Владимир Меженков - Проклятие Ирода Великого

• Название: Проклятие Ирода Великого
• Автор: Владимир Меженков
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2012

Предисловие Последние дни великого царя были ужасны. Огонь, сжигавший внутренности, перемежался с холодом, и тогда Ирода трясла лихорадка. Кожа покрылась струпьями и нестерпимо чесалась. Чтобы унять зуд, он вонзал в тело ногти и рвал его кусками вместе с мясом. Геморроидальные шишки полопались и истекали кровью, вызывая непреходящее жжение в анальном отверстии. Ноги отекли и стали похожи на слоновьи. Живот вздулся, как у человека, страдающего водянкой. Ироду казалось, что он вот-вот лопнет. Из-за вздутого живота ему не видно было причинное место, но он знал: там образовалась гниющая язва, и в язве этой копошатся черви. Ко всем напастям, обрушившимся на царя, тело его источало зловоние, которое не могли перебить никакие мази и притирания, выписанные из далекой Индии. Зловоние это причиняло ему дополнительные страдания. Из-за болезни Ирод приказал перенести себя в парадный зал. Здесь обыкновенно проходили приемы иностранных послов, устраивались совещания с министрами и членами многочисленной царской семьи и давались торжественные обеды. Зал этот в прежние времена поражал воображение каждого, кто ступал под его высокие своды, сочетанием величественной роскоши с особым чувством меры и вкуса, которые были присущи Ироду. Ныне место трона заняла кровать из слоновой кости, инкрустированной золотом и драгоценными камнями. Эта единственная перемена в интерьере придала залу интимный вид, который побуждал собеседников Ирода становиться откровенными и признаваться в вещах, в которых в иной обстановке они не признались бы и под самой страшной пыткой. ----- В истории за Иродом закрепилась репутация злодея, на совести которого тысячи ни в чем неповинных младенцев, убитых при известии о рождении Христа. Между тем нет ни одного факта, подтверждающего достоверность этой легенды. Ирод был храбрым воином и царем-строителем. Время, в которое он жил, ознаменовалось активным поиском истинных ценностей жизни, в которых только и может раскрыться духовная сущность человека. Ирод верил в свое мессианское предназначение, как верил он и в то, что его созидательная деятельность послужит человечеству доказательством существования бессмертия. К концу жизни он, однако, понял, что человек стремится вовсе не к бессмертию, а к власти над себе подобными и материальному богатству. И тогда он проклял и человека, и человечество в целом.

---

На выставленном прямо посреди улицы столике звенел медью меняла, предлагая желающим обменять деньги любой страны на сестерции, за менялой пристроились продавцы протертого гороха и колбас, а выглядывающий из распахнутых настежь дверей мясник «уступал почти даром» целую четверть быка с ногой, от которой за версту исходил мерзкий дух порченого мяса. Пьяный моряк, повесив на шею кусок корабельной обшивки с корявой надписью «Fortuna», жаловался на судьбу и обещался рассказать подробности пережитого им кораблекрушения каждому, кто угостит его вином. Худенький мальчик-еврей с протянутой грязной ладошкой приставал к прохожим, говоря, что мать не впустит его домой, если он не принесет ей сестерций-другой. Старик, прибывший в город из-за Тибра, предлагал купить у него серные нитки, которые надежней всего склеивают разбитую стеклянную посуду, так что она станет лучше, чем новая.

Внимание Ирода привлек нубиец, ведший в поводу слона. За нубийцем со слоном увязалась стайка горланящих мальчишек, тыкавших в ноги слона хворостинами; впрочем, ни нубиец, ни его важно шествующий слон не обращали на мальчишек ни малейшего внимания. Вскоре взору Ирода предстала еще одна занимательная сценка: фигляр демонстрировал прохожим козу с вызолоченными рогами и седлом, на котором прыгала, потрясая игрушечным копьем, обезьянка, облаченная солдатом. На противоположных углах при пересечении двух улиц пристроились заклинатель змей с плетеной корзиной и флейтой и пожиратель огня; вместе и порознь они предлагали прохожим за умеренную плату показать «смертельные номера», которые «не увидишь нигде в мире».

Чем ближе подходил Ирод к центральным кварталам Рима, тем солидней становились лавки, в которых были выставлены на продажу самые необыкновенные товары: испанская шерсть и китайский шелк, художественное стекло и тончайшее льняное полотно из Египта, вино и устрицы с греческих островов, сыр, изготовленный на альпийских лугах, и рыба, выловленная в Черном море. Персидские ковры лежали вперемешку с кусками отполированного красного дерева с затейливыми прожилками и слоновьей костью из Африки, ювелирными украшениями тончайшей работы и благовониями Востока, переливающимися всеми цветами радуги самоцветы, добытые в рудниках Урала [136].

Толпы народа, заполнившие улицы, напоминали воды Тибра, в течении которого нельзя было обнаружить ни клочка обнаженного дна. И, как лодки на Тибре, плыли многочисленные носилки, дорогу которым прокладывали мускулистые рабы. Пробежал, гремя доспехами, отряд галлов, нанятый знатным римляном в качестве охранников своего домов и челяди. Будто из-под земли выросла и важно прошествовала процессия египтян в льняных таларах и с наголо обритыми головами, высоко неся на носилках статую богини Исиды. За греческим ученым шел, нагруженный свитками, рослый эфиоп. Армянские князья в высоких шапках и широких пестрых одеждах, окруженные бесчисленной свитой, прошли по центральной части улицы с молчаливой серьезностью, нарочито глядя себе под ноги, чтобы не выдать изумления от пестроты и роскоши окружающей обстановки. В отличие от армянских князей, британцы, покрытые с головы до пят татуировками, пялились на все, что ни видели вокруг себя, и громко переговаривались на своем корявом, никому не понятном языке, обнажая крупные, как тыквенные семечки, зубы.

У многочисленных адвокатских контор, как и у контор пророков-халдеев и салонов цирюльников с выставленными в витринах белокурыми косами скандинавок толщиной с локоть, клубились озерца людей. Кому-то требовалось нотариально заверить копии документов, кому-то узнать, что сулят им звезды, невидимые в это ясное солнечное утро, а кому-то еще сделать новомодную прическу с пробором посередине и кудрями с локонами по вискам. Ирод невольно задержал шаг у одной из адвокатских контор, заслышав шумный разговор между молодым патрицием в зимней шерстяной тоге и вышедшим проводить его маленьким горбатым адвокатом, на лице которого блуждала все понимающая улыбка. Из того, что выкрикивал патриций, Ирод догадался: накануне у него умер богатый дядюшка-сумасброд, единственным наследником которого был он, патриций. Все, кто знал при жизни этого дядюшку, и прежде всего его племянник, с нетерпением ожидали, когда же его приберут к своим рукам всемилостивейшие боги и можно будет вскрыть завещание. Дядюшка, наконец, умер, горбатый адвокат, помогавший составить сумасбродному старику завещание, вскрыл его сегодня в присутствии свидетелей, и оказалось, что хотя молодой патриций значится в нем как единственный наследник немалого богатства, однако вступить в наследование он не может. «Вы только вообразите, – возмущался патриций, обращаясь одновременно к адвокату и публике, собравшейся у его конторы, – этот старый хрыч, которого я до последнего часа холил и лелеял, отказавшись решительно от всех удовольствий, приличествующих людям моего возраста, завещал мне, единственному наследнику, свое состояние с тем условии, что я разрежу на куски его труп и прилюдно съем. Я спрашиваю всех вас, как вам это понравится? Нет, Рим поистине стал местом, где не осталось ничего святого, а есть только горы трупов и терзающих их воронов! Отныне в нашем городе не найдешь ни честности, ни благородства. Все люди разделились на две партии: на тех, кто удит, и тех, кто позволяет другим выуживать себя. Таким несчастным, который попался на уду своего вздорного дяди, оказался я». Адвокат, продолжая улыбаться, как мог утешал молодого патриция. «Ну и что? – говорил он. – Ты зажмурь покрепче глаза и вообрази, что глотаешь не куски мертвечины, а десять миллионов сестерциев». «Из которых половина достанется тебе», – продолжал возмущаться патриций. На это адвокат, расточая направо и налево улыбку, лишь пожал плечами и развел руками: «Что поделаешь? Таковы условия договора, который мы заключили между собой. Я, как любой другой скромный служитель Фемиды, обязан выполнить все условия заключенного между нами договора. Таково требование римского закона, который признан в целом мире как единственно справедливый. Меня поддержит любой суд, в который ты вправе обратиться. Я только осмелюсь напомнить тебе, что и наш договор, как завещание твоего дяди, скреплен подписями и печатями двух свидетелей, которых, между прочим, ты, не доверяя моему опыту, сам назначил, а мне не оставалось ничего иного, кроме как согласиться с твоим выбором. Как говорится, закон суров, но это закон, и правосудие должно свершиться, хотя бы погиб мир». «Уж лучше бы этот мир провалился в тартар вместе с тобой и такими крючкотворами, как ты, которые придумали эти законы…» – отвечал ему молодой человек под одобрительный гул собравшихся зевак.

Ирод не стал слушать, чем закончится этот разговор, и пошел дальше. Весь оставшийся день он бесцельно бродил по городу, все более и более волнуясь за судьбу своих родных и близких, оставленных в осажденной врагами Масаде. Как они обходятся без него, хватит ли у его брата Иосифа и шурина Аристовула сил и мужества, чтобы защитить оставленных на их попечение женщин?

Мысль о женщинах, о горячо любимой Мариамне и их сыне Александре, о том, что его прекрасная хрупкая жена ждет второго ребенка, не давала Ироду покоя. «Если мне удастся уговорить Антония назначить моего шурина царем Иудеи, назову второго сына в честь брата Мариамны Аристовулом», – поклялся он. Но как ему прорваться к Антонию?! Чувство бессилия, охватившее его в этом огромном многонациональном городе, заставило Ирода заскрипеть зубами.

«Многонационального?» – повторил Ирод и стукнул себя кулаком по лбу. Как он сразу не догадался обратиться за содействием к местным иудеям, связавшись вместо них с шлюхой? «Ох, и дурак же я, – ругал себя Ирод, досадуя на себя не столько из-за утраченной статуэтки, сколько из-за собственной бестолковости, обнаружившейся в простейшей житейской ситуации, из которой наверняка с честью вышел бы его прадед, выторговавший себе некогда в Египте право на откуп налогов.

Была уже ночь, когда Ирод возвратился в снятую им лачугу, без конца повторяя про себя как заклинание или молитву, обращенную невесть к кому: «Завтра, завтра же я встречусь с Антонием, уговорю его назначить царем Иудеи Аристовула и навсегда покину этот неприютный город».

4

Улицы Рима в этот поздний час были пусты и темны. Многочисленные лавки и таверны, еще недавно оживленные, были теперь наглухо закрыты. Изредка Ироду попадались носилки с трупами бедняков, которых рабы из похоронной команды несли в крематорий, чтобы там их сжечь, а прах высыпать в мутные воды Тибра. Еще реже встречались стражники, обходящие свои участки с факелами в руках. Перезванивались колокольчиками рабы, охранявшие отдельно стоящие дома состоятельных римлян; чем дальше отдалялся от центра Ирод, тем реже слышались звуки этих колокольчиков, а там и вовсе прекратились. Пронзительно закричал одинокий, как и Ирод, прохожий, на которого напали ночные грабители. Из окна одной из инсул выплеснули на улицу нечистоты, а с подоконника другой инсулы сорвался и с грохотом разбился о мостовую глиняный горшок с чахлыми цветами. И снова, как минувшей ночью, улицы стали заполняться ломовыми телегами, груженными глыбами камня и бревнами, и в спор с их возницами вступили погонщики вьючных животных, спешащие доставить свой товар к заказчикам до восхода солнца.