Зинаида Шаховская - Таков мой век

• Название: Таков мой век
• Автор: Зинаида Шаховская
• Издательство: Русский путь
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2006
• ISBN: ISBN 5-85887-213-1

Мемуары выдающейся писательницы и журналистки русского зарубежья Зинаиды Алексеевны Шаховской охватывают почти полстолетия — с 1910 по 1950 г. Эпоха, о которой пишет автор, вобрала в себя наиболее трагические социальные потрясения и сломы ушедшего столетия. Свидетельница двух мировых войн, революции, исхода русской эмиграции, Шаховская оставила правдивые, живые и блестяще написанные воспоминания. Мемуары выходили в свет на французском языке с 1964 по 1967 г. четырьмя отдельными книгами под общим подзаголовком «Таков мой век». Русский перевод воспоминаний, объединенных в одно издание, печатается впервые.

---

На следующий день я возвращалась в Рим. Самолет «юнкере» — военный трофей. Он был таким залатанным, что я подумала: первые свои полеты он совершал, возможно, еще в первую мировую войну. Полет оказался полным неожиданностей. Мы попали в эпицентр бури, что не могло не вызвать беспокойства. Кроме того, окна закрывались неплотно, и мой шарф выдуло ветром наружу. К счастью, он не был завязан, и меня не постигла участь Айседоры Дункан. Мне нравился этот шарф, но пришлось подарить его Средиземному морю, как поступил Поликрат со своим перстнем. Несколько минут спустя второй пилот сказал мне: «У нас почти кончилось горючее». Самолет проваливался в воздушные ямы, освещался вспышками молний. Я, видимо, показалась ему не слишком храброй, и он успокаивал меня: «Не волнуйтесь, с вами ничего не случится, недалеко Бари, мы долетим».

Наконец мы приземлились на воздушной базе американцев, в городе Бари, где хранились мощи Святителя Николая. Пока мы выгружались, несколько американских летчиков с любопытством изучали наш летательный аппарат.

«Куда вы направлялись на своей развалине?» — не сдержавшись, спросил один из них. — «В Рим». Он покачал головой: «Раз уж вы сюда долетели, то, возможно, долетите и до Рима». Пока мы обедали в офицерской столовой, наш драндулет заправили хорошим американским бензином. Увидев радостные лица пилотов, я была готова поспорить, что они без колебаний рискнут своей жизнью, правда, и моей тоже, чтобы заполучить у американских союзников это замечательное топливо, которого так не хватало французам. Впрочем, его не хватало и советским машинам в Германии.

Так и произошло, старичок-«юнкерс» доставил нас в Рим.

Глава XVIII

Поездка в Грецию стала последней в моей полувоенной карьере. Я вновь окунулась в швейцарскую тишину, но скоро узнала, что драматические события эпохи затронули и граждан нейтральной страны.

Мой муж был тесно связан с семьей баронов фон Штейгер, одной из самых аристократических фамилий кантона Берн. Ее члены периодически занимали пост Президента Швейцарской Конфедерации. Одна из ветвей этой семьи прежде жила в России. Однако русские фон Штейгеры никогда не теряли швейцарского гражданства и из России вернулись в Швейцарию. Владимир фон Штейгер, бывший русский офицер, был энергичным и предприимчивым человеком. Он представлял Швейцарский Красный Крест в Румынии и оставался там в качестве поверенного после оккупации страны Советским Союзом. Его семья оставалась в Берне, куда он изредка приезжал.

В начале 1946 года мой муж предупредил фон Штейгера, что, по сведениям разведки, следует ожидать коренного, более жесткого изменения политики Советского Союза по отношению к иностранцам, проживающим в странах народной демократии.

Штейгер усмехался: «Вы, дипломаты, профессиональные пессимисты. Я не занимаюсь политикой. Я в самых лучших отношениях с Советами, их самые высокопоставленные чиновники разделяют мою страсть к лошадям. Ничего плохого со мной не случится».

Он отправился в Румынию полный иллюзий. Вскоре семья перестала получать от него известия, и его жена через посредничество швейцарских властей предпринимала безуспешные усилия, чтобы выяснить происходящее. Наконец, по поступившим из Румынии сведениям, мадам фон Штейгер узнала, что ее муж арестован под предлогом хранения пяти золотых монет. Советы занялись отвратительным шантажом, они требовали выкуп, но никогда не называли конкретную сумму, которую мадам фон Штейгер должна была перевести по их требованию, и постоянно увеличивали цену за освобождение ее мужа. К тому времени, когда она узнала из румынских источников, что Владимир фон Штейгер умер в тюрьме от «сердечного приступа», бедная женщина была разорена. Она захотела проститься со своим мужем, но, увидев его, узнала только руки, лицо было неузнаваемо.

Примерно в то же время шведский дипломат был задержан Советами в Будапеште, где он представлял Международный Красный Крест. Позже он был расстрелян в Москве «по ошибке», как, в конце концов, ответило Советское правительство после десятков запросов шведского правительства, оставленных без ответа.

Несмотря на подобные «инциденты», мир начал действовать организованно. На смену обеспокоенности международными делами у многих, в том числе и у нас, приходила озабоченность личными проблемами.

В течение двух лет, пока мой муж находился в «почетной ссылке» в Бельгийском посольстве в Берне, он задавал себе вопрос, какая судьба ему уготована. Я воспользовалась поездкой в Брюссель к моей матери, которая там поселилась, чтобы прозондировать обстановку на улице Ла-Луа — бельгийской набережной д'Орсэ. Один из начальников департамента Министерства иностранных дел, с которым я подружилась, чистосердечно признался мне, «что с такой фамилией, как у моего мужа, ему трудно будет сделать карьеру». Мы оба были возмущены. Святослав полностью прошел процесс натурализации, что давало ему все права бельгийского гражданина, он три раза был добровольцем на фронте, кроме того, был инвалидом войны. Досада, несомненно, плохой советчик. Несмотря на уговоры своих коллег — к несчастью, никому из них в голову не пришло убедить моего мужа взять длительный отпуск без содержания — он подал в отставку. Мы расстались с жизнью, в общем, приятной и обеспеченной, ради новой, полной волнений и неуверенности. Вначале не было никаких проблем. Как только Святослав подал в отставку, сразу же несколько швейцарских компаний сделали ему заманчивые предложения… Зная о моем желании жить в Париже, он согласился представлять интересы одного швейцарского консорциума во Франции и Бельгии. Швейцария в то время была поворотным кругом всего европейского бизнеса, поскольку большинство стран остро нуждалось в твердой валюте, а купля-продажа сырья наталкивалась на трудности экономического обмена.

Ничто так наглядно не демонстрирует трудности первых послевоенных путешествий, как обменный курс валюты. Для нас дешевле было ехать из Женевы в Париж через Рим, чем напрямую из Женевы в Париж. Строгий контроль за обменом валюты оборачивался вынужденной контрабандой и мошенничеством.

В Риме, в своей резиденции — палаццо Карделли, нас ждал друг Ян Полини-Точ, чехословацкий посланник. В декабре 1946 года постоянно не хватало топлива, и мы дрожали от холода в огромной комнате, где раздавалось эхо наших голосов.

Наш друг был встревожен. Будучи главой словацкой партии, он вернулся в Прагу, следуя совету Владо Клементиса, однако почти сразу убедился, что восстановить в стране демократию нереально. Клементис, чтобы защитить своего друга от нападок, назначил Полини-Точ посланником в Рим, но и здесь его окружала подозрительность, на этот раз его подчиненных. Он чувствовал себя словно в тисках. Человек спокойный и уравновешенный, он тем не менее нуждался в передышке. Наше пребывание в Риме превратилось в праздник. Созерцание этрусских гробниц приятно чередовалось с менее возвышенным времяпрепровождением. Мы весело встретили Новый год. Для Полини-Точ он начался радостно, но закончился печально. Через несколько месяцев после нашего отъезда посол был отозван на родину. Вместе с женой Верой он совершил все положенные ему по рангу визиты: попрощался с послами других стран. Под неусыпным наблюдением подчиненных купил билеты в Прагу. И в день официального отъезда вместе с семьей улетел… в Лондон. Чуть позже мы посетили его в Лондоне, уже не во дворце, а в крохотной квартирке эмигранта. Тем не менее ему повезло, он избежал участи казненного Клементиса и Масарика, выброшенного из окна.

Я начинала рассказывать об обмене денег. Надеюсь, раскаяние искупает грехи прошлого. Сейчас я признаю, что, лишившись каких-либо легальных возможностей ввезти в чужую страну необходимые для жизни средства, мы, как и другие путешественники, были вынуждены прибегнуть к нелегальным способам.

В пустых карманах немного денег, хватит на пару сандвичей. Мы прибыли в Рим лишь с визитной карточкой очень уважаемого швейцарца, который рекомендовал нас посланнику одной латиноамериканской страны.

Мой муж позвонил ему утром, а днем нас уже принял дипломат. Он открыл в своем кабинете сейф и просто спросил: «Сколько?»

Трудно рассказывать о мирной жизни после того, как долго описываешь войну. Все происходившее теперь вокруг нас несравнимо с годами опасности и борьбы. Память отказывается хранить будни. Парижская жизнь пока еще не вернулась в обычное русло. Отключение тока заставало непредусмотрительных пассажиров в лифте, а привыкшие к осторожности всегда бодро шагали по лестнице. Забастовки стали обычным делом, их не замечали. Только забастовка мусорщиков впечатляла. Кучи мусора лежали на тротуарах, мешая пешеходам. Забастовка электриков оказалась даже выгодной для потребителей, так как в этом случае должникам не отключалось электричество. Иностранцы с радостью возвращались в Париж, упорно преодолевая валютные ограничения. Диор удлинил платья и стянул талию корсетом. Стоимость арендной платы за квартиру достигала головокружительных сумм. Маркизы и графы занялись нелегальной сдачей недвижимости. Художники силились создать «бум» на свои картины, понимая, что они в ближайшее десятилетие обесценятся.