Борис Зайцев - Том 5. Жизнь Тургенева

• Название: Том 5. Жизнь Тургенева
• Автор: Борис Зайцев
• Издательство: Русская книга
• Жанр: Русская классическая проза
• Год: 1999
• ISBN: 5-268-00402-6, 5-268-00429-8

В пятом томе собрания сочинений выдающегося прозаика Серебряного века и русского зарубежья Бориса Зайцева (1881–1972) публикуются его знаменитые романы-биографии «Жизнь Тургенева» (1932), «Жуковский» (1951), «Чехов» (1954), а также статьи об этих писателях, дополняющие новыми сведениями жизнеописания классиков. Том открывается мемуарным очерком известного философа и публициста русского зарубежья Федора Степуна.

http://ruslit.traumlibrary.net

---

Комментарии

В пятый том Собрания сочинений Б. К. Зайцева вошли его теперь широко известные художественные жизнеописания – историко-биографические романы «Жизнь Тургенева» (1932), «Жуковский» (1951) и «Чехов» (1954). Как пишет американская исследовательница Ариадна Шиляева, «Борис Зайцев внес ценный вклад в жанр творческой биографии в русской литературе: его беллетризованные биографии являются редким по гармоничности соединением познавательной и эстетической категорий… Как настоящий художник, Борис Зайцев стремился уловить лейтмотив жизни каждого из этих писателей н закреплял его в слове: в „Жизни Тургенева“ – это поклонение „вечно женственному“, в „Жуковском“ – следование зову „Наипаче ищите Царствия Божия“ и в „Чехове“ – бессознательная христианская настроенность души писателя. Доминантой каждого из этих жизнеописаний является документально обоснованное раскрытие душевного мира героев, творческое воссоздание их индивидуальной неповторимости. При этом обозначается своего рода закономерность: чем выше степень внутренней родственности автора избранному герою, тем ярче образное воссоздание этого героя и художественность решения творческой задачи. Наибольшую полноту в творческом осуществлении авторского замысла мы поэтому находим в жизнеописании Жуковского, затем в „Жизни Тургенева“ и в значительной мере – в „Чехове“» (Шиляева А. Борис Зайцев и его беллетризованные биографии. New York: Волга, 1971. С. 163–164).

В книге публикуются также избранные литературные очерки Зайцева о Жуковском, Тургеневе и Чехове, дополняющие романы-биографии новыми сведениями.

Жизнь Тургенева*

Впервые – в ежемесячном общественно-политическом и литературном журнале «Современные записки». Париж, 1930, № 44; 1931, № 45–47. Главы печатались также: в парижской газете «Возрождение» – 1929, 23 авг., № 1543; 1930, 24 мая, № 1817; 30 авг., № 1915; 21 сент., № 1937; 26 окт., № 1972; 1931, 23 янв., № 2061; 11 мая, № 2169; 12 июня, № 2231. Первое книжное изд– Париж: YMCA-Press, 1932; 2-е изд– там же, 1949. Печ. по этому изд. Первые републикации в СССР – журнал «Юность», 1991. № 2–4 и в кн.: Зайцев Б. Далекое / Сост. Т. Ф. Прокопов. М: Сов. писатель, 1991.

К творчеству и личности Тургенева Зайцев обращался в течение всей своей жизни и написал о нем около двадцати очерков, статей, заметок. Первая из этих публикаций – «О Тургеневе» (под ней стоит дата: 7 сентября 1918) – появилась в сборнике «Тургенев и его время». М., Пг., 1923; републикация А. Д. Романенко в кн.: Зайцев Б. К. Голубая звезда. М: Моск. рабочий, 1989. В статье Зайцев пишет о том, что привлекло, увиделось ему близким, родственным в творчестве русского классика: «Тургенев остался и остается в первом ряду нашей литературы как образ спокойствия и меланхолии, созерцательного равновесия и меры, без сильных страстей, облик благосклонный и радующий – изяществом, глубокой воспитанностью духовной; женственный и как бы туманный. Область влияния его – главнейше молодые годы. Чрез Тургенева каждому, кажется, надлежит проходить. И писавший эти строки рад, что отрочество и юность (раннюю) освещал Тургенев. Ему обязан он первыми артистическими волнениями, первыми мечтами и томлениями, может быть, первыми „над вымыслом слезами обольюсь“. Это чувство к Тургеневу, как к „своему“, „родному“, не оставляло и впоследствии, выдержало Sturm und Drang модернизма и спокойной любовью осталось в зрелые годы».

Некоторые, наиболее интересные из очерков Зайцева о Тургеневе, еще не публиковавшиеся в России, включены в этот том (см. раздел «Приложения»).

Из нескольких рецензий, которыми был встречен выход книги Зайцева, процитируем одну – известного филолога, историка и критика русского зарубежья Петра Михайловича Бицилли (1879–1953): «Бор. Зайцев задался целью изобразить конкретного Тургенева. По-видимому, это ему вполне удалось. По крайней мере, его Тургенев производит впечатление, аналогичное тому, какое остается от тургеневских произведений, если читать их, отрешившись от представлений, созданных русской критикой: все написанное Тургеневым поэтично, изумительно умно, тонко, высокохудожественно, высококультурно, и в то же время читателю от них как-то не по себе. Чувство какой-то неловкости испытывали и люди, находившиеся в общении с самим Тургеневым. Жизнь Тургенева сводится к его безрадостному, безблагодатному роману с Виардо, перемежавшемуся какими-то неизменно ничем не оканчивавшимися покушениями на „роман“… Тургенев постоянно влюблялся, но по-настоящему любил только Природу – он и был прежде всего величайшим изобразителем Природы. Верил же только в Смерть, символом которой была для него роковая женщина, то живая, то призрак, проходящая через его романы и фантастические рассказы. Эта магическая религия Тургенева хорошо охарактеризована автором; правильно оценены им, как художественные произведения и как биографические материалы, те тургеневские вещи, в которых разрабатываются „фантастические“ мотивы; верно подмечено и прослежено нарастание, по мере приближения к концу жизни, в душе Тургенева „магических“ предчувствий, переживаний, страхов…

Вся поэзия, вся прелесть любви оказывается только ловушкой, подстроенной с детства подстерегающей человека Смертью. Любовь сильна, как Смерть. Любовь сильнее Смерти. Любовь побеждает, „снимает“ Смерть. Таково „верую“ всех поэтов-художников, источник их вдохновений, итог коллективного, векового духовного опыта, краеугольный камень всех великих религий. Тургенев отождествил Любовь со Смертью, развивши и углубивши тему гоголевского „Вия“, по-своему ее осмыслив. Все его творчество какое-то парадоксальное отрицание жизни…» (Современные записки. Париж, 1932. № 48).

…со своей воспитанницей Житовой… – Варвара Николаевна Житова прожила в семье Тургеневых семнадцать лет (с 1833 по 1850 г.) в качестве воспитанницы матери писателя (некоторые исследователи считают ее внебрачной дочерью В. П. Тургеневой и А. Е. Берса). Житова – автор единственных и самых достоверных «Воспоминаний о семье И. С. Тургенева» (Вестник Европы. 1884. № 11 и 12; републикация Т. Н. Волковой: Тула, 1961).

…из Сандрильоны обратилась она во владелицу тысяч крепостных… – Сандрильона (фр. Cendrillon) – героиня сказки; русская Золушка,

…записала в памятной книжке Варвара Петровна. – Мать писателя всю жизнь вела дневниковые записи; как вспоминает В. Колонтаева (Исторический вестник. 1885. № 10), ее дневниками были забиты сундуки. Однако в 1849 г., пишет Житова, «весь дневник и вся переписка Варвары Петровны были, по ее приказанию и в се присутствии, сожжены, и я лично присутствовала при этом». Житовой удалось сберечь только ее альбом, помеченный 1839 и 1840 гг., – «Записи своих и чужих мыслей для сына Ивана» (хранится в РГАЛИ). Существует немало свидетельств жестокости Варвары Петровны не только по отношению к крепостным и домочадцам, ио и к своим сыновьям. Однако в «Записях» читаем строки, говорящие о сложности, противоречивости ее чувств и характера – с одной стороны, постоянно унижает их, лишает наследства, но с другой: «Сыну моему Ивану. Иван – мое солнышко, я вижу его одного, и, когда он уходит, я уже больше ничего не вижу; я не знаю, что мне делать» (перевод с французского).

Довольно скоро перебрались родители в Спасское… – Это произошло 20 февраля (4 марта) 1821 г.

…толстовский Карл Иваныч – Карл Иваныч – домашний учитель из трилогии Л. Н. Толстого «Детство», «Отрочество», «Юность».

Пуниным назвал в рассказе Тургенев первого своего учителя словесности… – Никандр Вавилович Пунин из рассказа Тургенева «Пунин и Бабурин» (1874). «Пунин преимущественно придерживался стихов – звонких, многошумных стихов, – пишет Тургенев, – душу свою он готов был положить за них! Он не читал, он выкрикивал их торжественно, заливчато, закатисто, в нос, как опьянелый, как исступленный, как Пифия… Таким образом мы прошли с ним не только Ломоносова, Сумарокова и Кантемира (чем старее были стихи, тем больше они приходились Пунииу по вкусу), но даже „Россиаду“ Хераскова! И, правду говоря, она-то, эта самая „Россиада“, меня в особенности восхитила».

…декламировать Хераскова. – В письме М. А. Бакунину и А. Н. Ефремову от 3–8 сентября 1840 г. Тургенев, делясь с друзьями детско-юношескими воспоминаниями, пишет: «О „Россияда“! и о Херасков! Какими наслаждениями я вам обязан! Мы с Леоном (Л. Я. Серебряковым, одним из крепостных В. П. Тургеневой. – Т. Л.) уходили каждый день в сад, в беседку на берегу пруда и там читали – и как читали! или правильнее: он читал – и как читал! Сперва каждый стих скороговоркой, так себе – начерно; потом с ударением, с напряжением и с чувством – набело. Немного пестро – но приятно. Я слушал – мало! внимал – мало! обращался весь в слух – мало! – и классически: пожирал – все мало! глотал – все мало! давился – хорошо. Леон был человек вежливый и предлагал мне книгу – но я отказывался. Читать скороговоркой я мог не хуже его; но я не надеялся достигнуть торжественности его возгласов» (Тургенев И. С. Поли. собр. соч.: В 30 т. Письма Т. 1. С. 168–169).