Арман Лану - Пчелиный пастырь

• Название: Пчелиный пастырь
• Автор: Арман Лану
• Издательство: Радуга
• Жанр: Современная проза
• Год: 1985

Роман известного французского писателя посвящен годам второй мировой войны, движению Сопротивления. В поэтическом многоплановом рассказе о партизанской борьбе в Восточных Пиренеях, о людях, сражающихся за свободу своей страны, автор обращается к фольклору, к легенде.

---

Резкий свист застает их врасплох. Христиансен пришел за Эме. Пора. Алиса сжимает запястье молодого человека. Хотя она жена, и притом, как у Лорки, неверная, он говорит ей: «Девочка». Они отрываются друг от друга. Глаза молодой женщины — черные озера. Две прихожанки, вышедшие из церкви, рвут последнюю нить, которая их связывала.

На грузовиках «Берлье» громоздятся один на другом ульи, самые нижние покоятся на ложе из сухих листьев. Благодаря крючьям они составляют некоторое единое целое на общей подставке; к ульям прикреплены резиновые амортизаторы. Весь ансамбль скреплен тросами, которые пропущены через железные скобы и которые удерживают груз на месте. Тотем в виде улья висит на задней стенке второго грузовика.

Солнце, уже прячущееся за горой, все еще омывает крыши Палальды. Закашлялся стартер, первый мотор затарахтел. Второй — с непослушным газогенератором на дровах — приходится запускать ручкой. С подобной техникой караван никогда не доберется до места назначения! Фургоны, каждый из которых взят на буксир грузовиком, сохраняют тот немыслимый красный цвет, который видел Эме Лонги, когда рисовал их в дни своего Баньюльского счастья.

Первый грузовик рывком берет с места, за рулем датчанин. С ним сидит мамаша Кальсин. Во второй влезает Сантьяго. Эме и Капатас совершат путешествие в стареньком «ситроене». Два мула, которых ведет Толстяк Пьер, уже в пути. Позади каравана Палальду поглощают время и ночь.

Через час второй грузовик вынужден остановиться. Газогенератор выбрасывает настоящий гейзер. Они уже оставили позади Кастиле-дель-Аспр и хутор Кроанк; потом приземистую деревушку Толисей — родовое владение мамаши Жигу, съежившуюся под колокольней с треугольным фронтоном. Кафе с табачным киоском было еще закрыто. И вот они застряли на склоне, на дороге к Сен-Марсалю.

«Ситроен» отъезжает под благоухающие акации. В хлеву мычит встревоженный скот. Блеяние, отзвук древней-древней цивилизации, когда еще существовали кочевья — теперь они к ней возвращаются, — не дает им покоя. Пастух показывает, где они смогут набрать воды. Цыган взваливает на спину бурдюк и уходит. От моторов идет горячая вонь. Сантьяго возвращается, они заливают воду в радиатор кувшином мамаши Кальсин, а она сама удирает… Настало время, когда удирают все и вся… Под проклятия Цыгана взлетают вверх струи воды, и она льется на землю целыми стаканами. Остается только ждать наступления дня. Капатас и Эме вытаскивают сиденья из старого закрытого автомобиля и с неожиданным комфортом укладываются под черным куполом, почти таким же дырявым, как этот сволочной радиатор!

В ложбинах танцуют туманы; они наплывают друг на друга, потом становятся прозрачными — их выпивает дневное светило. Капатас зевает и потягивается. Некогда прогоревший на эспадрильях, он все же сохраняет свой фатализм. Он ждет, что целый радиатор упадет ему с неба. Лонги хочет что-то сказать, но тут из лесу доносятся какие-то дикие крики, которые пробуждают животных и эхо. Кричат вороны, протестуют сороки. Из всеобщего негодующего хора выделяется какой-то душераздирающий птичий крик, который торопливо кого-то зовет и тут же переходит в хрип. У Эме сжимается сердце. Такой же переполох поднимался давным-давно, когда его бабушка-фламандка совершала жертвоприношение — забивала курицу. Из кустов вылезает Сантьяго. Он танцует на дороге джигу, неся в руке какую-то невиданную птицу. Сверкая зубами, Сантьяго подходит к ним и бросает на траву свою жертву, которая широко распластывает крылья и замирает. Эме в каком-то столбняке смотрит на огромного тетерева — это тетерев-межняк, ширина размаха крыльев которого достигает метра. Сантьяго схватил птицу в то мгновенье, когда она приветствовала солнце.

Запястье у Сантьяго кровоточит. Браво! Значит, тетерев-межняк защищался. «Ты… Ты… Ты рассуждаешь, к-к-как твой друг Пюиг», — говорит Таккини. Честное слово, это правда.

— Хорошо! — подбоченясь, говорит мамаша Кальсин. — Будет ли у нас радиатор — еще бабушка надвое сказала, зато на обед у нас будет петух в винном соусе.

Вслед за этим немногословным приглашением к обеду они собираются на военный совет, на котором присутствует и равнодушный ко всякой технике Капатас. Вскоре все решено. Христиансен и Эме сядут в «ситроен» и будут ездить до тех пор, пока не найдут бак. Если сегодня к вечеру они не вернутся, Сантьяго останется здесь со сломанным грузовиком. А другой грузовик потащит один из фургонов и выгрузит ульи в Пи — это место, которое выбрал Эспарра. Потом вернется за оставшимися ульями. Начинается знаменитое цирковое представление, достойное лучших времен Сезара Помпона!

Сейчас еще не очень светло. Так часто бывает в Аспре; Аспра — это носовая часть горы, вклинившейся между долинами Теша и Теты. Облака идут на штурм Канигу, они вскарабкиваются к нему на плечи и там повисают. У перевала Ксатар разветвляется дорога, которая с головокружительной крутизны спускается в Вельманию, угнездившуюся в низине под Канигу, — это владение Пюига. Дорогу надо оставить слева и двигаться прямо на север, к Венса, через перевал Тернер.

Ветры сталкиваются на разных высотах. Один из них — ветер Ближнего Востока, несущий яичного цвета гагачий пух, ветер стремительный, грозовой, другой — высокогорный ветер с Пиренеев, бросающий в бой целую армаду каравелл, вздымающий все выше — туда, где летают стрижи, — распростертые крылья огромного тетерева.

Датчанин сидит за рулем, Эме с ним рядом. Начинается спуск от Ксатара к Фурту, узкие спирали поворотов. За каменными дубами тянутся сгоревшие леса. Два сусальных хутора возносят в замученное небо виселицы своих балок. Часовня в романском стиле уцелела. Ее окружают кипарисы. Когда они проезжают, раздаются долгие, зловещие удары колокола. Кладбище бесцеремонно перебегает через дорогу; его высокие надгробия похожи на мраморные шкафы. В каталонском краю мертвых не погребают. Слишком твердая здесь земля. Их «выставляют на воздух». И они высыхают, как мумии.

В свое время Хемингуэй научил Лонги, что не следует спрашивать, по ком звонит колокол. Здесь не следует даже спрашивать, кто звонит в него.

Христиансен выжимает скорость. Призрачный поселок исчезает позади них.

Временами машину окутывают полосы тумана, пронизанного солнечными стрелами. Чирикают воробьи, щебечут певчие дрозды, зеленушки. Автомобиль едет вдоль высохшего потока. По карте это, должно быть, Булес, который «течет» (это просто такое выражение) к северу. Они оставили водораздел позади. Обожженных деревьев теперь становится меньше. Некоторые из них уже выздоравливают. Это образ Франции 1943 года, но Эме сдерживается и не заговаривает об этом. Датчанина это не касается.

За пихтами и каменными дубами там и сям проглядывают каштаны, оливковые деревья, смоковницы, еще дальше чередуются похожие на складки аккордеона бесконечные волны виноградников и фруктовых садов. Сразу после Казефабра с дороги открывается долина, вся она — арена битвы облаков. На склонах отчетливо, как ка миниатюре, вырисовываются на переднем плане фруктовые культуры, серебристые тополя и почти скульптурные платаны, а вдалеке, перегораживая равнину, темнеет бронза стен Бультернера. Солнце разрывает огромные полотнища сияющих облаков и обнажает тучную землю, эту прекрасную Цереру, которой оно хочет овладеть.

Появляется стадо коз. Их колокольчики звенят, как колокольчик мальчика-певчего во время торжественной мессы. Датчанин тормозит. Мотор работает на подозрительно малых оборотах. Пастух собирает своих коз с золотистыми прямоугольниками глаз. Некоторые из них карабкаются по откосам, готовые к прыжку. Пастуху, наверное, лет шестьдесят, у него глаза как у араба и очень худое лицо. Костлявая рука его сжимает руль велосипеда со смешной предохранительной сеткой, тяжело нагруженного его скарбом, который он перевозит с места на место. У Эме возникает такое чувство, будто он уже видел это лицо — лицо покойника. Пастух их не замечает, хотя находится в нескольких шагах от них.

— Эй! Добрый человек! — кричит Эме.

Эспарра никогда иначе не заговаривает с незнакомцем. Добрый человек — это каталонский эквивалент кастильского «hombre». В трех метрах от них мужчина отскакивает в сторону.

— Вы не знаете, мсье, есть в Венса гараж Берлье?..

Добрый человек (он же мсье) обгоняет их. Он не видел их и не слышал. Его пес задирает лапу перед самой машиной, потом злобно облаивает отставших коз. Одна старая коза с бородкой готова дать ему отпор. Она показывает рога, пес — клыки. Они сделали свое дело. И теперь они идут бок о бок, оставив машину позади. Ни коза, ни собака, ни пастух не обернутся. Два мира столкнулись тут в потрясающем безразличии друг к другу.

— Он словно сошел с картины «Положение во гроб», — говорит Христиансен.