Григорий Свирский - Ветка Палестины

• Название: Ветка Палестины
• Автор: Григорий Свирский
• Жанр: Русская классическая проза

---

- Можно ли обойтись без операции? - спросила ее поздней Полина, которую за прозрачный лик и огромные горящие глаза Зинаида Захаровна прозвала Полинкой-великомученицей...

-- Жить можно,-- печально ответила Зинаида Захаровна.- Рожать нельзя.

Я ждал звонка об исходе операции к полудню. Мне позвонили утром:

- Быстрее приезжайте!

В клинике навстречу мне вывалился похожий на мясника хирург в халате с рукавами, закатанными до локтей, и, потрясая могучими волосатыми руками, потребовал, чтобы я немедленно забирал свою жену и убирался с ней к чертовой бабушке!

-...К чертовой бабушке! - снова вскричал он и бросился назад в операционную.

Я отыскал Полину в полутемном конце коридора, она сидела в сиротливом больничном халате, горбясь и держась за живот, словно ее ударили в солнечное сплетение. Рыдала беззвучно.

Оказывается, когда ее уложили на операционный стол и были завершены все приготовления, сделаны все обезболивающие уколы, она спросила у хирурга, взявшего в свои волосатые руки скальпель, сможет ли она после операции быть матерью.

-- Это было бы в медицине сенсацией,-- сказал он, усмехнувшись.- Что? Пластическая операция? Кто вам сказал о таких операциях? Это шарлатанство! Есть один такой шарлатан в Институте Склифософского. Я - хирург, а не шарлатан. И потом... бездетным не так уж плохо на земле.

Полина рывком, болтнув босыми ногами, поднялась со стола и, сопровождаемая оторопелыми взглядами и криком сестер, ушла из операционной.

Я обнял ее за плечи, острые лопатки торчали под тоненьким убогим халатом. Привез домой.

В эти дни у нас побывал, наверное, весь химфак. В советах недостатка не было. В конце концов выяснилось, что слухи справедливы. В Институте скорой помощи имени Склифосовского действительно есть кудесник-профессор Александров, который артистически делает пластические операции; удаляя опухоли, он подтягивает рассеченные ткани, "штопает" их, и тогда, говорят, еще не все потеряно.. .

Даже неопределенного "говорят" было для нас достаточно.

Я предстал перед невысоким сухощавым нервным человеком, которому ни секунды не стоялось на месте. Халат его был забрызган кровью; на чуть отстраненных от тела руках надето почему-то две пары прозрачных хирургических перчаток, отчего кисти рук казались неуклюжими. Позднее узнал: от наркоза, от йода, которым непрерывно смазывались руки хирурга, Александрова мучила экзема, на что он, впрочем, никогда не жаловался, только оперировать приходилось в двух парах перчаток.

Он наклонил ко мне высоколобую бритую, влажную от пота голову и скомандовал: - Что у вас? Кратко!.. Ваша жена сказала, что ляжет ко мне? -перебил он мое лопотанье. - У меня и так много врагов. Дети вы малые...

- Значит, пластика возможна, профессор? -спросил я в страхе, еще не вполне веря этому.

- Возможна?! -- удивился Александров.- Я сделал четыреста пластических операций. Меня не признают только...-- Он перечислил имена, наверное, самых известных хирургов Москвы.-- По их мнению, коего они не скрывают даже от студентов, я шарлатан и мздоимец.- Усмехнулся нервно, запалая щека дернулась.- Не будь я православным, наверняка бы уже пустили слух, что я распял Христа. Впрочем, нет, отравил Его! Это современнее.-- Он всплеснул руками, которые все еще казалось мне такими неуклюжими.- О двадцатый век! В коммунизм вошли... стройными колоннами! -- Он быстро пошел к дверям, остановился на пороге: - Гарантировать успех не могу. Операционное поле покажет. Привозите... если не боитесь. Только устраивайте жену сами. Через приемный покой. А то скажут, что это я положил. За взятку. Да-с...

Большая половина отделения, которым руководил профессор Александров, в ремонте. Железные койки теснились в красном уголке, в коридорах. В красном уголке больных тридцать, не меньше.

Гул от восклицаний таков, что и у здорового голова заболит. Прислушался. Все о том же. О врачах - отравителях.

- Сумасшедшие деньги им платят, а они еще травят. .. -- ораторствовала какая-то худющая тетка, опершись о железную спинку кровати, как о трибуну.Я так считаю, надоть жидов стрелять. Без суда и следствия...

Дебелая дама со строгим, почти интеллигентным лицом выплеснула на пол лекарство, поданное сестрой. Сказала напористо и враждебно:

- Мне доставят из кремлевки.

- Это еще хуже, - урезонила ее соседка,- В кремлевке - там самое гнездо и есть.

Рядом с Полиной лежала женщина с бескровным покойницким лицом. Инженер. Она знала, что операция не помогла, что она умрет еще до весны; и только она вдруг возвысила голос; наверное, она кричала, но голос ее едва шелестел, и все притихли, прислушиваясь:

- Если вы позволяете втемяшить себе в голову, что вас травят,. . зачем вы пришли сюда. . . Уходите вон, болваны!.. И это... в год моей смерти. Когда же я жила? В каком веке?

В каждом медицинском учреждении искали своего отравителя. И -- уличали. Неизменно...

Впрочем, нет, одно исключение знаю, и оно столь примечательно, что о нем стоит рассказать.

В химической лаборатории, связанной с медициной, жертвой наметили престарелого Арона Михайловича, инженера-химика, создателя нового медицинского препарата. Полина просила в свое время, чтобы препарат испыталии на ней. Так я познакомился с изобретателем -- тихим сухоньким человеком с застенчивой улыбкой.

Химик да создатель нового препарата! Чем не отравитель!

На профсоюзное собрание, которое должно было разоблачить отравителя, научные сотрудники, за редким исключением, не явились. Но конференц-зал был полон, хотя первые ряды стульев почему-то не занимали.

Переговаривались, вязали, ели принесенные из дому завтраки лаборантки, уборщицы, препараторши, завхоз, слесарь-водопроводчик, плотник, вахтер.

- Ничего. Народ пришел,- с удовлетворением отметил, оглядев зал, начальник отдела кадров.

Жена начальника отдела кадров гневно разоблачила отравителя. Оказывается, он дал заведомо неправильное заключение о составе воздуха в подмосковной шахте. Исказил количество кислорода в воздухе и тем травил шахтеров.

Когда в это почти поверили (а как не поверить, когда жена кадровика зачитывала официальные документы! ) и участь Арона Михайловича была решена, слова попросила пожилая лаборантка и сказала, что она не может взять греха на душу. Пробу воздуха она брала не в шахте. А в больничном парке. "Так эта просила..." - и лаборантка показала рукой на оторопелую докладчицу.

И тут как плотину прорвало.

- Уйди! -закричал на докладчицу старик вахтер, надежда кадровика.- Не Арона Михайловича надо гнать, а тебя. Ты только гавкаешь, а он работает.

Девчонка-препараторша кинулась к трибуне, рассказала, как Арон Михайлович помогал лаборанткам готовиться за девятый класс. Без денег.

- Настька ревмя ревела, ничего не понимала. А Арон Михайлович вечерами с нами сидел, как мобилизованный.

Другая напомнила, что он на заем подписался больше всех, чтоб по лаборатории процент был. И чтоб из уборщиц и препараторш последнюю копейку не выжимали...

Тут поднялся в заднем ряду слесарь-водопроводчик, отталкивая мешавших ему говорить и словно но видя отчаянных жестов кадровика, отрубил:

-Я до войны работал в еврейском колхозе. В харьковской области. Какие там люди были!..

Это был скандал. Позеленевший от испуга представитель райкома партии кинулся к дверям. За ним -- кадровик...

..Прав, бесконечно прав мудрый Гена Файбусович! Народу чужда ложь. И отвратительна. Народ может не видеть лжи - доверчивый, обманутый печатью. Но стоит лишь только просочиться правде!..

То-то ее на кострах жгут. Со дня сотворения мира...

... В один из мартовских дней в больничную палату вбежала молоденькая сестра, закричала: - Включите радио! Сталин умер!.. Она никак не могла попасть в розетку. Палату заполнили мятущиеся звуки шопеновской сонаты.

Умиравшая соседка Полины встрепенулась, села на кровати, сложив руки молитвенно.

И вдруг прозвучал болезненный вскрик, словно человека ударили. Влажные глаза Полины блуждали. Ее сероватое, измятое болезнью лицо исказилось страданием.

- Что же теперь будет?! Что теперь со всеми нами будет?!

Полина заплакала, размазывая слезы по щекам, как ребенок. В округленных глазах ее застыл ужас: что теперь будет? Его нет, и теперь некому будет сдерживать газетную погань, пьянчуг, кремлевских сановников-уголовников. Теперь они разойдутся...

Как-то под вечер в палату вкатилась маленькая толстенькая Женя Козлова, доктор-колобок, с которой мы подружились. Когда Женя делала операцию, ей подставляли скамейку, иначе она не дотягивалась.

- Позвони Грише, чтоб не выходил на улицу! -крикнула она Полине, не заметив меня. Полина вздрогнула. - Уже началось?

Погром?..

- Ходынка! - воскликнула задыхавшаяся от волнения Женя. -- Все кинулись к Дому союзов. . . Там, где я тебя принимала, все завалено трупами. . . Везут и везут...

Минул день, другой, и Полина, выскочив в халатике на лестницу, говорила мне об Александрове с изумлением: -- Железный человек! В день похорон Сталина не отменил операции. Как мог оперировать? В такой день? У него же все инструменты должны валиться из рук...