Иван Шмелев - Том 8. Рваный барин

• Название: Том 8. Рваный барин
• Автор: Иван Шмелев
• Издательство: Русская книга
• Жанр: Русская классическая проза
• Год: 2000
• ISBN: 5-268-00136-1, 5-268-00431-X

8-й (дополнительный) том Собрания сочинений И. С. Шмелева составили ранние произведения писателя. Помимо великолепных рассказов и очерков, читатель познакомится также со сказками, принадлежащими перу Ивана Сергеевича, – «Степное чудо», «Всемога», «Инородное тело» и др.

http://ruslit.traumlibrary.net

---

Лежало во дворе пять мешков с парниковой землей, больших, тяжелых. Взвалил себе Фриц мешок, велел Ивану наложить другой сверху. Наложил Иван. Прошел Фриц по всему двору – не погнулся. Велел третий накладывать. Прошел – чуть погнулся. Скинул мешки, велел Ивану носить.

Три мешка навалил Иван, прошел по всему двору соколом, «чубарики» высвистывал. Ничуть не погнулся, крикнул:

– Наваливай!

Тяжелые были мешки, пятипудовые. Прошел Иван по всему двору – не погнулся. Чуть поплясал даже:

Йехх, ж-журочка-журавель…
Журавушка-д-журавель!

Хохнули немцы, палками застучали.

– Эх, побил Фрица!

– Нет, Фриц может!

Навалили Фрицу четыре мешка. Прошел, бурый, Фриц, выпучив глаза, закачался, скинул. Крикнул лихо Иван:

– Эх, удивлю чертей! Наваливай весь пяток, немцы!

Стали немцы кричать:

– Довольно! Сорвешь спину, Иван! Видим, не слабей Фрица!

– Наваливай! Нох афладен!!

Стали наваливать на Ивана… Гора горой. Не видать его стало под мешками. Навалили. Выправился Иван, переступил шага два, нашелся – пошел ходко. Поднялись немцы с колоды, с лавки, вытянули шеи, головы, ждут – качнется. Натужился Иван во все жилы, стал как клюква. Прошел мимо Брауна – усмехнулся:

– Садись, хозяин! Прошел мимо Фрица, бурый:

– Сажай и свою и мою кобылу!

Ступил мимо Тильды, глянул в жадные ее зубы, – хрипнул:

– Стан… цуем… што ли…

Признал мутившимися глазами Терезу, – целует ее Генрих в розовое ушко, в хмелевую головку, – закачался: гак-нуло у него в груди каленое железо.

И вот когда хлынуло в него темной волной и заколыхалась под ним земля, – услыхал Иван, зовет будто его чей-то родимый голос: «Ваня!»

V

Очнулся Иван на земле. Уже темнело небо. Яснели звезды. Лежали мешки у глаз. Толпились-гудели немцы. Кричал Браун:

– Глупая игра! Можно потерять человека! Фриц смеялся:

– Что, Иван! Земля всех накроет! Вставай, выпьем.

– Вставай, Ифан! Вставай, русский медведь! – орал Клюпф. – Ты сильней всех, кабан! Хох! Выпьем, мой друг, на брудершафт! Хох!

Не мог подняться Иван. Подняли его немцы, усадили на колоду. Принесла ему стакан молока Тильда.

– Выпей, Йоганн, молока…

И вдруг – хлестнуло из Ивана кровью, кривой струей брызнуло в молоко и на белую руку Тильды. Взвизгнули девушки, Тильда отдернула руку с розовым молоком в стакане, побледнела.

Взял у ней Фриц стакан, усмехнулся:

– Что… чужой еще крови не видала… Поди вымой…

– Тильда, Тильда! – звала старая немка. – Время доить, Тильда!

Кукушка прокуковала – восемь. Пошла Тильда переменить платье. Немцы ушли допивать пиво, а Фриц повел Ивана в сарай, на койку.

– Не знаешь ты меры, Иван, – вот и потерял силу. Все это твоя глупость. Надо и шутить разумно.

Едва выговорил Иван:

– Плевать.

Ночью опять шла кровь – залила всю рубаху. Томила жажда. Не было подле Ивана человека. Иван слабо вбирал губами горячий воздух, колыхался на высоких, под небо, возах сена и слышал жалеющий его родимый голос…

Светать стало. Прокуковала пять раз кукушка, – и пришел – застучал Браун:

– Как, Ифан? Можешь окапывать картофель?..

Неподвижно лежал Иван – плат белый. Какая уж тут картошка! Постоял-постоял Браун…

– Ифан! Ты бы выпил немного пива… и покушал свинины?..

Не отомкнул глаз Иван. Выговорил чуть слышно:

– Сыт… бу… дя.

Не понял Браун. Стоял-топтался, советовал растереть грудь и спину оподельдоком или муравьиным спиртом: верное, старинное средство. Сам он всегда растирает грудь муравьиным спиртом.

– На родину… Расею желаю… везите… чую…

Не понял Браун: бредил Иван на чужом языке – на своем, медвежьем.

Пришел Фриц, поглядел на восковое лицо Ивана. «Готов», – подумал. Сказал, что надо везти в больницу.

Воли искал Иван, искал губами. Невнятное говорил себе, немцам, темноте сарая. Хватал воздух губами: бредил на неведомом языке, – на своем, медвежьем…

Повез его в больницу сам Браун.

Когда подсаживали в плетушку, Тильда привстала на колоду, чтобы лучше видеть. Встретился с ней Иван глазами. Усмехнулся слабо: видишь, какой теперь, не то что… Оглянул двор немца, крепкую, дикого камня, стройку, телок, которых выгоняла в загончик Лизхен; поглядел на расшитые занавески на окнах, на красные сережки фуксий, на зеленые, густые гряды огорода, к саду. Эх, перетащить бы в Сквор-цовку!

Сгорбился и привалился к немцу.

Когда проезжали мимо голубого домика Виндэ, Иван поглядел на садик, но не было там праздничной Терезы.

Прощай. Прощай, синеглазая, ласковая, не наша. Вспомнил, как сказал вчера пьяный Клюпф: «Ты сильней всех, Иван!» Накатило досадой, и сказал немцу Иван:

– Все умею… Все бы ваше хозяйство справил… плевать. Покачал Браун головой, ответил через сигарку:

– Нет. Не справить тебе, Ифан. Ты… ты картофельный голёва, Ифан.

Сказал, как говорил часто. И добавил:

– Не картофельный голёва так не кончает. Думм!

– Плевать! – сплюнул Иван кровью. – Отдам тебе рубль заветный…

Не ответил Браун. Нашарил Иван кисет, вынул заветный рублик, погладил на ладони…

– На, немец… Поминай Ивана.

Посмотрел Браун в лицо Ивану, взял рублик из холодных пальцев, достал кошелек бисерный, кувшинчиком… Да не дал ему Иван: вытянул рубль из пальцев.

– Пущай гуляет!

И, собрав последние силы, пустил его на ребро в небо, как, бывало, запускал лещедкой.

Прудом грюнвальдским, плотиной как раз ехали они – пруд на версты. Далеко блеснула серебряная капля. И канула.

– Пущай… гуляет! – болью усмехнулся Иван, кривя губы.

Строго оглянул его Браун и засопел сигаркой.

VI

За ужином сказал Браун:

– Мы потеряли доброго Ивана. Доктор сказал, будто лопнуло у него в груди, где пробила пуля. Ты, Фриц, его рассердил. А он – глупый и не знает меры. А был золотой работник. Надо просить опять. Говорят, новую партию прислали русских Иванов на работы. Не надо было его задорить!

– Он хотел перед девушками похвастать силой, – сказала Тильда. – Такой бабник! Теперь я могу сказать: очень он таскался за мной, бедняга.

– Что такое? – строго закричал Фриц.

– Вздумал еще! За кого же ты меня считаешь?! – крикнула возмущенно Тильда.

– Ладно. Налей мне пива.

Тильда налила ему и себе, протяжно заглянула в глаза и чокнулась – не отняла кружки. Любовно глядела на них старая немка. Кукушка прокуковала – десять.

– У него уже помутилось… – показал на голову Браун. – Он зашвырнул в пруд свой серебряный рубль, две марки!

В этот час в чистой палате грюнвальдского медицинского пункта умер Иван.

Дежурный доктор отметил в своем журнале: «Русский пленный. Иван Грачев, 26 лет, № 24727, умер в 10 ч. 16 с. мая от кровоизлияния в легкие (легочный удар). Заявлена причина: поднятие чрезмерной тяжести на спор, в игре (до 30 рус. пд.). Причина способствовавшая: боевое ранение в грудь (сквозное). Прекрасно выраженный экземпляр славянского типа. Всестороннее измерение сделано (стр. 169). Сообщить г. профессору Клейден (Берлин)».

Записав показание фельдшерицы, доктор приказал перенести труп в прозекторскую – для вскрытия.

1918–1923

Сказки

Степное чудо

(Сказ)

Какого царства, какого государства – не сказано, – только и не в турецкой земле, – лежала широкая степь, подремывала, снами перемогалась, Миколе-Угоднику моли-лась. <…> А народ на той степи жил не так чтобы разумный какой, но только лаптем щи не хлебал, а как быть полагается. В колокола позванивал, попов не то чтобы уважал, а обиды не делал. И разбоя большого не было, – так, маленько пошаливали разве. Родителей не то чтобы почитали, а бивать на миру совестились. Жили ни богато, ни бедно, мимо чужого не проходили, а чтобы силком, к примеру, – закона не забывали. Микола-Угодник не пустое место, – нет-нет, а погрозится, строгий. Да и Илья-Пророк – нет-нет, да и прогромыхает. Тоже и Матерь Божию почитали, помогу бабью, – скорбей тоже повидала, ласковая.

С этими-то помогами и жила степь, помаленьку и грамоте разуметь стала, лапти поскидавала, посконь на ситцы по-сменяла.

Забрел раз на ту степь иноземный торговый человек, оглянул ширь-ровень и говорит:

– Много земель видал, а такую степь впервой вижу. Быть ей богатой над богатыми, счастливой над счастливыми. То все возишки были, а тут возище! Хоть и не споро едет, а раньше другого легкого на горе будет. А сорвется – и черепья не соберут!

Прослышали про то мужики степные и говорят:

– За-чем… У нас и поговорка такая есть: «Тише едешь – дале будешь».

Так и жили.

А степь-то была какая… – не оглянешь! Друг про дружку путем не знали, что с одной степи кормятся. И про степь-то свою не знали, какое и звание-то у ней. Степь и степь.