Джордж ван Фрекем - Гитлер и его бог. За кулисами феномена Гитлера

• Название: Гитлер и его бог. За кулисами феномена Гитлера
• Автор: Джордж ван Фрекем
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-7938-0079-2

О Гитлере написаны тысячи книг, но он по-прежнему остается загадкой. Как могло случиться, что человек, который был никому неизвестным, одиноким фронтовиком без будущего, через несколько лет оказался Вождем и Мессией немецкого народа? Как могло такое ничтожество развязать самую разрушительную и убийственную войну в истории человечества? Джордж ван Фрекем пришел к заключению: в случае Гитлера должна была существовать причина, соразмерная с последствиями его действий – он был одержим «богом», неким существом, вдохновлявшим и направлявшим его, приведшим его к власти и в конце концов покинувшим его, когда тот стал не нужен. И в этой связи автор раскрывает совершенно неожиданную роль индийского философа и йогина Шри Ауробиндо в борьбе против Гитлера накануне и в ходе Второй мировой войны.

---

Более того, пропагандистские материалы немецких средств массовой информации были полны цитат из книги фюрера, которая считалась нацистской библией. Это следует понимать буквально – экземпляр «Майн Кампф» должен был присутствовать на специальных церемониях СС: на крещениях, принятиях в Орден, свадьбах и похоронах. А вот несколько пунктов из регламента Церкви национального рейха: «…14. Церковь национального рейха провозглашает, что для нее, а значит, и для германской нации “Майн Кампф” фюрера является грандиознейшим и важнейшим документом. Здесь находится не только величайшая, но и чистейшая и самая истинная этика настоящей и будущей жизни нашей нации… 19. На алтарях не должно быть ничего, кроме “Майн Кампф” (самой священной книги для германской нации, а следовательно, и для Бога). Слева от алтаря должен находиться меч»257. Наконец, были гитлеровские речи – «Майн Кампф» в действии. Всякий немец обязан был прослушивать их, и, если он был на людях, избежать этого было невозможно: во всех общественных местах стояли громкоговорители, доносившие до народа слова фюрера. Можно допустить, что мало кто прочитал «Майн Кампф» от корки до корки: эта книга – трудный орешек для любого, да и многие ли вообще читают идеологическую литературу? Но самые доступные идеи этой книги распространялись, воспроизводились и обсуждались в стране победившего нацизма постоянно на всей ее территории, составляя идеологическую структуру жизни и работы всех ее граждан.

Можно согласиться со второй частью утверждения Йекеля, что «Майн Кампф» не понимали, но с одной оговоркой – если иметь в виду непонимание или неверное понимание самой сущности гитлеровского мировоззрения. Действительно, по этому вопросу расходятся во мнении даже самые опытные и эрудированные комментаторы, располагающие всей возможной информацией. По этому пункту не могли прийти к согласию и главнейшие нацисты, окружавшие Гитлера. В этом состоит фундаментальный парадокс этой книги, благодаря которому она занимает особое место в истории.

«Это редкий, быть может, единственный случай: правитель, еще не достигнув власти, описал все то, что исполнил впоследствии», – пишет Йекель. Он цитирует Ганса Гизевиуса: «Читая “Майн Кампф” постфактум, в этой книге можно найти все, буквально все, что этот человек сделал с миром»258. Другие говорят о «невероятной искренности» этой книги. Центнер даже относит «Майн Кампф» к категории Bekenntnisbuch, исповедальной литературы. Она полна признаний и откровений, и Гитлер впоследствии выражал сожаление, что написал ее. Однако он злорадствовал по поводу того, что, хотя его заветные мысли были выставлены в ней на всеобщее обозрение, все же едва ли кто-то сумел понять их истинный смысл или поверить в их реальность – в этом и заключается парадокс. Одна из причин этого непонимания в том, что люди в целом не интересуются абстрактными идеями и мало способны их усваивать. Другая же в том, что в «Майн Кампф», во всяком случае в период ее написания, ставились цели политически и идеологически невозможные, невероятные – и потому непонятные. И последнее: вся эта книга являлась выражением, быть может, довольно неуклюжим, центрального видения автора, сама сердцевина которого скрывалась даже от ближайших к нему людей.

Раз эта книга так важна, с ней стоит познакомиться поближе.

Смертельный враг – Франция

В Первую мировую войну немцы воевали на два фронта. Их армии не могли добиться решительной победы, действуя разобщенно, и нескончаемая война несла все больше страданий отечеству. Из-за этой сложной ситуации немецкая элита (армейское руководство, главы банков, воротилы тяжелой промышленности), стоящая у власти и единодушно поддерживавшая военную диктатуру пары Гинденбург—Людендорф, приложила все усилия, чтобы привести Российскую империю к краху. Ленин пришел к власти благодаря немцам – факт, который Гитлер, нападая на Ленина и его «иудео-большевизм», предпочитал не упоминать. Брест-Литовский мирный договор, заключенный 9 февраля 1918 года с Украиной и 3 марта – с Россией, выглядит как добивание раненого врага и обшаривание его карманов.

После этого немецкие войска были немедленно переброшены с восточного фронта на западный. Операция «Михаэль» – большая битва за Францию – началась 21 марта. Первым немецким движениям сопутствовал ошеломляющий успех. Их армии, как в августе 1914-го, вновь угрожали Парижу. Но в войну вступили американцы, и союзники, лучше вооруженные и более сильные, чем когда-либо прежде, отбросили «гуннов» назад. В августе Людендорф осознал, что поражение неизбежно, и испытал нервный срыв. Теперь он и Гинденбург маневрировали, чтобы дать политикам возможность найти выход из крайне затруднительного положения, в котором оказалась Германия. Кайзер, согласно условиям перемирия, выставленным союзниками, должен был отречься от престола. Предоставленные самим себе, политики из рядов Германской социалистической партии провозгласили Германию республикой – почти случайно.

Таким был пролог к послевоенной катастрофе. После трех лет бесплодного противостояния, окрыленные Брест-Литовским миром, немцы были уверены в близком триумфе («до самого последнего момента военные цензоры пропускали лишь донесения о победах; даже в рейхстаге не знали всей правды»259). Их армии не проигрывали сражений! Поэтому все те, кто подписал договор о прекращении огня, а впоследствии и «навязанный» Германии Версальский договор – в первую очередь, это Маттиас Эрцбергер, – стали в глазах немцев предателями родины. Война началась не по вине Германии; она проиграла, потому что в тылу ее предали социал-демократы, коммунисты и евреи; нация должна обрести былую силу и мощь и отомстить. Адольф Гитлер был так же потрясен ноябрьским крахом, как и любой другой немец. Ораторствуя в пивных барах, он постоянно муссировал эти темы, они же составляют существенную часть «Майн Кампф».

Но все это построение было основано на лжи, которая утешала немцев в понесенном поражении, но не искореняла ни гордыни, ни прежних амбиций. Последствия этого сложно переоценить. «Легенда об ударе в спину», Dolchstosslegende, нашла широкий отклик и вскоре стала считаться исторической правдой. В Германии она оставалась в этой роли целое поколение и даже дольше. Зигфрид, мифический герой, убив дракона, выкупался в его крови и стал неуязвимым – исключая лишь одно место, которого кровь дракона не коснулась. Его жена Кримхильда узнала, что оно находится между лопаток, и по глупости сказала об этом Хагену. Тот же подкрался к Зигфриду сзади и убил его, вонзив кинжал в спину. И вновь, как и прежде, «сражающийся Зигфрид [то есть Германия] пал от удара кинжала, который ему вонзили в спину [пацифистски настроенные социал-демократы и прочие “евреи”]», – писал Гитлер в «Майн Кампф»260. Этот вымысел, ложь, которую мягко называют «легендой», пустил в ход Гинденбург, отвечая перед комиссией, расследовавшей причины немецкого поражения. Ее подхватил и стал проповедовать Людендорф. В нее долго верили даже после того, как Гитлер вторично привел Германию к катастрофе. «Эта ложь, как ничто другое, отравляла внутриполитическую атмосферу Веймарской республики»261.

Версальский договор, подписанный 28 июня 1919 года в Зеркальном зале Версальского дворца Людовика XIV, стал еще одной причиной немецкого и гитлеровского гнева. Автор «Майн Кампф» нападал на него с особой силой. Версаль – «это скандал и позор, а навязанный там договор – это разбой на большой дороге, направленный против нашего народа», это «инструмент безудержного гнета», «удар бича по телу [германского] народа», «инструмент безграничного шантажа и бесстыдного унижения», демонстрирующий «садистскую жестокость» его авторов. «Каждый пункт этого договора нужно впечатать в умы и сердца германского народа, выжечь в них, пока, наконец, шестьдесят миллионов мужчин и женщин не почувствуют, что их души охвачены пламенем гнева и стыда и из них, словно из печи, не хлынет море огня. В нем, как стальной меч, будет выкована одна общая воля. И тогда весь народ сольется в боевом крике: “Вновь к оружию!”»262.

Многие авторы до сих пор утверждают, что безжалостные условия Версальского договора явились непосредственной причиной нацизма и Второй мировой войны. Им бы стоило задуматься над следующими словами Феста: «В действительности, его пункты вполне могут выдержать сравнение с теми условиями, которые сама Германия навязала России в Брест-Литовском договоре, а Румынии – в Бухарестском»263. Ширер сообщает некоторые подробности, касающиеся Брест-Литовского договора. «Один британский историк, писавший через два десятилетия после того, как страсти уже улеглись, назвал этот мирный договор «беспрецедентным унижением, единственным в своем роде в новой истории». В соответствии с этим договором Россия лишалась территории, примерно равной по площади Австро-Венгрии и Турции вместе взятых. На ней проживало 56 миллионов жителей или 32 % всего ее населения. Она лишалась трети железных дорог, 73 % железной руды, 89 % угля и более чем пяти тысяч фабрик и заводов»264. Но Брест-Литовск – это «забытый договор». Правда, сам Гитлер о нем помнил, так как, будучи армейским пропагандистом, написал о нем «циркуляр» и провел несколько бесед. То же самое он сделал позднее для DAP. «Я сравнил два эти договора [Версальский и Брест-Литовский] пункт за пунктом и показал, насколько один договор [Брест-Литовский] в действительности гуманнее в сравнении с жестоким варварством другого [Версальского]»265.