Иван Шмелев - Том 7. Это было

• Название: Том 7. Это было
• Автор: Иван Шмелев
• Издательство: Русская книга
• Жанр: Русская классическая проза
• Год: 1999
• ISBN: 5-268-00136-1, 5-268-00434-1

В 7-й (дополнительный) том собрания сочинений И. С. Шмелева вошли произведения, в большинстве своем написанные в эмиграции. Это вещи малознакомые, а то и просто неизвестные российскому читателю, публиковавшиеся в зарубежных изданиях.

http://ruslit.traumlibrary.net

---

– К черту-с, к черту-с… – озабоченно бросил капитан, не поворотив головы и продолжая с жаром писать что-то.

То были нотные знаки, параболы, формулы, нотабене…

– Не ловчиться, капитан Корин, не ловчиться! Извольте кончать сегодня же! Вести из Пулкова!..

– К черту-с, к черту-с! – швырнул капитан в работе. – Без логарифмов я не могу-с, не циркуль-с… не машина-с…

– Гениальный чудак… – пожал полковник плечами, – но работает, как машина! Единственно правая рука… Сюда!

И показал мне – на лестницу.

Всюду были следы разгрома: обрывки и переплеты книг в золотых обрезах, распоротые кресла, солдатские кружки и манерки, солома, лоскутья, рваные одеяла, – и всюду плавал нежный, чудесный пух.

В верхней палате три огромных окна были завешаны простынями, и человек в розовой рубашке, с волосатыми ногами гориллы, старался завесить последнее. Очевидно, выполнял приказ о защите. У него не клеилось дело: он впустую стучал ножкой от койки и все попадал по пальцам.

– Не так, дуралей, не так! – бешено закричал полковник. – Не так, тебе говорят, не так! Щелей чтобы не было! щелей!! Выше, выше, осел!

Несчастный был совсем коротышка, едва доставал ножкой до переплета рамы.

– Не так! – зарычал полковник.

Он швырнул в азарте наган на койку и вспрыгнул на подоконник.

– Молоток, осел!..

Но «осел» был упрям и зол. Он не хотел отдать своей ножки, и на подоконнике началась борьба. Задребезжала рама… К счастью, она была заперта. Солдат с винтовкой безучастно смотрел на возню.

Я сейчас же схватил наган, вырвал у солдата винтовку и крикнул Сашке:

– Бери!..

Разом мы схватили полковника за ноги, стащили и навалились. Он ударился головой-шлемом. Простыней мы спутали ему ноги, связали руки ремнем и положили на койку. Он был без чувств. Ввалившиеся глаза были закрыты, на побелевших губах пузырилась пена, тяжело хрипело в груди…

– Теперь бензину… – осклабясь, промолвил-передохнул Сашка. – Больше часу проканителились…

Больше часу?!. Не знаю, я потерял время… Но… что же теперь?.. Я потерял и волю…

Я осмотрелся, – тихо. Итак, я стал командиром?..

– Слушать моей команды! – крикнул я… Прохорову. Он вытянулся у стенки. Его губы дрожали, и серое лицо-кулачок, лицо мартышки, выразило безумный ужас.

– К черту нервы! – закричал я на казначея. – Действовать надо, а не хныкать!

Казначей трясся на чемодане, закрыв руками лицо. Во мне кипело, как когда-то бывало там. Я готов был его ударить.

– Что же теперь?.. – спросил он меня покорно. – Что же надо?..

Что надо… Я не знал, что надо… Что, в самом деле, надо? Смотрел на меня Сашка с винтовкой…

– Бензину надо… – опять попытался он.

– Иди к черту! ищи… к черту!..

Во мне кипело. Я готов был размозжить ему башку, деревяшке! Он в самом деле пошел «екать. Голоногий солдат забился под койку, в угол.

Да… что же надо?

Я услыхал хрип полковника. Он пришел в себя и глядел мутным, отыскивающим взглядом. Я наклонился…

– Вы меня слышите, полковник?..

Он остановил на мне пустой взгляд, что-то во мне отыскивая, что-то, как будто, припоминая». Потом этот взгляд стал наполняться, затеплился, загорелся, вспомнил… нашел свое, – и на его мертвом лице вылился ужас и отвращение… Губы зашевелились, и я разобрал невнятное бормотанье:

– Про…лятые…

Я смотрел на него… Нас связывало великой болью. Эту боль носил я в себе, чувствовал в нем, в этом скрученном теле, в мутневших глазах и тяжелом хрипе. Я уже не мог удержать эту боль в себе. Я ее должен выкинуть… С нею жить невозможно, или что-то должно сломаться.

Я с тоскою и жалостью смотрел на его осунувшееся лицо – лицо аскета… Безумный… Здравый… Что же значит это почетное слово, это гордое слово – здравый?! Сломалось что-то в полковнике, сошло с накатанной подлой колеи… и бродит, и ищет новой… с болью великой ищет, разрывая привычное… Я тоже хочу искать…

Но что же делать? Да, адъютант этот…

Он все так же стоял у стенки, навытяжке, словно его поставили на часы. Мне его стало жалко. Я ласково поманил его и приказал состоять при мне адъютантом.

И он стал адъютантом!

– Прохоров, ключ!

Он суетливо подал. Но что же дальше? Да и зачем нужно – дальше?… Да, надо идти туда…

XI

Казначей смотрел на меня свинцовыми глазами уснувшей рыбы…

– Туда, казначей!..

Мне пришлось взять его за плечи и встряхнуть.

– Марево… – сказал он изменившимся голосом и… заплакал.

Он все сидел на своем чемодане, уставясь в невидимую точку.

– Спасай казенные миллионы! – крикнул я на него и – поставил на колею.

Под его ясной лысиной мозг был крутой и крепкий, без этих тонких извилин, которые легко рвутся. Он прихватил чемодан и покорно пошел за мною.

– Капитан Корин! – объявил я внизу «жучку», – занятия отменяются!

Он, упорный в своем, послал меня: к черту-с, к черту-с! А теперь – Сименс-Гальске с подручными! Мы сейчас же освободили здравых, – дрожащих, жалких… Истерично рыдали сестры:

– Христос Воскресе!.. Бо-же, Бо-же!..

Они хватались за головы, смотря на разгром, приходили в себя и опять закатывали истерики.

Истомленные, пошатывающиеся санитары растерянно оглядывали двор-луг, не зная, за что приняться. По-бабьи причитал-плакал крепыш повар:

– Света виденье, родимые мои-и… света виденье-е…

Крепче всех оказался доктор. Его тугие, тронутые сизой щетинкой щеки, даже не потеряли румянца-глянца. Его маленькая круглая головка бойко повертывалась туда и сюда, оглядывая разгром, и когда оглядела, ловко сложились губы, и он только свистнул:

– Здорово, под орех! Вот те и наградные…

По его лицу пробежало тучкой и сейчас же сплыло. Он побрился – у него нашлась запасная бритва – помылся, глотнул спирту, привел в чувство сестер, прикрикнул на санитаров и велел собирать больных. Он был странно спокоен, – будто ничего не было.

Я сообщил ему, что немцы прорвали фронт. Он только пожал плечами:

– Все возможно… Теперь все понятно: телефон порвали, про нас забыли. Дело обычное. Никто и не виноват! Этих было у нас… двести тридцать. Все, понятно, погибнут.

Я вспомнил те же слова полковника… Только тот говорил не так.

– Так что же нам теперь делать, доктор?

Доктор только пожал плечами. Сашка тоже смотрел спокойно: он все обшарил и примирился.

– Будем курить, капитан. Утро вечера мудренее.

Мы сидели на чугунной скамье, под дубом. Смотрело на нас облупившееся Распятие. Смотрело и на разгром, с нами. Вот она, жизнь, ставшая вверх ногами! Эти исковерканные койки, распоротые сенники-матрасы, сорванные с петель двери и окна, в солнце сверкающие осколки, – все, казалось, кричало нам:

«Бунт восставшего человечьего мозга!»

И тогда мне блеснуло… Я только намекнул доктору:

– Смотрите, они… смеются!

– О чем говорите, капитан… кто смеется? – не понял доктор.

– Все это… – вещи, деревья, камни… Глядите, как они разинули рты и пасти…

Он не понял. Он оглянул меня, как обычно оглядывал своих беспокойных пациентов.

– Из какой это оперы? – спросил он.

Я хлопнул его по ляжке, по плотной и звонкой ляжке, и посмеялся:

– Какой вы еще сдобняга, доктор!

Так мы сидели на чугунной скамье, под дубом. Смотрело на нас облупившееся Распятие с отвалившейся нижней губой из алебастра. Только теперь бросилось мне в глаза, что Его рот разинут, погасли облупившиеся глаза, ослепли, и Он страшно, немо кричит – от боли…

Этого я не сказал доктору: жалко было делиться тайной…

Так мы сидели на чугунной скамье, под дубом. Смеялись от солнца радужные стекла, века видавшие. Бледные сестры что-то налаживали, бродили. Санитары собирали осколки жизни, разыскивали больных. И вдруг, с крыши, – робкий, просящий голос:

– Доктор, позвольте слезть…

Этот робкий и нежный голос ударил меня в сердце. В душе я крикнул:

– С ними! хочу с ними!!

– Слезайте, поручик… – безучастно ответил доктор. – Этот совсем тихий.

Неподалеку от нас сидел на траве толстяк фельдшер, торопливо рвал лопухи и разговаривал сам с собой:

– Не так-то просто-с… Нет-с, полковник Бабукин знает… Не так-то-с просто-с…

– Нарождается новый номер… – сказал про него доктор. – Так вот и очищается человечество. Я верю в отбор.

Это был редкостный образец здравого человека, с удивительно чистыми глазами, с румянцем в меру, с гребеночкой в боковом кармашке. Это был вполне здравый, с крепкими белыми зубами, как у Сашки. Были даже и скульца, как у Сашки. Тот стоял у машины и закусывал из казначейской корзины. Казначей куда-то пропал, странно: должно быть, прятал казенные миллионы…

Доктор осведомился, как и что, когда и откуда прибыли, записал в книжечку – на случай, узнал про наши запасы и сказал удовлетворенно: