая строгость, даже суровость куполов-шлемов, так вела путь свой София российская прямо из Византии: Иоанн Ш взял Софию Палеолог, греческую царевну, стала она русской царицей. Позже «царевна София» петровских времен – тоже история и уже в драматическом роде. Эти имена связаны с мученицей св. Софией, матерью девочек.

Имя прекрасное и глубокое, строгое и величественное. Несколько холодноватое. Ни в жизни русской, ни в литературе не привившееся.

3. Наталия

Горе и мученичество не совпадают. Но вот горе за страдание близкого, любимого, церковью приравнивается мученичеству. Облик Наталии родствен Софии. Сама же она другая: молодая, прекрасная. Жила в Никомодии – Малая Азия. Ее муж Адриан, «претороначальник», как раз занимался преследованием христиан. И вдруг, в один прекрасный день, заявил писцам:

– Запишите мое имя рядом с этими святыми. Я тоже христианин и рад умереть за Христа.

Это происходило в конце III или начале IV века. У «претороначальника» был уже знаменитый предшественник – Ап. Павел. Видение на пути в Дамаск известно, трехдневное ослепление Апостола блеском Христа, вдруг появившегося пред ним («Савл, Савл, что ты гонишь меня»), тоже известно. О св. Адриане ничего не знаем (было ли и ему видение? Что за перелом душевный? Поведение мучимых христиан?)

Действие больше переносится на Наталию, тайную христианку. Когда раб сообщает ей, что Адриан сам теперь в темнице, она сперва начинает рыдать. Но узнав, за что, впадает в восторг. Бежит к мужу. Тут-то и начинается. Оба молоды, красивы, любят друг друга. И все-таки:

Адриан. Иди домой, вечеряй, и когда я узнаю время наших мучений, приходи увидеть кончину нашу.

Наталия. Не пощади молодости своей и красоты тела.

Она могла бы тут же объявить себя христианкой, остаться с ними. Но вот отмечена иным Крестом.

Перед днем мучений Адриан отпросился из темницы – за него поручились оставшиеся – хотел известить Наталию. Тут произошло нечто странное, как бы недоразумение. Увидев его, Наталия подумала, что он отрекся от Христа и потому его выпустили. Она бросила работу и затворила пред ним дверь.

Наталия. Уходи от меня, отступник Божий!

Адриан. Отвори мне, госпожа, я не бежал, но пришел взять тебя, чтобы ты видела нашу кончину. За меня поручились мученики. Если я не вернусь, они примут муки и за меня.

«Наталия обрадовалась». Не мукам его предстоящим, а знаку Креста над ним, величию. Вместе пошли назад в тюрьму. И как прежде, Наталию не берут: се дело помощь, сострадание – страдание за других.

Житие полно описанием всяческих мук, изощреннейших, Адриана и других. Мучают, потом лечат, чтобы снова мучить – затянуть пытку. И всегда соблазняют: «если поклонишься богам», то все будет по-другому.

Женщинам со стороны не позволяют помогать мученикам. Тогда Наталия остригает себе волосы, надевает мужское платье и проникает опять в тюрьму.

В некоем исступлении она будто и помогает мучителям: подымает ноги Адриана, кладет на наковальню. Ноги ему отбили молотом.

Наталия. Молю тебя, пока ты еще дышишь, протяни руку, чтобы ее отбили тебе, чтобы ты был равен с другими мучениками, они больше пострадали, чем ты.

Адриан протянул руку, ее тоже отбили. От боли он и скончался.

Наталию так и не тронули. Она даже унесла с собой руку мужа. («Своим слугам Господь даст огромные, нечеловеческие силы»). Эти-то силы и помогали ей класть на наковальню ноги мужа, которого она обожала.

Далее начинаются чудеса, вещие сны, житие выходит из пределов мира трехмерного, но приводит судьбу Наталии к тому же концу, что и Софию – только действие переносится в Византию. После сна, где явился ей покойный муж со словами утешения, Наталия засыпает уже сном вечным.

След

У нас любили имя «Наталия», неизвестно почему. Нельзя сказать, чтобы оно определяло некий облик, тип, но слуху нравится это имя.

Толстой выбрал для одного из любимейших своих образов имя Наталии. Наташа Ростова ничего общего не имеет с мученичеством и наверно даже не знала жития св. Наталии (знал ли и сам Толстой?), все же очарование имени он чувствовал, даже не сознавая этого, и некоторые страницы, где появляется Наташа, даже волшебны – правда, все это земное, связано с земной любовью, никак не героической.

Но вот в истории России есть грозный день, именно жертвенно-героический – 26 августа 1812 г. В день Бородинского боя Церковь празднует память св. Наталии.

26 августа 1812 года русская армия являлась жертвой, загораживала грудью своей путь насильнику. Силы были неравные, как всегда в мученичестве. Но духовная сила несокрушима. В русской армии относились к этой борьбе религиозно. Накануне носили по войскам икону Божией Матери Смоленской, сам Кутузов ей земно поклонился и поцеловал Образ. Чувствовали, что идут на муку. Ополченцы надели белые чистые рубахи, готовясь к смерти. И полегли на другой день. Но не подались.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Так идет мученичество из дальних веков, в разных обликах первохристианских – Татианы ли, Веры, Надежды, Любви и Софии, или прекрасной Наталии, Адриана – смысл один: противоборство злу, утверждение высшего ценой страдания. Горе ко всем приходит, рано ли, поздно ли. Мученичество к избранным. К тем, кто отмечен Крестом. Им и даются «нечеловеческие силы».

1958

Судьба Тургенева*

Детство Толстого было прекрасно. В старости, среди мучений совести (за грехи взрослой жизни), о детстве он вспоминал как о рас. «Воспоминания», предсмертное его писание о детстве, полно любви и умиления, редких у Толстого.

В Тургеневе чувства покаяния не ощущаешь. Он другого склада. Аполлиническая его натура мало для этого подходяща. Но уж вспоминать о детстве, как о рае он не мог вовсе.

Оба – Толстой и Тургенев – возрастали в барских, раздольных условиях России помещичьей и деревенской, но Толстого окружала любовь, Тургенев в своем великолепном Спасском рос как маленький раб, крепостной собственной матери, полубезумной Варвары Петровны. К чему эти хоромы, парки Спасского, когда в любую минуту могут тебя высечь, неизвестно за что? Шепнет полоумная приживалка что-нибудь матери, та собственноручно его наказывает. Он не понимает, за что его бьют. На его мольбы мать отвечает: «Сам знаешь, сам знаешь, за что секу тебя».