Виссарион Белинский - Разговор. Стихотворение Ив. Тургенева (Т. Л.)…

• Название: Разговор. Стихотворение Ив. Тургенева (Т. Л.)…
• Автор: Виссарион Белинский
• Жанр: Критика

Этот отзыв Белинского о поэме противостоял явно критическим оценкам ее в ряде других журналов. Ср. также оценку поэмы «Разговор» как «прекрасного произведения» в рецензии на ч. II «Физиологии Петербурга». Более критическим был отзыв Белинского уже в статье «Русская литература в 1845 году». Там отмечались «удивительные стихи», которыми написана поэма, насыщенность ее мыслью, однако указывалось на «слишком» заметное влияние Лермонтова. Сравнивая «Разговор» с новой поэмой Тургенева «Андрей», Белинский отдает предпочтение последней: в ней, по его словам, «талант г. Тургенева гораздо свободнее, естественнее, оригинальнее, больше, так сказать, у себя дома, нежели в «Разговоре».

---

Виссарион Григорьевич Белинский Разговор. Стихотворение Ив. Тургенева (Т. Л.)…

РАЗГОВОР. Стихотворение Ив. Тургенева (Т. Л.). Санкт-Петербург. В типографии Эдуарда Праца. 1845. В 8-ю д. л. 39 стр.

Имя г. Тургенева, автора «Параши», еще ново в нашей литературе; однако ж уже замечено не только избранными ценителями искусства, но и публикою. Только истинный, неподдельный талант мог быть причиною такого быстрого и прочного успеха. И действительно, г. Тургенев – поэт в истинном и современном значении этого слова. Его муза не обещает нам новой эпохи поэтической деятельности, новой великой школы искусства;

Но поражен бывает мельком свет
Ее лица необщим выраженьем[1].

Произведения г. Тургенева резко отделяются от произведений других русских поэтов в настоящее время. Крепкий, энергический и простой стих, выработанный в школе Лермонтова, и в то же время стих роскошный и поэтический, составляет не единственное достоинство произведений г. Тургенева: в них всегда есть мысль, ознаменованная печатью действительности и современности, и, как мысль даровитой натуры, всегда оригинальная. Поэтому от г. Тургенева многого можно ожидать в будущем. Повторяем: это не из тех самобытных и гениальных талантов, которые, подобно Пушкину и Лермонтову, делаются властителями дум своего времени и дают эпохе новое направление; но в его таланте есть свой элемент, своя часть той самобытности, оригинальности, которая, завися от натуры, выводит талант из ряда обыкновенных и благодаря которой он будет иметь свое влияние на современную ему литературу. Русская поэзия уже до того выработалась и развилась, что теперь почти невозможно приобрести на этом поприще известность, не имея более или менее самостоятельного таланта, – и в то же время почти невозможно истинному таланту не сделаться известным в самое короткое время. Вот почему «Параша», – это произведение, запечатленное всею свежестью, всею яркостью и страстностью и вместе с тем всею неопределенностью первого опыта, – обратила на себя общее внимание тотчас по своем появлении и удостоилась не только похвалы одних, но и брани других журналов, – брани, в которой высказалась, под плоскими и неудачными остротами, худо скрытая досада…[2] Теперь перед нами вторая поэма г. Тургенева. Сравнивая «Разговор» с «Парашею», нельзя не видеть, что в первом поэт сделал большой шаг вперед. В «Параше» мысль похожа более на намек, нежели на мысль, потому что поэт не мог вполне совладать с нею; в «Разговоре» основная мысль с выпуклою и яркою определенностью представляется уму читателя. И между тем эта мысль не высказана никакою сентенциею: она вся в изложении содержания, вся в звучном, крепком, сжатом и поэтическом стихе. Содержание поэмы просто до того, что рецензенту нечего и пересказывать. Это – разговор между старым отшельником, который и на краю могилы все еще живет воспоминанием о своей прошлой жизни, так полно, так могущественно прожитой, – и молодым человеком, который везде и во всем ищет жизни и нигде, ни в чем не находит ее, отравляемый, мучимый каким-то неопределенным чувством внутренной пустоты, тайного недовольства собою и жизнию.

СТАРИК
В твои года
Любил я накануне битв
Слова задумчивых молитв;
Любил рассказы стариков
О том, как били мы врагов;
Любил торжественный покой
Заснувшей рати… За луной
Уходят звезды… вот – восток
Алеет… легкий ветерок
Играет клочьями знамен…
Как птица спугнутая, сон
Слетел с полей… Седой туман
Клубится тяжко над рекой —
Грохочет глухо барабан —
Раздался выстрел вестовой —
Проворно строятся полки —
В кустах рассыпались стрелки…
И сходят медленно с холмов
Ряды волнистые врагов.
Любил я блеск и стук мечей
И лица гордые вождей,
И дружный топот лошадей,
Когда, волнуясь и гремя,
Сверкала конница в дыму —
Визжали ядра… Полно! Я
Старик. Но – помню – как тюрьму,
Я ненавидел города;
И надышаться в те года
Не мог я воздухом лесов —
И был я силен и суров,
И горделив – и сколько мог —
Я сердце вольное берег.

МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК
Дивлюсь я, слушая тебя.
Как? Неужели ж помнишь ты
Тревоги молодости?

СТАРИК
Я
Все помню.
. . . . . . .
. . . . . . .
Ты говоришь: любил ли я?
Понятны мне слова твои…
Так отвечайте ж за меня,
Вы, ночи дивные мои!
Не ты ль сияла надо мной,
Немая, пышная луна,
Когда в саду, в тени густой,
Я ждал и думал: вот она!
И замирал, и каждый звук
Ловил, и сердца мерный стук
Принять – бывало – был готов
За легкий шум ее шагов…
И с той поры так много лет
Прошло; так много, много бед
Я перенес… но до конца —
В пустыне – посреди людей —
Черты любимого лица
Хранил я в памяти моей…
Я вижу, вижу пред собой
Тот образ светлый, молодой…
Воспоминаний жадный рой
Теснится в душу… страстно я
Им отдаюсь… в них ад и рай…
Но ты послушайся меня:
До старых лет не доживай.
Забуду ль я тот дивный час,
Когда внезапно, в первый раз,
Смущенный, стал я перед ней?
Огнем полуденных лучей
Сверкало небо… под окном —
Полузакрытая плющом
Сидела девушка… слегка
Пылала смуглая щека,
Касаясь мраморной руки…
И вдоль зардевшейся щеки
На пальцы тонкие волной
Ложился локон золотой.
И взор задумчивый едва
Блуждал… склонялась голова…
Тревожной, страстной тишиной
Дышали томные черты…
Нет! ты не видывал такой
Неотразимой красоты!
Я с ней сошелся… Я молчу…
Я не могу, я не хочу
Болтать о том, как я тогда
Был счастлив… Знай же – никогда,
Пока я не расстался с ней —
Не ведал я спокойных дней…
Но страсть узнал я, злую страсть..
Узнал томительную власть
Души надменной, молодой
Над пылкой, преданной душой.
Обнявшись дружно, целый год
Стремились жадно мы вперед,
Как облака перед грозой…
Не признавали мы преград – —
И даже к радости былой
Не возвращались мы назад…
Нет! торжествуя без конца,
Мы сами жгли любовь и жизнь —
И наши гордые сердца
Не знали робких укоризн…
Но все ж я был ее рабом —
Ее щитом, ее мечом…
Ее рабом я был! Она
Была свободна, как волна.
И мне казалось, что меня
Она не любит… О, как я
Тогда страдал! Но вот – идем
Мы летним вечером – вдвоем
Среди темнеющих полей…
Идем мы… клики журавлей
Внезапно падают с небес —
И рдеет и трепещет лес…
Мне так отрадно… так легко…
Я счастлив… счастлив я вполне…
И так блаженно-глубоко
Вздыхает грудь… И нет во мне
Сомнений… оба мы полны
Такой стыдливой тишины!
Но дух ее был смел и жив
И беспокойно горделив:
Взойдет – бывало – в древний храм
И, наклонясь к немым плитам,
Так страстно плачет… а потом
Надменно встанет – и тогда
Ее глаза таким огнем
Горят, как будто никогда
Их луч и гордый и живой
Не отуманился слезой.
Ах! та любовь и страсть, и жар,
И светлой мысли дивный дар,
И красота – и все, что я
Так обожал, – исчезло все…
Безмолвно приняла земля
Дитя погибшее свое…
И ясен был спокойный лик
Великой матери людей —
И безответно замер крик
Души растерзанной моей…
Кругом – пленительна, пышна,
Сияла ранняя весна,
Лучом играя золотым
Над прахом милым и немым.
В восторгах пламенной борьбы
Ее застал последний час…
И без рыданий, без мольбы
Свободный дух ее погас…
А я! не умер я тогда!
Мне были долгие года
Судьбой лукавой суждены…
Сменили тягостные сны
Тот первый, незабвенный сон…
Как и другие, пощажен
Я не был… дожил до седин…
И вот живу теперь один…
Молюсь…

МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК
Как ты, любил и я…
Но не могу я рассказать,
Как ты, любовь свою… Меня
Ты не захочешь понимать…
Бывало, в мирный час, когда
Над бледным месяцем звезда
Заблещет в ясной вышине —
И в безмятежной тишине
Журчит и плещет водопад —
И тихо спит широкий сад,
И в наклоненных берегах
Дремотно нежится река…
Сижу я с ней… в моих руках
Лежит любимая рука —
И легкий трепет наших рук,
И нежной речи слабый звук,
Ее доверчивый покой,
И долгий взгляд, и вздох немой —
Все говорит мне: ты любим!
И что ж! мучительно томим
Тоской безумной, я молчу…
Иль головой к ее плечу
Я наклонюсь… и горячо
На обнаженное плечо
Неистощимой чередой
Слеза струится за слезой…
О чем, скажи мне, плакал я?
Нет! жизнь отравлена моя!
Едва желанное вино
К моим губам поднесено —
И сам я, сам – махнув рукой,
Роняю кубок дорогой.
Когда ж настал прощальный миг
Я был и сумрачен и тих…
Она рыдала… видит бог:
Я сам тогда понять не мог,
Зачем я расставался с ней…
Молчал я… в сердце стыла кровь —
Молчал я… но в душе моей
Была не жалость – а любовь.
Старик – поверь – я б не желал
Прожить опять подобный час…
Я беспощадно разрывал
Все, все, что связывало нас…
Ее, себя терзал я… но
Мне было стыдно и смешно,
Что столько лет я жил, шутя,
Любил забывчивый покой
И забавлялся, как дитя,
Своей причудливой мечтой…
Я с ней расстался навсегда —
Бежал, не знаю сам куда…
Следы горячих, горьких слез
Я на губах моих унес…
Я помнил все: печальный взор
И недоконченный укор…
Но все ж на волю, на простор,
И содрогаясь и спеша,
Рвалась безумная душа.
И для чего? Но я тогда
Не знал людей… Так иногда
В степи широкой скачешь ты
И топчешь весело цветы,
И мчишься с радостной тоской,
Как будто там, в дали немой,
Где, ярким пламенем горя,
Сверкает пышная заря,
Где тучки светлые легли
Легко – на самый край земли, —
Как будто там – найдешь ты все,
Чем сердце страстное твое
Так безотчетно, так давно,
Там безвозвратно пленено…
И ты примчался… Степь кругом
Все так же спит ленивым сном…
Томя нетерпеливый взгляд,
Несется тучек длинный ряд,
Лепечет желтая трава
Все те же смутные слова…
И та же на сердце печаль,
И так же пламенная даль
Куда-то манит… и назад
Поедешь, сам себе не рад.

В этих стихах вся разница между характером и положением отшельника, этого юного старца, и характером и положением молодого человека, этого старого юноши. Пусть читатели сами проследят в целой поэме ее основную мысль: мы не считаем себя вправе отнимать у них этого удовольствия дальнейшими выписками. Скажем только, что всякий, кто живет и, следовательно, чувствует себя постигнутым болезнию нашего века – апатиею чувства и воли, при пожирающей деятельности мысли, – всякий с глубоким вниманием прочтет прекрасный, поэтический «Разговор» г. Тургенева и, прочтя его, глубоко, глубоко задумается…