Любовь Воробьёва - Прибалтика на разломах международного соперничества. От нашествия крестоносцев до Тартуского мира 1920 г.

• Название: Прибалтика на разломах международного соперничества. От нашествия крестоносцев до Тартуского мира 1920 г.
• Автор: Любовь Воробьёва
• Издательство: ФИВ
• Жанр: История
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-91862-016-8

Вниманию читателей предлагается книга о полной драматизма судьбе Прибалтики и её коренных народов (преимущественно эстонцев) в условиях военного-политического, цивилизационного, информационно-психологического соперничества германцев (немцы, датчане, шведы) и славян (поляки, русские), мира западного (римско-католического, протестантского) и мира восточного (православного), носителей вестернизированной идеологии (социализм, этнонационализм, парламентаризм) и приверженцев идеологии традиционалистской (самодержавная власть, консерватизм, Единая и Неделимая Россия). Анализ охватывает более восьми столетий (XII — начало XX в.) и прослеживает процессы, приведшие к отрыву Прибалтики от России в 1920 г.

---

В раннюю пору своего существования Пангерманский союз требовал, чтобы германская экспансия распространилась от Северного и Балтийского морей до Персидского залива, захватив Голландию, Люксембург, Бельгию, Швейцарию, все Балканы и Малую Азию. В дальнейшем союз включил в свою экспансионистскую программу Северную и Восточную Францию, Финляндию, Прибалтику, Белоруссию, Украину, Крым, Кавказ{325}.

Германские власти, включая чиновников МИДа, как правило, дистанцировались от заявлений и программ пангерманцев и время от времени выступали с опровержениями, которые, однако, воспринимались в Европе как вялые и неубедительные.

В одной из своих речей в Государственной думе министр иностранных дел С.Д. Сазонов назвал грандиозный проект немцев Берлинским халифатом[94], ибо в задачи Германии, как утверждал глава российского МИДа, входило не только установление германского владычества над Европейским континентом, но и создание фантастической империи от берегов Рейна до устьев Тигра и Евфрата{326}. При этом за скобками осталось, что Германия, вытолкнутая (в ходе реализации английской стратегии) из безразличных для России марокканских портов Танжера и Агадира, усилила свою деятельность в Азиатской Турции, а потерпев неудачу в других попытках выйти к Атлантике, начала глубже проникать в Персию.

Конечно, действия Германии, которые она предпринимала в «борьбе за жизнь», нарушали равновесие в Европе и напрямую затрагивали интересы Англии, которая хотела нейтрализовать немцев с помощью континентальной войны и с непременным участием России — крупнейшей сухопутной державы, чтобы, с одной стороны, бросить на алтарь войны весь её потенциал, а с другой — не позволить остаться сторонним наблюдателем схватки и усилиться за счёт ослабления воюющих государств.

Для России же, в отличие от британцев, германский военный вызов был не столь очевиден, как не была очевидна и выгода решения «германского вопроса» по англосаксонскому сценарию.

В управлении Россией немцы по-прежнему занимали заметное место и потенциально работали на российско-германские союзнические отношения. Кроме того, в начале XX в. у России ни с какой другой страной не было таких обширных торговых связей, как с Германией. С 1895 г. по 1910 г. доля Германии во всём российском экспорте возросла с 42 до 48%, а ввоз из Германии и через Германию в Россию за этот период увеличился с 33 до 40% от всего объёма российского импорта{327}. Россия поставляла в Германию сырьё и сельскохозяйственные продукты, получая из этой страны машины и другую высокотехнологичную продукцию. При этом ежегодно увеличивался приток в Россию немецких промышленников, так что профессор правоведения В.В. Есипов в период Первой мировой войны, когда развернулась борьба с «немецким засильем», задним числом отмечал, что целые торгово-промышленные районы в России едва не погибли для неё, будучи «заедены» немцами. Его беспокоило и то, что «все более или менее сложные отрасли городского хозяйства в России также мало-помалу переходили в руки тевтонов: мостовые мостили у нас немцы, электрические трамваи и телефоны устанавливали немцы, электрическое освещение — немцы и т.п. и т.п.»{328}

Правда, обеспокоенность в отношении асимметричного развития российско-германских торгово-экономических отношений высказывалась в российской прессе и до войны. Так, летом 1912 г. развернулась дискуссия вокруг утверждений профессора Московского университета И.М. Гольштейна о превращении России в сырьевой придаток империи Гогенцоллернов, об опасности сильной экономической зависимости от страны, находящейся в конкурирующей группировке держав (Тройственный союз) и о необходимости приоритетного развития торговли, в первую очередь, с Великобританией. Гольштейну ответил Г.Я. Рохович на страницах газеты «Речь» (рупор партии кадетов). Он квалифицировал взгляды сторонников экономической независимости от Берлина не просто бессмысленными, а весьма опасными для устойчивого развития российской экономики, поскольку они направлены на подрыв налаженных в течение столетий торговых связей и похожи на авантюру, так как нет гарантий, что с уходом с давно освоенных рынков российские товары будут востребованы на рынках других стран. По мнению Роховича, цель России только одна: по возможности расширить наш товарообмен с Германией и сделать его возможно для нас более выгодным. Против названия России колонией Германии выступил и член Академии наук, профессор И.И. Янжул. Он согласился, что экономическая зависимость действительно существует, но подчеркнул, что она взаимна, а потому «конфликты невыгодны Германии не менее чем нам». Дискуссия продолжалась на страницах российской прессы вплоть до начала войны, вылившись в общественное движение за пересмотр условий торгового договора 1904 г., который истекал в 1917 г. Берлин же недвусмысленно давал понять, что не намерен ослаблять аграрный протекционизм, зафиксированный в договоре 1904 г. В целом же трудно не согласиться с современным историком Б. Котовым, сделавшим вывод, что дискуссия отражала растущую неуверенность русского общества перед лицом мощной, экономически развитой Германии{329}. И эта неуверенность могла заставить бояться, а не желать войны с Германией, осознать необходимость модернизации (разумеется, в условиях мирного времени), чтобы изменением структуры экспорта в пользу продукции высокотехнологичных отраслей и интенсивного земледелия ответить на экономический вызов немцев.

Что касается стратегов Второго рейха, то они, конечно, хорошо знали мнение объединителя Германии князя Бисмарка по поводу России. А он, иронизируя над сторонниками «Дранг нах Остен», говорил: «Тот, кто развязывает превентивную войну против огромной царской империи, совершает всего лишь простой акт самоубийства из страха смерти»{330}.

Природу немецкого страха в отношении огромной России можно понять из содержания секретного меморандума «Германия и Восток», подготовленного для германского МИДа накануне Первой мировой войны профессором Фридрихом Лециусом. С точки зрения Лециуса, существование Российской империи в её сложившихся к 1914 г. границах несовместимо с безопасностью Германии. По подсчётам Лециуса, к 2000 г. численность населения России должна будет составлять 400 млн. человек. И тогда Россия легко сможет задушить Германию. Если Россия останется в своих границах, то, как считал Лециус, она усилится экономически и выключит из экономической жизни немецкую торговлю и немецкие предприятия, заменив их французскими, английскими и американскими партнёрами. Поэтому жизненно важным для Германии Лециус считал убрать Россию с дороги, оттеснить её на позиции средневековой Московии и ориентировать её развитие в направлении Сибири. Для этого Германия должна добиться того, чтобы Россия потеряла свои приграничные области: Польшу, Прибалтику, Финляндию, Белоруссию, Украину, Крым, Кавказ. Эти области должны перейти к Германии, её союзникам (Австро-Венгрии, Турции) или обрести самостоятельность.

В доводах Лециуса, выдержанных в радикальном пангерман-ском духе, обращает на себя внимание то обстоятельство, что он смотрит на огромность России ещё и с позиций её союзнических отношений с Францией и Великобританией. Хотя Россия как никогда была заинтересована в мире (Столыпин просил 20 лет мира, чтобы спасти Россию от великих потрясений), однако сам факт её принадлежности к конкурирующей группировке — Антанте рассматривался германской стороной как вызов в духе «политики окружения», осложнявший немецкий «Дранг нах Вестей», к Атлантике и понуждавший вести войну на два фронта.

Другую опасность для рейха германские стратеги видели в славянском мессианском мышлении российской элиты. К середине XIX в. оно оформилось в панславянское течение, которое обеспечивало идеологическую и политическую базу политики русских царей, поддерживавших борьбу южных славян за независимость.

Идеологи германского национализма испытывали стойкий страх перед славянской картой русского царя, усматривая в ней попытку «свести на нет вековые усилия Германии» на востоке и юго-востоке Европы и стремление с помощью юго-западных славян радикально изменить соотношение сил на европейском континенте. Славянский мессианизм никак не сочетался ни с пангерманизмом, ни с идеей исторической культурной миссии немцев на европейском востоке и юго-востоке. Германизация славянских народов, «народов без истории», по выражению Гегеля и Энгельса, представлялась немцам законной и справедливой деятельностью, осуществляемой в интересах цивилизации по праву высшей культуры. В этих условиях в радикальных кругах обеих стран речь всё чаще и чаще заходила о неизбежной борьбе между славянами и германцами. Но борьба — это ведь не всегда война.

Конфликт России с германским миром по славянскому вопросу на Балканах перерос в мировую войну, потому что, ввиду сближения России со своим заклятым историческим врагом Англией, стал частью более сложной и масштабной борьбы за жизненные интересы между немцами и англосаксами. Таким образом, Балканы стали местом реализации условия (вовлечение России, а за ней и Франции в Первую мировую войну), при котором британские стратеги были готовы принять германский вызов на театрах войны континентальной Европы, чтобы не защищать свои имперские и колониальные интересы одними собственными силами.