Григорий Свирский - Бегство (Ветка Палестины - 3)

• Название: Бегство (Ветка Палестины - 3)
• Автор: Григорий Свирский
• Жанр: Русская классическая проза

---

- Это суд или крематорий? - громким шепотом спросил он соседей. На него зашикали..

У судьи было узкое тонкогубое интеллигентное лицо, усталое, известково-белое, словно он никогда не выходил на жгучее израильское солнце. Старые очки в проволочной оправе были приспущены к кончику удлиненного, с горбинкой носа, что придавало старику добродушный и почти домашний вид. Так приспускают очки, когда вяжут или штопают носки. Да и глаза у судьи были не злые, а, скорее, печальные. Печальные еврейские глаза, которых никогда не оставляет тревога. Это обнадеживало...

За судьей поспешили в зал две женщины в таких же черных накидках. Вбежала, на ходу раскрывая папки, маленькая толстушка, уселась за компьютер, расставив локти под накидкой и съежившись, точно ворона под дождем.

Приказа на иврите "Встать, суд идет!" многие не поняли, но вскочили все: об этой процедуре советские люди были осведомлены хорошо.

Новые олим вытягивали шеи: где присяжные? У кого спросить? Полетели записки к Эли. Он ответил, чтоб общественность заткнулась. "В Израиле английский суд. Все трое судей профессионалы".

Молодые Кальмансоны восприняли новость спокойно, пожилые встревожились: юристов советский человек в годах опасается не меньше, чем психиатров. А тут еще и старик Капуста добавил страху, запричитав сдавленным голосом: "Засудят! Засудят!"

Усаживаясь на возвышении, судья взглянул на Капусту строго и вопросительно: видно, русского языка не ведал; затем кивнул коменданту в армейской униформе без погон, застывшему по стойке "смирно". В присутствие ввели Сашу. Зал встретил его приветственным гулом и восклицаниями: "Не робей, Саша! Дуй до горы!"

Судья впервые оглядел зал внимательно - настороженно и резко стукнул деревянным молотком. Секретарь суда, толстушка, сидевшая внизу, за компьютером, у подножья правосудия, прочитала обвинения. Зашуршала переворачиваемыми листами дела. И по залу сразу пополз шепоток: "Судят только Сашу..."

Старый судья поднял глаза от дела и снова задержал взгляд на шептавшейся публике. Шепот зала перерос в ропот, когда моложавый прокурор начал пулеметить свою непонятную, на иврите, речь. Судья стукнул молотком раз-другой иредупредив, чго нарушители порядка будут немедленно выведены из зала.

О судебных порядках в Израиле олим и понятия не имели, но все с детства почему-то помнили, что с полицией лучше не связываться, и постепенно затихли.

Но когда прокурор назвал статью, по которой будут привлекать Сашу, очень заволновалась старая женщина, соседка Саши по гостинице "Sunton". Она провела полжизни в сибирской ссылке и, говорили, знает все кодексы мира. И действительно она была единственной в зале, понявшей, что по "прокурорской статье" Саше могут дать и год тюрьмы, и три, и все десять. Ее крики были искрой, попавшей в бочку с бензином.

Через пять минут треть зала была выдворена за двери суда. Выталкивали эту треть из помещения или несли на руках, она успевала провозгласить, пожалуй, все стереотипы гневного сопротивления советского человека государству: "Кого судите?!", "Фашисты!", "Позор!" Только один лозунг выделялся своей новизной. "А еще евреи! - кричала старая женщина, не делая, впрочем, и попытки освободиться из рук охраны. - Евреи так не поступают!.. Не поступа-а-а..."

Когда тишину, наконец, восстановили, судья попросил коменданта объяснить публике на иврите и по-русски, что за любой выкрик суд может привлечь к уголовной ответственности: есть особая статья "за оскорбление суда", и что шуметь, протестовать и, тем более, устраивать политические демонстрации ближе ста метров от здания суда, в котором слушается дело, по израильским законам строго запрещено.

Потом судья дал выговориться всем свидетелям драки на улице Бен Иетуда. Их было многовато, и все они единодушно подтвердили, что зачинщиком был именно этот тщедушный парень, подсудимый.

Пожилую марокканку с позвякивавшими монистами, которая принялась рассказывать, почему этот русский ударил свою жертву, судья прервал жестко:

- Это к делу не относится!

- Ка-ак не относится?! - воскликнул на иврите один из бывших зеков, приглашенных Довом. - Еще как относится! Посмотрите дело! - И он был отправлен за дверь. Рослые марокканцы в форменных черных кепи работали быстро и умело.

Тягостное молчание не нарушалось до тех пор, пока нанятый Довом адвокат, польский еврей лет сорока, спокойный, щеголеватый, довольно известный в Израиле, спросил судью, хочет ли он узнать, отчего его тихий богобоязненный подзащитный нарушил параграф триста восьмидесятой главы УК Израиля - ударил спортсмена и нанес ему повреждение? И судья резко и громко произнес в ответ: - Нет!

"Нет" на иврите "Ло". Что такое "Ло", в зале знали даже те, кто прибыл в страну две недели назад, и поэтому разноголосый шепоток: "К чему это "Ло"?, завершился истерическим женским возгласом, - вынесли Софочку, которая, вырываясь, пронзительно выкрикивала неизвестное суду слово "Вохра! Вохра!", и, в конце-концов, сбила с гиганта-полицейского его траурное черное кепи. Затем двое полицейских принялись выталкивать Петра Шимука, который, сопротивляясь, повторял одну и ту же фразу, так же понятную лишь бывшим советским гражданам: - Шемякин суд! Шемякин суд! Ше-мя-акин!..

Женщины-судьи поглядывали в зал с недоумением и все возрастающим гневом. Старик-судья не реагировал ни на что. Лицо его оставалось бесстрастно-непроницаемым. Для него в этом деле давно не было никаких тайн.

Поляк-адвокат, все заранее предвидевший, задолго до суда оповестил об особенностях дела прокурора. И по принятой в Израиле практике договорился с ним, что Александр Казак признает себя виновным. За это ему дадут минимальный срок. Тогда все обойдется без долгого прения сторон и взрывоопасной напряженности, которая возникала в суде почти всегда, когда судили кого-либо из национального меньшинства или олим. Адвокат предлагал даже все решить келейно... Саша тогда же посоветовался с Софочкой, она вскричала испуганно: - Без суда?! Никогда! В этом случае мерзавец ускользнет от расплаты.

Никакие доводы адвоката не помогали. Саша согласился с Софочкой, когда выяснилось, что насильник - сынок чиновника мэрии (из "золотой молодежи") и к тому же уволенный по ранению офицер военной полиции. "Без скандала замнут..."

- Хорош защитничек порядка! Где и кого он защищал?! - Софочка Сашины мысли схватывала на лету и всегда поддерживала, доказывая всем, что "Саша зря не скажет". - Конечно, спокойнее бы пойти по более привычному пути: "не чепляй лихо", но уж коли Сашеньку задели... Нет-нет! Пусть суд! На миру и смерть красна!

- Сашенька, иначе упекут и не пикнешь! - твердо заключала Софа.

И вот теперь, поглядывая как черные кепи несут к дверям очередного нарушителя порядка, старик-судья раздраженно думал о том, что все его опасения подтверждаются, и чреваты политическим скандалом.

"Снова эта грязь,- с досадой повторял он про себя.- Снова запахи сортира". Старик поними под этим политику, - то, что уж много лет мешало ему жить без чувств стыда.Его первненец Шломо, его гордость, воспитанный в ешиве, чистый, как слеза, мальчик, став раввином, был выдвинут в Кнессет от "Мафдала", - партии, некогда преданной без компромиссов Торе и сионизму, а ныне пустившейся во все тяжкие... Каждые выборы, когда, не таясь, на всю страну показывали по телевизору, как обе партии, и социалисты и их враги -ликудовцы, бесстыже торговали министерскими портфелями, а известные раввины не брезговали шантажом, домогаясь денежных и выгодных постов, в обмен на поддержку самой чудовищной политики, - каждый такой регулярно повторяющийся предвыборный базар, над которым смеялся весь Израиль, он, судья, - государственный служащий и верующий еврей, лежал в постели с гипертоническим кризом.

И теперь опять смердит. Так смердит, хоть нос зажимай! Вот уже неделю он и его коллеги выслушивают по телефону и лично просьбы известных в стране политических фигур отнестись сочувственно к пострадавшему мальчику из хорошей семьи, раненому боевому офицеру, три года подряд усмирявшему арабскую "интифаду". Ходатаи вспоминают при этом справедливые слова Голды Меир: как ужасно то, что мы, евреи, вынуждены стрелять в людей. И интонации такие, будто бесстыжие "торговцы портфелями" и в самом деле чувствуют себя виноватыми в том, что "мальчик из хорошей семьи" стал насильником. Напрасно звонят ходатаи, напрасно "разъясняют" и намекают: приговор будет объективным, даже если все они встанут на голову, а судей попросят о снисхождении лично Шамир или Перес.

Конечно же он, как и все немолодые, много пережившие люди, был осторожен, этот старый и больной человек в черной судейской мантии. Особую осторожность, понимал, он должен проявить в этом, на первый взгляд, пустяшном деле. И от сына Шломо, изредка приезжавшего к своему старику, и из своей практики он знал, что история новейшей алии из России - театр абсурда, постыдная страница жизни государства. Не исключено, она завершится приговором Высшего Суда Справедливости Израиля. Лично он, в первую очередь, судил бы и раввина Зальца, главного паяца от абсорбции... Вонь и грязь! Вонь и грязь! Старый судья бросал под язык нитроглицерин и шел в присутствие...