Александр Сидоров - Великие битвы уголовного мира. История профессиональной преступности Советской России. Книга вторая (1941-1991 г.г.)

• Название: Великие битвы уголовного мира. История профессиональной преступности Советской России. Книга вторая (1941-1991 г.г.)
• Автор: Александр Сидоров
• Издательство: МарТ
• Жанр: История
• Год: 1999
• ISBN: 5-87688-246-1

«История профессиональной преступности Советской России» — первое серьёзное и подробное исследование отечественной профессиональной преступности начиная с 1917 года. В книге проанализированы все этапы становления и развития профессионального уголовного мира СССР, его особенности, неформальные «законы» и традиции, критикуются неверные теории и ложные концепции целого ряда исследователей. Издание сопровождается богатым документальным и иллюстративным материалом.

Рекомендуется в качестве учебного пособия для высших учебных заведений по специальностям «История России», «История государства и права», «Психология», «Социальная психология», «Пенитенциарная психология», «Уголовно-исполнительное право», «Культурология», «Социолингвистика» и другим.

---

Однако же и воровской мир не дремал. В конце концов, при любых раскладах численное превосходство «блатных» над «суками» было слишком велико. Поколебать его не могли даже «трюмиловки». Через пересыльные тюрьмы шли многотысячные этапы, и «сучьим» гастролёрам не под силу было обработать их. В лучшем случае из этапа на их долю выпадало несколько камер. Остальные же воры успешно добирались до лагерей.

А тут уже дело принимало несколько иной оборот. В лагере «законники» могли вооружиться как следует и дать отпор даже в том случае, когда начальству удавалось оставить их в меньшинстве и нагнать в «зону» «ссученных». В общем, «суки» в лагерях встретили жестокое сопротивление.

Но всё равно в течение 1947–1948 годов Дальний Восток и Колыма, в основном служившие полигоном для обкатывания «сучьего закона», находились под влиянием «блядей» и «отколовшихся». Гулаговскому начальству удавалось обеспечивать для «ссученных» благоприятные условия, в которых можно было безопасно «гнуть» воров. Переломной оказалась весна 1949 года, когда с открытием навигации на Колыму потекли новые этапы с материка. Указ «четыре шестых» сработал на воровской мир: знаменитый пароход «Джурма» был набит под завязку «цветом» «блатного мира»! Послевоенное советское общество основательно занялось чисткой своих городов и весей…

Как пишет Шаламов, уже в 1948 году в результате резни «воров» и «сук» цифра «архива № 3» (умершие) резко подскочила вверх, «чуть не достигая рекордных высот 1938 года, когда «троцкистов» расстреливали целыми бригадами». «Суки» и «воры», попадая на одну «командировку», сходу хватались за «пики» и дрыны и бросались друг на друга. Кровь лилась рекой. Под горячую руку попадали все, без разбора, в том числе арестанты, не имевшие отношения ни к «ворам», ни к «сукам». Человеческая жизнь вообще перестала что-либо стоить…

Один из тогдашних арестантов вспоминает:

До сих пор помню состояние бессилия, которое испытывал, когда вечером после работы лагерную тишину вдруг разрывал истошный крик и очередная жертва беспредела валилась на землю с распоротым животом. Расправы в лагере в те времена были делом обычным и с каждым годом приобретали всё более внушительные размеры. (Ким Пархоменко. «ГУЛАГ, да не так»).

На это же обстоятельство указывает и Шаламов:

Поднаторев в кровавых расправах (а смертной казни не было в те времена для лагерных убийц) — и «суки», и блатные стали применять ножи по любому поводу, вовсе не имеющему отношения к «сучьей» войне.

Показалось, что повар налил супу мало или жидко — повару в бок запускается кинжал, и повар отдаёт богу душу.

Врач не освободил от работы — и врачу на шею заматывают полотенце и душат его… («Сучья» война»).

С прибытием новых этапов «блатных» война, разумеется, вспыхнула с особой жестокостью. Лагерное начальство схватилось за голову. О политике невмешательства не могло быть и речи. Перепуганные начальники попытались изолировать «сук» и «воров» друг от друга. Сначала в пределах одного лагеря стали создаваться отдельные «воровские» и «сучьи» зоны. Бесполезно!

Тогда стали закреплять за «ссученными» и «честняками» отдельные прииски. Всё равно и та, и другая вражеские стороны создавали «летучие отряды» для наскоков на места обитания противника. В конце концов за «ворами» и «суками» стали закреплять целые приисковые управления, объединяющие в себе несколько приисков. Так, всё Западное управление с больницами, тюрьмами, лагерями досталось «сукам», Северное — «ворам». (Речь идёт о золотодобывающих приисках Колымы).

Разумеется, подобное же разделение в конце концов стало характерно и для лагерей Центральной России, Урала, краёв и областей.

В результате пламя «сучьей войны», казалось, несколько утихло. Однако проблем у гулаговского начальства меньше не стало. Теперь начались головные боли с распределением этапов: сначала по камерам, потом — по «зонам». Везде надо учитывать «масть» уголовника, иначе спровоцируешь массовое неповиновение, беспорядки, или, как говорится на жаргоне, — «мутилово». Всё это требует дополнительного контроля, усилий по распределению арестантов, оформления лишней документации… То ли дело прежде: пришёл зэк, отправили туда, где в «зоне» свободные места — и с плеч долой! Теперь же надо решать с оглядкой, а то наживёшь на свою голову приключений. А этапы идут и идут, и с каждым приходится решать головоломки…

Нередко тюремщики, плюнув на все «тонкости», решались побыстрее распределить этап по «зонам», чтобы сбросить с плеч долой лишний груз, и при этом не разбирались в «мастях» уголовников. При этом «ворам» или «сукам» объявляли, что их везут в соответствующую их «статусу» «зону». А дальше — хоть трава не расти…

Впрочем, чаще всего это происходило не случайно и не от перенапряжения «начальничков». Это была целенаправленная политика стравливания профессионалов уголовного мира, только теперь — не стихийная бойня, а управляемый чекистами процесс. Одной из скрытых целей было уничтожение организованной преступности или хотя бы такой мощный удар по ней, после которого эта преступность не могла бы оправиться как можно дольше.

О том, что «воровской» этап направляется в «сучью» зону или «сучий» — в «воровскую», знало как руководство пересыльной тюрьмы, так и руководство лагеря назначения. А через него оповещались и, так сказать, «коренные» арестанты. Которые соответствующим образом готовились к приёму «гостей». Вот как описывает такую операцию и всё, что за ней последовало, Ахто Леви:

Однажды на воровском спецу, Девятке, примерно с полсотни воров были направлены в этап, а куда — не сказали; об этом редко говорят и к подобной невежливости здесь не привыкать. А доставили партию к воротам 13-й сучьей зоны.

Воры старались расспросить вольных бесконвойных, идущих мимо: какая зона, чья? Воровская, или, не дай бог, сучья? Ничего не узнали, все как в рот воды набрали. Единственно, конвоиры намекнули, что в зоне де воры, этак по секрету намекнули, чтоб не волновались честняги. Да и то: для конвоиров уголовники всех мастей — всё одно воры. Сквозь щели в заборе воры видели мелькавшие тени и стали кричать — выяснять обстановку:

— Эй! В зоне! Воры есть? — традиционный вопрос.

— Есть! — отвечали в зоне, воры даже не уловили в ответе глумливости. — Есть воры, есть!

Прибывшим этого недостаточно: надо, чтобы крикнули оттуда поименно, кто есть из известных, авторитетных воров.

— Россомаха здесь! — орали из зоны…

Как полагается, прибывших вышел приветствовать Хозяин (начальник лагеря) со свитою; тут и кум (оперуполномоченный), и КВЧ (начальник культурно-воспитательной части), и Режим (начальник по режиму), и Спецчасть… Наконец, гостеприимно распахиваются ворота — пожалуйте в зону.

… Тут же объявился комендант, одарил прибывших радужным блеском золотых зубов, и вообще радость от встречи с ворами его буквально переполняла. Из каскада его приветственных речей ворам становится ясно, что воров сейчас в зоне нет — они в лесу, на пикнике, на природе, слушают пение птичек, а прибывшим сейчас первым делом надо в баню, погреться-попариться…

Воры во главе с комендантом подошли к бане, но дверь в неё оказалась запертой. Комендант постучал кулаком по двери, открывать её никто не спешил. Выругавшись, комендант отправился искать банщика — так он сказал ворам, которые расселись и закурили…

Ещё невидимые ворами у бани, закрытые их взору бараком, уже подходили толпою суки. Их насчитывалось более ста человек, в руках у кого что: ломы, палки, колуны, швабры, пики (ножи), кирки, цепи, лопаты… Сук было вдвое больше, чем воров, даже втрое…

Когда толпа сук окружила воров, открылась изнутри и дверь бани, из неё выходили тоже вооружённые суки. Воры застыли потрясённые, понимая, что попали в ловушку. В зоне — суки!

Суки окружили их плотно со всех сторон, воцарилось молчание. Воры понимали ситуацию: предстоит испытание на прочность — будут гнуть.

— Кнур! — крикнул, наконец, Россомаха главному здесь из воров. — Тебе конец пришёл. Или пойдём перекинемся в терса (карточная игра)? Почифирим, а?

Это было предложение отказаться от прежней жизни…

— Нет, Россомаха, — Кнур его знал, Россомаха ведь когда-то был вором, хорошим вором, — наши дороги не сойдутся, канай сам с этой своей блядской компанией.

… Суки продолжали молчать, лишь всматриваясь в своих врагов. Они наслаждались этим мгновением ясного понимания предстоящего безнаказанного кровопролития, выбирали жертв, не боялись ничего: ведь воров, прежде чем впустить в зону, тщательно обыскивали, так что суки знали — воры безоружные…