Ксения Мельник - Неуловимые мстители

• Название: Неуловимые мстители
• Автор: Ксения Мельник
• Издательство: Журнал Esquire (RU)
• Жанр: Короткие истории
• Год: 2015

---

Дима занес руки над клавишами. Уши, голова, и так далее — все системы работают нормально. Три, два, один…

Плям. Первый аккорд он взял правильно.

— Та, та, ти-та-ри-та, та, та, ти-та-ри-та…

Солдатики маршируют по широкому зеленому полю. Фаина Григорьевна велела ему представлять поле, хотя у настоящих солдат наверняка есть дела поважнее, чем топать по полям. К примеру, маршировать по городской площади, где можно и за непокорными горожанами присмотреть, и покрасоваться при всем параде. Генка хотел смастерить какие-нибудь значки и прикалывать к школьной форме, чтобы их не путали с обычным хулиганьем и шизиками, которые на переменах носятся по коридорам. А потом что? У солдат есть война, а Мстителям не за что мстить. Пока…

Дима забыл, как надо исполнять барабанную дробь из шестнадцатых — одним пальцем левой руки или разными. Но его пальцы продолжали играть сами по себе. — Та, та, та, та, ти-та-ри-та-та, тататата…

Едва он заиграл дробь одним пальцем — неуклюжим вторым, — как понял, что это ошибка. Надо было первым, четвертым, третьим, вторым, а потом снова первым!

Его запястья зажались, и весь знакомый рельеф марша рассыпался. Он остановился.

— Стоп! — завопил режиссер и сорвал с себя наушники. — Анна Глебовна!

Анна Глебовна соскользнула со стула и вперевалку побежала к Диме.

— Ушаков! — строго сказала она. На носу у нее была родинка с пучком тоненьких желтых волосиков.

Халтурщица.

Теперь Дима вспомнил слова Фаины Григорьевны о том, что свои пальцы надо уважать и давать каждому немного заслуженного отдыха. Не зря же, в конце концов, у нас их не два, а целых десять! Лунные часы показывали пять минут первого.

— Ушаков! — повторила Анна Глебовна. — Ушаков!

По комнате поползли шепотки. Зрители заерзали, заболтали ногами.

Дима почувствовал, что у него горят щеки; всему остальному его телу в промозглой студии было зябко до дрожи. Бедная мама!

— Что с тобой, Ушаков? Такая легкая пьеса! Раз-два-три, и поехали. — Анна Глебовна пощелкала своими пухлыми пальцами. — Посмотри, сколько еще у меня таких, как ты!

Ну давай же, взмолился Дима, обращаясь к своему нутру. Шагом марш! Ты же все знаешь, и пальцы твои все знают. Отмаршируем, а мстить будем потом.

— Я готов, — сказал он. Минутная стрелка неторопливо добралась до шестой черточки. Секундной было на все наплевать: она знай себе маршировала по кругу. В неправильном темпе.

— Тишина в студии! — скомандовал из-за мониторов Олег Борисович. Зрители затаили дыхание. — Камера! Мотор! Начали!

Пальцы, голова…

— Извините, а мне надо опять говорить свое имя и возраст и что я буду играть?

— Стоп! Стоп! Не надо тебе ничего говорить. Ты уже прекрасно все сказал, и теперь тебе осталось только сыграть.

Дима кивнул.

— Тишина в студии! Камера! Мотор! Начали! — Дима видел только, как шевелятся режиссерские усы.

Он заиграл снова. Зеленое поле. Солдатики. Золотое солнце в серебряном небе.

— Та, та, ти-та-ри-та, та, та, ти-та-ри-та, та, та, та, та, ти-та-ри-та-та, тататата…

Барабанный бой отомщен! Он знает пьесу назубок. Музыкальные следы цепочкой лежат перед ним, и его пальцам надо всего лишь бежать по этим следам под присмотром хорошо разогретого нутра. Нет ничего легче! Он уже проделывал это сотни раз — и дома для своей пугливой матери, и перед Фаиной Григорьевной, пока она подпиливала себе ногти в маленьком белом облачке.

— Та, та, ти-та-ри-та, та, та, ти-та-ри-та, та, та, та, та, ти-та-ри-та-та, трататата…

Колени в одинаковых ярко-синих брюках ритмично вскидываются к сияющим на груди орденам. Несмотря на тяжелые сапоги солдаты отбивают шаг ровно и четко. Они маршируют плотным строем, но при этом никогда (в отличие от Диминых пальцев) не спотыкаются друг о дружку. Только вот станут ли солдаты маршировать по полю в орденах? Они же не такие тщеславные, как Генка. Это он хочет, чтобы все считали его героем, при том что сам еще даже не знает, чего бы героического им совершить. Дима тоже не знает. Когда он предложил нападать на курильщиков из числа ребят постарше и конфисковать у них сигареты — мстя таким образом за тех, чья одежда, а то и что-нибудь похуже, испортилась от сигаретных ожогов, — Генка закатил глаза. Может, он просто боится старшеклассников. Вообще-то это Дима придумал создать шайку и назвать ее в честь любимого фильма. И если Генка родился на три месяца раньше и ростом капельку выше, это еще не значит, что его надо автоматически назначить главарем. Хватит думать про Генку!

Прогнав все мысли, Дима растерялся, его нутро забуксовало. Пожалуйста, пожалуйста, только не это!

— Стоп, черт возьми! — завопил режиссер. — Анна Глебовна!

Анна Глебовна уже ковыляла к Диме. Длинная стрелка часов была на полпути к седьмой минуте. Прошли только три минуты. Целых три! Он давным-давно должен был отстреляться.

Учителя и родители стали перешептываться. Он обернулся посмотреть. Его мать сгорбилась и шарила глазами по полу, точно искала, куда бы сбежать. Она и в школьном буфете была такая. Как мышь. Иногда Дима далеко не сразу узнавал ее среди других буфетчиц, которые раздавали им завтрак. А когда узнавал, быстро кивал ей, но не подходил.

Вчера она допоздна гладила его парадный костюм. Брюки на нем были как железные. Воротничок рубашки резал шею. Если бы не желтая бабочка, он мог бы представить себе, что сидит в рыцарских латах. Хотя в латах Неуловимые мстители не были бы такими неуловимыми. Перестань, крикнул он про себя. Хватит, хватит, хватит! Заковать бы в латы свои мысли! Бедная мама…

Фаина Григорьевна сидела с каменным лицом. Она была лучшей учительницей во всей Магаданской области — нет, на всем северо-востоке, и ее боялись все, включая других учителей по фортепиано. Учителям не по фортепиано бояться не имело смысла, потому что все другие инструменты она просто не считала за настоящие. Теперь она его выгонит, подумал Дима. Мать расплачется, но он сам будет лучше спать по ночам. Правда, не сразу. А мать и так без конца плачет.

Анна Глебовна грохнула кулаком по поднятой крышке рояля, черному лакированному парусу. Диме отчаянно хотелось на всех парусах вырваться из этой могилы в ясный весенний день.

— Да соберись же ты, Ушаков! Будь я твоей учительницей… — Анна Глебовна посмотрела в глубину комнаты. — Ах да, наша уважаемая Фаина Григорьевна, конечно, здесь! Не позорь ее, Ушаков. У нее осталось не так много воспитанников, на которых она может возлагать надежды, — добавила она приторно-сладким голосом.

Халтурщица, халтурщица!

Раньше у него никогда не было трудностей с этим маршем. Он упражнялся так усердно, что иногда ему чудилось, как солдатики маршируют по его зубам, вдоль позвоночника и по ушным каналам. Он мог сыграть эту пьесу с закрытыми глазами или в темноте, в чем и убеждался много раз, когда отключали электричество. Мог сыграть ее с середины. Мог простучать ритм. Мог напеть ее, хотя никогда этого не делал. Пение — это для девчонок, а не для Мстителей. Мог сыграть левой рукой партию для правой, и наоборот.

А теперь ему надо было сыграть ее всего один раз!

— Тишина в студии!

Анна Глебовна шмыгнула обратно на свой стул. Сейчас он ей покажет!

— Камера! Мотор! Начали!

Ну, как там голова? А руки? Дима чувствовал взгляд Фаины Григорьевны. Он начал про себя обратный счет с десяти, стараясь дышать неглубоко, чтобы железный воротничок не так жестоко впивался в шею. Эти клавиши были безупречно чистые и блестящие — не то что у его домашнего пианино, которое мать позаимствовала из общежития училища. Среди тех была не одна щербатая, а на правом краю, в верхней октаве, точно воронки от крошечных снарядов, зияли несколько сигаретных отметин. Пианино всегда служило полем битвы — между пальцами и темпом, между правой педалью, диезами и бемолями, аккордами и стаккато, мизинцем и форте, большим пальцем и пианиссимо, гаммами и ленью, нутром и Генкой. И все это было еще до того, как вмешивалась Фаина Григорьевна.

Часы с тупым равнодушием показывали 12:09. В 12:10 Дима может освободиться. Тогда он и поразмышляет насчет героизма — возможно, даже успеет совершить что-нибудь героическое, пока Генка еще будет в школе.

Ну, вперед! Поле, солнце, сверкают колени. Или ордена. Сверкают ордена. Колени вскидываются вверх. Он занес руки над клавишами.

— Та, та, ти-та-ри-та, та, та, ти-та-ри-та, та, та, та, та, ти-та-ри-та-та, тататата. Уф! Обогнув первую мину, Димины руки замаршировали к свободе.

— Та, та, ти-та-ри-та, та, та, ти-та-ри-та, та, та, та, та, ти-та-ри-та-та, тататата.

Теперь полк приближается к темному лесу на краю поля.

— Ту, ту, ту-ру-ру-ту, ту, ту, ту-ру-ру-ту, ту, ту, ту, ту, ту-ру-ру-ту-ту, рру, рру, рру…

Солдаты спотыкаются о камни и корни высоких черных деревьев. Дурацкая история! Маршировать в темный лес можно только по одной причине: чтобы сразиться с лесным чудищем. Надо ему было придумать свою собственную историю, а не слушать Фаину Григорьевну.