Елена Белкина - Странные женщины

• Название: Странные женщины
• Автор: Елена Белкина
• Издательство: Вагриус. Русич
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2001
• ISBN: 5-264-00561-3

Женщин без странностей не бывает — на то они и женщины. Но героини этой книги в своих странностях заходят слишком далеко. Учительница влюбляется в ученика, актриса теряет память, обычная девушка сознательно надевает «розовые очки», и с ней происходят удивительные вещи…

---

Короче говоря, чтобы не облажаться, как говорит мой верноподданный народ, я решил изобразить страшное благородство. Вот что, говорю, я сначала должен с ней объясниться.

Она говорит: успеешь. И млеет вся. И как-то некрасиво млеет. И я вдруг замечаю, что у моей «Мисс губернии», между прочим, возле носа прыщик. И лицо какое-то… все блестит, будто она блинов объелась.

Я говорю: нет, я так не могу.

Она говорит с ехидством: какой деликатный, скажите! Джентльмен!

И мне это ехидство очень неприятно. И голос вообще какой-то сварливый. И с гнусавинкой, между прочим. Такой, знаете, простонародный.

Короче, я не понимал, что со мной происходит.

Да, говорю, вот такой я джентльмен.

И начинаю одеваться.

Она злится. Не сердится, а именно злится.

И я тоже злюсь.

И она говорит: катись к своей Лере и ко мне больше не приходи.

И тут я вдруг четко понимаю, что никакой любви у нее ко мне нет, а просто привыкла она, чтобы ее обожали. Наверно, жених перестал ее обожать, вот она и решила на меня перекинуться.

Короче, я покатился к Лере, как Маша и советовала.

Покатился очень злой почему-то и очень решительный.

Она вся засветилась. Мне ее жалко стало. Но мне все надоело. Мне надоело в эти игры играть.

И я все ей выложил. Начистоту. Сказал, что с самого начала валял дурака. Все эти признания, сочинения и так далее.

Она говорит: для чего?

Я говорю: не знаю.

Она говорит: для самоутверждения?

Я говорю: скорее всего.

Она говорит: но ты понимаешь, что ты подлец?

Я говорю: вполне понимаю.

Она говорит: ладно, я все поняла, уходи.

И тут же на шею мне. И говорит: Сашенька, бог мой, не уходи, я не смогу. Может, ты испугался, что я тебя люблю? Не бойся, я тебя не люблю, это смешно, вспомни, сколько мне лет и сколько тебе. Просто ты мне нравишься и я без тебя не могу. Не уходи. Или не сейчас, дай мне привыкнуть. Через неделю хотя бы. Нельзя же так сразу.

То есть сама не понимает, что говорит. А мне страшно тошно. У человека настоящее горе — из-за кого? Из-за сопляка, который захотел над людьми и над собой эксперименты ставить. Я бы на ее месте просто оттаскал меня за уши, как щенка, вот и все. А она как с человеком со мной говорит!

И говорю: Валерия Петровна, простите меня. Я, говорю, просто неврастеник и шизофреник, мне лечиться надо.

Она печально говорит: всем лечиться надо. Мне тоже. Прощай, говорит.

ОНА

Я хочу сказать… Я не могу говорить… Я сейчас допью эту бутылку — и все. Что все?

Все.

Окончательно.

Я не хочу жить.

Я думала, ты самый большой подлец на свете. Оказывается, не самый. Но кто виноват? Я виновата. Больше никто. И вся жизнь. Которой не будет.

(Грохот.)

Я уронила магнитофон.

Работает?

Вроде работает.

Сейчас я возьму все кассеты, все эти письма к тебе, подлецу, и начну стирать. И запишу на них веселую музыку. Пусть она играет громко. Войдут, а музыка наяривает. Это очень страшно, когда в квартире музыка наяривает, а в квартире никого нет.

Все страшно.

Саша, Саша, Саша… За что ты со мной так? Что я тебе сделала? Что я тебе не сделала?

С шестого этажа — это насмерть или покалечишься?

(Шаги, звук работающего магнитофона. Долго и однообразно — пока не кончилась магнитофонная лента.)

ОН

Прошло много времени. И было много всего. С чего начать?

Шестого января я вспомнил, что обещал быть с Викой.

Пришел к ней.

Она: ба, какие гости!

Я говорю: извини, семейные проблемы.

Она говорит: а врать не надоело?

Я говорю: ладно, не буду врать. И начинаю ей рассказывать то же самое, что рассказал Маше. То есть о Лере.

Но она не дослушала.

Ну ты и сволочь, говорит.

Я говорю: ты постой, я еще не все сказал. Я у нее был недавно и говорил с ней начистоту. Во всем признался.

Она говорит: нет, ты не потому сволочь, что Лере мозги задурил. Можешь гордиться. Ты потому сволочь, что это мне рассказываешь.

Я говорю: я же по-товарищески.

Она говорит: щас прям! Ты просто так ничего не делаешь. Ты мне рассказываешь, чтобы цену себе набить. Смотрите, он какой, взрослые женщины от него с ума сходят. А раз взрослые с ума сходят, то я вообще расстелиться должна. Так или нет?

Я говорю: так.

Нет, серьезно, так и сказал, потому что захотелось вдруг — только правду.

Она говорит: спасибо, хоть признался.

Я говорю: а Рождество мы вместе проведем или нет?

Она говорит: нет, не проведем. Ты сволочь, и я сволочь. Ты над Лерой подшутил, я над тобой подшутила. Я же тебя шантажировала, в самом деле.

Я говорю: это сначала. А теперь я без всякого шантажа.

Она говорит: конечно, удобно, когда по соседству девушка есть, с которой можно в любой момент трахнуться.

Я говорю: дело не только в этом.

Она говорит: разве? Ну, давай ври опять. Что ты там приготовил?

Тут я повернулся, вышел и пошел вниз по лестнице. Дошел до первого этажа.

И прозрел.

Как будто стукнули меня по голове, и вылетело все, что я сам про себя придумал, а осталось только то, что в голове было само по себе, без моих придумок. Осталось вот что. То есть такие вот мысли. Мысли такие: Маша — это никакая не любовь была, а мое тщеславие. И Лера — то же самое. А любовь моя, если разобраться, это Вика. И давно уже. И так она в меня тихо вошла, что я даже не заметил.

И стою, господа, совершенно счастливый. Потому что все-таки это что-то вроде счастья, когда ты живешь в тумане каком-то и вдруг все ясно. Пусть даже неясно, чем кончится, но зато хотя бы ясно, где ты и кто ты.

Короче, я поднялся к Вике. Она открыла, усмехается и говорит: да не бойся ты, я таблеток пить не буду. И не собиралась, между прочим. Из-за такого дерьма! Я тебя просто на понт взяла.

Я говорю: ты не выражайся, пожалуйста, а послушай. Можешь мне не верить. Можешь думать, что хочешь. Я даже не войду, и вообще я не из-за этого. Просто я понял, что я тебя люблю, вот и все.

И повернулся, и пошел.

А она говорит сверху: ты, говорит, еще большая сволочь, чем я думала!

Я поворачиваюсь и говорю: спорить не собираюсь. Думай, что хочешь. Я сказал. И это правда.

И вижу, она растерялась. Как я, когда Маша мне записку написала. То есть не знает, верить или нет. То есть она, может, об этом мечтала — и вдруг. Поэтому поверить боязно даже.

И она спускается прямо босиком по лестнице, спускается ко мне — и как залепит по роже. И еще раз, и еще. А я смеюсь, как дурак.

И она тоже начинает смеяться.

И мы стоим и хохочем.

Потом она начинает меня целовать и приговаривает: какой же ты негодяй, какой ты весь крученый-верченый, как мне тяжело с тобой будет, как ты меня изведешь, сволочь, и ведь бросишь потом, я это точно знаю, но черт с тобой, сколько будем дружить, столько и будем.

А мне все смешно. И слово «негодяй» смешно, и слово «дружить» тем более смешно.

И счастлив я прямо до седьмого неба.

И мы с ней поднялись к ней, и…

Хотел прерваться на полчаса, а получилось на два дня. Разные дела помешали.

Что там было?

(Проматывает ленту, слушает.)

«И мы с ней поднялись к ней, и…»

Это все ясно. С этого дня уже неделя прошла.

Кончились каникулы, и тут случился полный кошмар.

Еще первый урок не начался, входит Лера.

Кофточка на ней какая-то странная, джинсы. У нас учительницам строго-настрого запрещено в джинсах ходить. Только старшеклассницам. Мы немного причумели, но не сразу въехали.

Мы говорим: что, Валерия Петровна, расписание поменялось, первый урок литература у нас?

Она говорит: какая Валерия Петровна, где Валерия Петровна? Я Лера. Можно Лерочка. У вас новичков не обижают? А что, первый литература? А я не выучила ничего. Я только помню: мороз и солнце, день чудесный, еще ты дремлешь, друг прелестный… А дальше забыла.

И тут она заплакала, а потом утерлась рукавом и идет на заднюю парту. Идет, садится, достает тетради, учебники.

Нас прямо жуть взяла.

Меня, само собой, больше всех.

При этом Маша посматривает на меня, и Вика на меня смотрит. Будто я виноват. То есть я виноват, конечно, но если у человека психика слабая…

Короче, все притихли. Тут входит биологиня Кузя, она же Кузьмина Евгения Леонтьевна. Что, говорит, Валерия Петровна, решили на уроке поприсутствовать? То есть у нас бывает, что классные наставницы на чужих уроках сидят, обязанность у них такая. Вот она и подумала.

А Лера опять: какая Валерия Петровна, где Валерия Петровна? Я Лерочка. Можно я пойду к доске отвечать?

Кузя тетка умная, сразу все сообразила. Выгнала нас из класса: мне с Валерией Петровной надо поговорить.

О чем говорила, неизвестно, через полчаса видим, ведет ее под руку.

А Лера плачет и говорит: я больше не буду, вы только родителям не сообщайте!