Олег Кириллов - ВСЕ НА ЗЕМЛЕ

• Название: ВСЕ НА ЗЕМЛЕ
• Автор: Олег Кириллов
• Издательство: «Советский писатель»
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1980

О. Е. Кириллов — автор романов «Лихолетье» и «Сполохи». Новая книга писателя, являющаяся продолжением романа «Сполохи», посвящена людям, поглощенным заботой о земле, о сохранении ее богатств. Центром романа являются отношения директора горнорудного комбината Дорошина и секретаря райкома Рокотова. Это сложные человеческие характеры, талантливые люди, всецело увлеченные своим делом. Дорошин, все силы и знания отдающий комбинату, проектирует ввод в действие нового карьера, который потребует многих гектаров черноземной земли. Рокотов — непримиримый противник такого расходования драгоценного чернозема.

Эта борьба убедительно и ярко раскрывает недюжинные характеры главных действующих лиц романа.

---

Пора было уже идти домой, баба Люба зажгла свет во всех окнах, а она все сидела и сидела. Было просто приятно сидеть в темноте и смотреть на улицу, которая уже начинала жить вечерней жизнью. Пробежали ребята на первый вечерний сеанс в клуб… Вася Тишков, инвалид войны, так и оставшийся для улицы Васей, прогнал стадо… Коровы сыто мычали, норовя нырнуть в первый же переулок, а Вася звонко хлопал кнутом, и три его собачонки наперегонки мчались заворачивать нарушительниц… А потом еще очень долго стояла в неподвижном воздухе пахучая пыль.

Она вновь набрала номер, на этот раз уже чисто механически. Мысли были далеко, в тех годах, когда все было просто. И вдруг в трубке его голос:

— Да… Я слушаю.

Она стиснула пальцы свободной руки… волнение ускорило стук сердца… Он не клал трубку. Потом сказал как-то устало и равнодушно:

— Жанна… я же просил тебя не звонить мне. В конце концов, это чистое ребячество. А сейчас передай трубку Дмитрию Васильевичу. Ну?

Она нажала кнопку на аппарате. А когда отпустила, то в трубке шуршали лишь отдаленные голоса двух беседующих людей, иногда прерываемые резким гудком.

Жанна… Оказывается, не так уж и безгрешен товарищ Рокотов. Какая-то Жанна домогается его внимания. Что ж, жених завидный. Зарплата, положение, машина. Она ловила себя на мысли, что думает о нем зло и резко, так, как никогда не решилась бы думать о ком-либо другом. Она встала, вышла из кабинета, замкнула входную дверь.

Тихо прошла к пруду, постояла у искривленной оградки на мосту. Да, нет верных и преданных рыцарей… Ему откажи, он не будет стреляться или прыгать с обрыва… Нет, он пойдет к другой и скажет ей то же самое. И она согласится, потому что смыслит в реальной жизни чуть побольше, чем некоторые. И принцы уже все разобраны, или сидят по вечерам на производственных совещаниях, или корпят над кандидатской. Дуреха ты, дуреха… Согласилась бы — и все было б ясно…

А у ворот своего дома ее вдруг поразила неожиданная догадка: господи… Да ведь она его любит. Любит… Любит… Это кричал в душе ее испуганный и торжествующий голос, а другой, осторожный и скептический, возражал: «Прямо-таки…» И эта разноголосица порождала в душе растерянность… Она присела на скамейку и сказала себе как можно спокойнее: «Так, а теперь надо разобраться спокойно». Будто подчиняясь этому приказу, голоса смолкли, и она вслух стала говорить себе:

— Нет, это чепуха… Этого просто не может быть. Я ему отказала. Это надо совершенно не иметь гордости… Он ни за что не придет. И потом, он занимает такой пост… А что, если и пост? Значит, его ценят, значит, он — личность… А разве ты не мечтала о муже, чьим умом и талантом будут восхищаться окружающие, а ты будешь им гордиться?.. Мечтала, но ведь теперь… А что теперь? Человек тебя любит… Такие не предлагают руку и сердце просто ради красного словца. Такие любят молча и преданно, но у них гордость, и больше они не повторяются. Ты виновата, и ты должна исправить свою ошибку. А Андрей? Сколько вечеров ты мечтала о том, как вы вместе будете идти в больницу, а вечерами обсуждать всякие интересные случаи из практики… Такие мужья — находка… Они покорны, домовиты. Гордецы — они быстро привыкают к любому счастью, они идут дальше, им снова нужна борьба, они просто завоеватели и будут таковыми, пока их не поймает какая-либо молодая, но прыткая бабенка… Она потребует от такого гордого седого бобра ухода от семьи, и он побоится обвинения в трусости. Эти мужчины больше всего боятся упреков… Рокотов из таких. Так зачем же ей ждать всю жизнь его предстоящего ухода. Он далеко пойдет, а она будет обычным врачом, потому что знает свои пределы. Что тогда? Нет, Андрей и только Андрей… Фу, как пошло… Будто спутника в кино выбирает. А что? Ведь это не кино, а для жизни, для всей долгой и трудной жизни. И беды будут и горести. А если не знать человека? Что она о нем знает, кроме того, что у него жесткие глаза и крутые скулы? И что у него не простой характер?

Нет, надо ехать в Славгород. Надо устраиваться в гостиницу с ночевкой и связываться с Андреем. Только поговорить, и все. И будет ясность. В конце концов, он вполне мог потерять ее адрес. Да, Андрей. Только Андрей, и никто больше. И забыть о Рокотове.

2

Пятый день шли дожди. Коленьков крупными шагами топал по берегу речки от палатки к палатке, заглядывал к Лиде, садился на складной стульчик у входа:

— Жизнь хреновая…

Да, радоваться было нечему. Связывались по радио с экспедицией, там сочувствовали, но помочь ничем не могли. Коленьков вел долгие разговоры насчет вертолета, который должен был горючего для техники подвезти. Они кончались одним и тем же: погода, как только разъяснится — будет горючее.

— Бить их там некому, — ругался Коленьков в адрес руководства экспедиции, — чиновнички… Две недели прошу горючего, и все один ответ: кончится — завезем. Дождались… А ведь погода была что надо. Ну что молчите, Лидия Алексеевна?

А что было отвечать Лиде? Коленьков со своей экспансивностью мог и не осознавать все нюансы. Да нет, понимал он все прекрасно, только на кого-то надо было ругаться. А в партии восемь человек, и каждый, так же, как и он, Коленьков, мучается под этим проклятым дождем, а когда наступает вечер и дождь чуток стихает, все кидаются делать самое необходимое, срочное. Трактористы к технике, повариха тетя Надя с рабочим Турчаком — дровишки сушить, картошку на ужин чистить, лаборантка Катя — замеры уровня реки делать… Коленьков первый бежит на трассу: авось кое-что сделать удастся?

У Лиды забота, которую теперь уже с нее никто не снимет до самой глубокой осени. Эдька. Лежит часами на застланной грубошерстным одеялом койке, глядит в брезентовый потолок, молчит. Вначале писал письма домой, длинные письма, видимо жалобные, потому что каждый раз, когда выходил с конвертом в руках к вертолету, лицо у него было как у обиженного младенца.

Храбрится пока. Когда стояла хорошая погода и вечерами жгли костры, на несколько дней стал Эдька даже кумиром. Это когда песни под гитару пел. Знакомый для Лиды репертуар. Студенческие песни без авторства. А ребята рты пораскрывали, слушали так. Даже Коленьков одобрительно кивал, постукивая в такт гитарным аккордам, гигантским сапогом. А потом у Эдьки стало плохо ладиться с машиной — и прибежал к Коленькову механик Котенок и кричал так громко, что разговор между ним и начальником слушал весь лагерь. И Котенок возмущался и грозил подать заявление об уходе, если от него не уберут этого молокососа, потому что он совсем не хочет вкалывать за него, достаточно и того, что на нем, Котенке, лежит вторая машина, и он не может одновременно нянчить мальчишку и смотреть за вверенным ему машинным парком. А парк состоял из двух тракторов и вездехода, и Котенок, кроме всего прочего, получал полставки за то, что ездил на вездеходе, и Коленьков об этом ему сразу же напомнил. И механик закричал еще громче, что он может вообще уйти, если его попрекают какой-то там сотней, и пусть они найдут дурака, который шлялся бы по тайге просто так, за дурняка, когда он может запросто заработать свои деньги, и пусть товарищ начальник хоть сейчас принимает матчасть и подписывает обходной. А дальше разговор уже стал настолько мужским, что Лида срочно пошла на край стоянки, к реке, чтобы не слушать матросского забористого мата Коленькова и бойкой скороговорки механика, выяснявшего дальнейшие перспективы своей работы в партии.

Эдьку нашла она у самой воды, сидевшим на буром камне. Подошла, пристроилась рядом.

— Ну? — спросила она.

— Да ну его, этого Котёнка…

Усвоил Эдька быстро переигрыш фамилии механика, который страшно обижался, когда его фамилию переделывали таким образом.

— Что там у вас случилось, Эдик?.. Почему дело до ссоры дошло?

— Просто дурак, — сказал Эдька, — форменный набитый дурак. Тошно его слушать.

— Ты не прав, — Лида старалась говорить спокойно, хотя манера начатого Эдькой разговора ей не нравилась, — я знаю Макара Евграфовича три года. Он хороший специалист, человек неплохой. Есть у него слабости, но они и у тебя есть. Надо с людьми осторожнее, Эдик. Вспомни, что ты мне обещал, когда решался вопрос твоего приезда сюда. Помнишь?

— Он мне такое старье подсунул… Пусть отдаст свой трактор. А то я круглыми сутками со своим вожусь, а он лежит романы почитывает. Совесть надо иметь. Сегодня попросил его помочь зажигание отрегулировать, а он даже с места не сдвинулся: ты, говорит, на машине хозяин, ты и крутись. Я за тебя зарплату получать не хочу.

Конфликт возник на ровном месте, это было ясно, и Лиде оставалось надеяться на то, что, когда закончатся дожди и начнется работа, Эдька будет думать по-другому. А пока что она тоже писала письма через неделю, и это для нее было почти подвигом, потому что Николай взял с нее слово, что она будет регулярно сообщать ему о всех днях Эдькиной жизни, и она писала розовые письма, из которых явствовало, что тайга — это почти окрестности Лесного и Эдька здесь набирается сил и здоровья для дальнейшей жизни. И по этому поводу между ней и Эдькой существовал определенный сговор, чтобы не беспокоить Николая разными лишними подробностями.