Иосиф Опатошу - 1863

• Название: 1863
• Автор: Иосиф Опатошу
• Издательство: Текст, Книжники
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-7516-1217-7, 978-5-9953-0298-8

Роман «1863» — вторая часть неоконченной трилогии «В польских лесах», повествующей о событиях польского восстания 1863 г. Главный герой романа Мордхе Алтер увлекается революционными идеями. Он встречается с идеологом анархизма Бакуниным, сторонником еврейской эмансипации Моше Гессом, будущим диктатором Польши Марианом Лангевичем. Исполненный романтических надежд и мессианских ожиданий, Мордхе принимает участие в военных действиях 1863 г. и становится свидетелем поражения повстанцев.

---

— Вы, товарищ, хотите, чтобы я ехал с вами? — Голос диктатора был по-детски мягким. — Хорошо, договоритесь с Леонорой.

— Из этого ничего не получится. Ян не уедет из Парижа…

Спокойствие и открытость исчезли с лица диктатора. Перед Кагане был разбитый старик с потухшим взглядом, который боялся перечить своей жене и, пока она говорила, совсем сгорбился.

— Пообедайте с нами, — Леонора пригласила Кагане. — Но из этого ничего не получится… Ян не уедет из Парижа… Достаточно самопожертвования… Я тоже… Я из рода Радзивиллов…

После обеда, когда закончилась уборка комнат в коммуне, люди стали собираться на кухне.

Женщины приходили со своими сумками и пакетами и становились к столу и плите.

Они делали вид, будто думают не о себе, а о ближнем и готовы поделиться едой. А еда в коммуне была скудной. Женщины смотрели на горшки с перловкой, капустой и борщом, словно в них было жаркое, и, несмотря на нищету, не переставали хвастаться друг перед другом.

— Жак не любит капусту!

— Анатоль тоже не любит!

— Если Андре не подать на обед кусок мяса или рыбы, он вообще не будет есть.

Женщины, которые у себя в комнатах старались сдерживаться, думали и жили как их мужья, здесь, на кухне, становились сами собой и чувствовали себя уютно в женском мире, расточительном в его скупости.

Рашель, рослая женщина с точеным лицом, маленьким ртом, как у ребенка, и растрепанной косой, стояла у плиты и жарила на масле рыбу.

Рядом с ней Анет с бледными тонкими пальцами осторожно возилась над кастрюлей, словно боялась порезаться. Она все время откидывала пряди волос, падавшие на пенсне, и монотонно говорила:

— Понимаешь, дитя мое, Жан любит меня не за это. Ты красивая девушка, Рашель, нравишься мужчинам, к тому же ты прекрасная хозяйка — умеешь готовить, стирать и гладить, — я всего этого не умею.

— Не каждая может стать поэтессой, — наивно сказала Рашель, словно оправдываясь.

— Не каждая, Рашель, не каждая.

Рашели надоели переживания Анет, ведь она была уверена, что на самом деле Жан не любит Анет и просто не знает, как ей об этом сказать.

— Понимаешь, дитя мое, — Анет цедила слова, вдыхая запах жареной рыбы, от которого еще больше хотелось есть, — меня любят по-другому, не как женщину…

— Но проблема в том, Анет, что мужчины все-таки любят женщин, и твой Жан…

— Что мой Жан? — Анет сняла пенсне и взглянула на Рашель близорукими тусклыми глазами.

— Ему прежде всего нужна женщина, — начала Рашель, но, увидев, как изменилось лицо Анет, замолчала и протянула ей на тарелке подрумянившийся кусок рыбы. — Угощайся, Анет, еще живая была, когда я разделывала ее!

Анет, разозленная намеками Рашель, стояла возмущенная и готовая дать отпор. Угощение успокоило ее, и в стеклах пенсне заиграла сдержанная улыбка. На запах жареной рыбы в кухню заглянула Леонора и принялась сновать между кастрюлями, словно тень, в своих длинных черных одеждах.

Рашель машинально прикрыла рыбу тарелкой, потом устыдилась, убрала тарелку и спросила:

— Может, графиня Радзивилл хочет попробовать?

— Ну если только маленький кусочек, совсем маленький, — процедила Леонора сквозь зубы. — Спасибо, Рашель! — Она жевала рыбу передними зубами и произносила слова, как на сцене, глядя перед собой: — Сумасшедший русский опять не дал сегодня спать.

— Кто, Бакунин? — Анет с любопытством поправила пенсне, зная, что нужно только потянуть за ниточку, и Леонора начнет рассказывать.

— Вчера у меня страшно болела голова, — Леонора вздыхала после каждого слова, будто подбирала слова. — Я всю ночь не могла глаз сомкнуть. Под утро, задремав, я услышала сквозь сон голоса. Просыпаюсь — за стеной орет русский, кидается тарелками, швыряет стулья, кричит Ядвиге, что задушит ее.

— У нее же в последнее время никого не было, — отозвалась Рашель.

— А Мишель? — Анет сверкала глазами из-за стекол пенсне.

— В хорошенькое общество привел меня Ян. — Леонора вытянула длинную тонкую шею и облизнулась. Ее глаза, как у старой птицы, глядели на кастрюли и что-то искали. — Живут точно цыгане, а изображают из себя святых, якобы хотят спасти человека… Я больше здесь не останусь… Довольно жертвовать собой… Я из рода Радзивиллов, я не могу три раза в день здороваться с Сибиллой, женой Гесса, которую тот взял из публичного дома.

— А жена Мишеля, Маргарита, молчала? — спросила Рашель.

— Она что, лучше? — Леонора надула губы.

— Не так громко, Маргарита здесь. — Анет дернула Леонору за пелерину.

Леонора заморгала и испуганно посмотрела на Маргариту, однако набралась смелости и прошептала:

— Я всегда готова говорить правду.

В двери стояла нарядная Ядвига. Увидев, что ни у стола, ни у плиты нет места, она принялась крутиться среди женщин. То пошутит, то расскажет анекдот, и, когда она уже собралась уходить, Маргарита преградила ей путь:

— Если ты не отстанешь от моего Мишеля, я тебе выцарапаю глаза!

Ядвига побледнела, увидела, как женщины отставляют в стороны кастрюли, шагнула вперед и тут же ответила:

— Да кому он нужен!

— Тебе!

— Это ложь!

Из всех углов кухни смотрели любопытные глаза, ожидая продолжения скандала.

— Ложь, не ложь! — закричала Маргарита. — Но если я тебя еще раз встречу вместе с ним…

— То что будет? — Маленькая Ядвига придвинулась ближе, ее красивое личико разрумянилось.

— Будет нехорошо!

— Посмотрим!

— Что случилось, Маргарита, что ты кричишь? — Появился Мишель в черной рубашке с бахромой. Маргарита опустила голову, поникла и вернулась к плите. Ядвига вышла, за ней Мишель, и на кухне повисла тяжелая тишина.

Поздним вечером Мордхе с Терезой пришли в коммуну.

За приставленными друг к другу столами, тянувшимися через длинный зал, сидели больше тридцати человек. Среди них были Гесс с Сибиллой, Норвид, Шодна, Кагане, Бакунин с женой, диктатор с Леонорой. Уже произнесли первый тост, все стали двигать стулья.

Почти никто не заметил, как Мордхе с Терезой подсели к столу, над которым глядел со стены Костюшко.

Веселая компания молодежи собралась вокруг Норвида, Гесса и Бакунина. Они подшучивали над Леонорой, учившей диктатора хорошим манерам, и бросали любопытные взгляды на мадам Бакунину — молоденькую миниатюрную польку с каре светлых волос, покачивавшихся колокольчиком.

Полька стояла в окружении молодых людей, смеялась наигранно, по-детски, и на ее еще совсем молодом лице виднелись печаль и злоба. Среди молодых людей выделялся светловолосый атлет с моноклем. Он то и дело наклонялся к женщине, то ли чтобы шепнуть ей что-то, то ли просто чтобы обнять ее.

Бакунин, тоже высокий и широкоплечий, отодвинул бокал с вином и хотел было выйти из-за стола, но, услышав щебетанье жены за своей спиной, остался сидеть.

— Я вам завидую, граф Грабовский, что вы едете сейчас в Польшу.

— Едемте вместе, пани Ядвига.

— Вам будет открыт в Польше каждый дом, самые красивые женщины откроют вам двери…

— Как же самые красивые, пани Ядвига, если вы остаетесь здесь?

Бакунин, больше не в силах это слушать, допил вино и поднялся из-за стола. Он подошел к жене, не обращая ни на кого внимания. Рядом с ним она выглядела такой маленькой, словно лошадь рядом со слоном. Он обнял жену и рассмеялся беззубым ртом:

— А ты боялась, что тебе будет скучно!

— Михал, поехали в Польшу. — Она посмотрела на мужа взглядом человека, который всегда добивается своего.

— Мы поедем.

— С ними. — Ядвига кивнула головой в сторону графа, колыхнув облако светлых волос.

Бакунин выпрямился и стал на голову выше графа. Они смерили друг друга взглядами. Граф был моложе, изящнее, с безупречной фигурой. Бакунин выглядел обрюзгшим. Годы оставили на нем печать времени, изрезали морщинами его лицо, не пощадили и крепкое тело. Его взгляд выражал готовность уступить.

Прядь волос на голове графа, искусно уложенная слева от пробора, упала на лоб, сверкнул глаз под моноклем. Он вытер стекло шелковым платком, и в глазах появился серый блеск, как у мутной, не отстоявшейся воды.

Бакунин улыбнулся, довольный, что одним взглядом может обуздать столь наглого юнца, как граф. Он смотрел на их лица и удивлялся, что один выглядит как собака, другой — как волк. У этого были острые уши, как у осла, у того — круглое лицо и выпученные глаза, как у тигра. Он, Бакунин, всех согнет в бараний рог, всех поставит на свое место, никто не посмеет отбить у него Ядвигу.

«А где отрицание, которое должно заключать в себе всякое развитие? — вдруг мелькнуло в его взволнованном мозгу — каждая мысль в его затуманенной голове жила отдельно. — Ведь именно так вел себя дикарь, превратившийся через тысячи лет в этого напомаженного графа. Из того примитивного вида сегодня не должно было остаться ни одного самца».