Борис Колоницкий - «Трагическая эротика»: Образы императорской семьи в годы Первой мировой войны

• Название: «Трагическая эротика»: Образы императорской семьи в годы Первой мировой войны
• Автор: Борис Колоницкий
• Жанр: Прочая документальная литература
• ISBN: 978-5-4448-0345-5

Верноподданным российского императора следовало не только почитать своего государя, но и любить его. Император и члены его семьи должны были своими действиями пробуждать народную любовь. Этому служили тщательно продуманные ритуалы царских поездок и церемоний награждения, официальные речи и неформальные встречи, широко распространявшиеся портреты и патриотические стихи. В годы Первой мировой войны пробуждение народной любви стало важнейшим элементом монархически-патриотической мобилизации российского общества. Б. И. Колоницкий изучает, как пытались повысить свою популярность члены императорской семьи – Николай II, императрица Александра Федоровна, верховный главнокомандующий великий князь Николай Николаевич, вдовствующая императрица Мария Федоровна. Автор исследует и восприятие образов Романовых. Среди многочисленных источников, на основе которых написана книга, – петиции, дневники и письма современников, материалы уголовных дел против людей, обвиненных в заочном оскорблении членов царской семьи.

---

Подобная оценка выступления императора подтверждается и описаниями реакции на выступление царя. В конце речи Николая II многие присутствующие во дворце опустились на колени, некоторые плакали. Раздались крики «ура», зазвучал гимн, затем началось пение молитв «Спаси, Господи, люди Твоя» и «Многая лета». Военные, высшие гражданские чины и придворные, собравшиеся во дворце, горячо выражали свою преданность императорской семье. Царь записал впоследствии в своем дневнике: «…дамы бросились целовать руки и немного потрепали Аликс и меня». Великий князь Николай Николаевич, только что назначенный Верховным главнокомандующим, провозгласил «ура» и опустился перед Николаем II на одно колено. Он вынул из ножен свою саблю и потрясал ею в воздухе, другие присутствовавшие генералы и офицеры также салютовали императору обнаженными клинками. Весь зал присоединился к пению гимна. Великая княжна Татьяна Николаевна так описала атмосферу, царившую во дворце: «Потом Папа им несколько теплых слов сказал, и они ужас как кричали. Чудно было хорошо»144.

Илл. 3. Обложка журнала (1914)

Современники заметили, что текст царского манифеста напоминал обращения Александра I при начале войны с Наполеоном в 1812 году145. И сам император, если верить воспитателю наследника П. Жильяру, сравнивал 27 июля начавшуюся войну с Отечественной войной 1812 года: «Я уверен теперь, что в России поднимется движение, подобное тому, которое было в Отечественную войну 1812 г.»146.

Подобное настроение в начале войны разделяли многие русские патриоты самого разного толка. Очевидно, память о давнем конфликте, оформленная во многом романом Л.Н. Толстого и актуализированная во время недавнего юбилея, широко отмечавшегося в России в 1912 году, определяла и отношение к новой войне: «Россия чеховских рассказов вдруг переродилась в эпическую Россию толстовской “Войны и мира”», – писало «Новое время» в самом начале войны. Женский журнал уже в номере от 1 августа отмечал: «Современная война – война народов, но для нас, русских, это такая же отечественная война, какой была война 1812 г.»147. Начавшуюся войну уже в августе 1914 года газеты называли «Второй отечественной войной», потом это наименование проникло в официальные документы, затем она именовалась и Великой отечественной войной148.

После зачтения манифеста император и императрица появились на Среднем балконе, выходящем на Дворцовую площадь. Появление царской четы было встречено с восторгом большой толпой, собравшейся перед дворцом. Манифестанты держали государственные флаги и большие портреты императора149. Перед Николаем II склоняли флаги, часть собравшихся на площади опустилась на колени, раздались звуки гимна.

Реакцию толпы на Дворцовой площади невозможно понять, если не учитывать совершенно особую атмосферу, царившую уже на протяжении нескольких дней в столице Российской империи. С 13 июля жители города стали свидетелями патриотических манифестаций солидарности с Сербией. Как правило, манифестации формировались на Невском проспекте, одним из сборных пунктов был угол Садовой улицы, там, в витрине газеты «Вечернее время», вывешивались плакаты с последними новостями. Чаще всего манифестанты направлялись к зданию сербского посольства на Фурштадтской улице, где русские общественные деятели и сербские дипломаты обменивались речами. Известие об объявлении Австро-Венгрией войны Сербии, весть об объявлении мобилизации в России, наконец, новость об объявлении Германией войны России еще более подогревали настроение. Демонстранты выкрикивали лозунги: «Да здравствует Сербия!», «Долой Австрию!», «Долой немцев!». Постоянно исполнялся гимн «Боже, царя храни» и песнопение «Спаси господи».

Обилие возбужденных людей на улицах столицы не могло не беспокоить власти, полиция вначале пыталась предотвратить патриотические манифестации. Впрочем, огромные толпы прорывали оцепления и доходили до сербского посольства. Однако полиция все же не допускала распаленных манифестантов к германскому и австрийскому посольствам, с этой целью даже устраивались импровизированные баррикады: полиция преграждала улицы, останавливая трамваи, дрожки извозчиков и телеги ломовиков. Уже 13 июля толпа поднимала национальный флаг, затем использование флагов стало массовым, манифестации иногда возглавлялись живописными группами знаменосцев. В тот же день отдельные группы манифестантов провозглашали здравицы в честь императора. Не позже 16 июля манифестанты стали использовать и большие портреты царя.

В эти дни патриотические манифестации состоялись также в Москве, Киеве, Нижнем Новгороде, Одессе, Тифлисе и других городах империи. Однако движение на улицах столицы явно выделялось своим размахом. Полиция первоначально пыталась не пустить манифестантов и на Дворцовую площадь, однако к 8 часам вечера 17 июля несколько тысяч манифестантов, несущих национальные флаги, портреты царя и наследника, были туда допущены. «Знаменосцы», несущие портреты, выстроились перед дворцом большим полукругом, портреты осенили флаги. По команде руководителей манифестации тысячи людей опустились на колени и троекратно пропели «Боже, царя храни».

В последующие дни корреспонденты фиксировали все большее число портретов императора и цесаревича. Так, по Невскому циркулировал автомобиль, украшенный национальными флагами, его пассажиры, двое студентов, держали в руках большие портреты царя. Экзальтированная атмосфера на улицах столицы заставила писателя В.В. Розанова сравнить патриотические манифестации с великим христианским праздником: «Что-то неописуемое делается везде, что-то неописуемое чувствуется в себе и вокруг. Какой-то прилив молодости: на улицах народ моложе стал, в поездах моложе… В Петербурге ночью – то особенное движение и то особенное настроение, разговоры, тон, то же самое выражение лиц, какое мы все и по всем русским городам знаем в Пасхальную ночь»150.

События 20 июля на Дворцовой площади были подготовлены манифестациями предшествующей недели, имевшими большое общественное значение, влиявшими на процессы принятия политических решений. Выход царя к народу стал кульминационной точкой этого движения. В нем стихийные импровизации уличной толпы дополнялись действиями различных организаций, прежде всего славянских обществ, которые направляли манифестации, организовывали порядок и, по-видимому, поддерживали контакты с властями.

Одним современникам запомнилось, что царь, вышедший на дворцовый балкон, крестился и плакал, но председатель Государственной думы М.В. Родзянко вспоминал эту сцену иначе: «Государь хотел что-то сказать, он поднял руку, передние ряды зашикали, но шум толпы, несмолкаемое “ура” не дали ему говорить. Он опустил голову и стоял некоторое время, охваченный торжественностью минуты единения царя со своим народом, потом повернулся и ушел в покои». И современной монархической пропагандой эта сцена, в которой царь безмолвствовал, а народ выражал свое мнение восторженными криками, изображалась как символ полного единства царя и народа. Газета «Новое время» писала даже не о единении, а о «полном и безраздельном слиянии Царя с народом»: устами царя-де говорит сам народ. Автор газеты, развивая эту тему взаимной любви народа и императора, писал: «В эту минуту казалось, что Царь и Его народ как будто крепко обняли друг друга и в этом объятии встали перед великой Родиной. Всюду глядели на Государя сквозь слезы – и это были слезы умиления и любви». В этих условиях никакие речи монарха и не были нужны: «Не слыша Государя, не зная, что Он говорил недавно там, во дворце, все понимали, что Он – сама любовь к народу, и в Его невольном безмолвии среди бури этих приветствий… Это был особенный разговор Царя с Его народом, им только понятный, после которого укрепляется еще сильнее взаимная любовь, растет мужество и смело глядят глаза в будущее. … Кто разорвет этот союз? Да живут Царь и народ!»151

Некоторые свидетели событий ценили сдержанность русского царя, противопоставляя ее театральным жестам германского императора в начале войны: «В то же самое время Вильгельм в Берлине произносил речи с балкона дворца перед огромной толпой, пытаясь разжечь своим красноречием патриотизм в сердцах людей. А Николай стоял перед своими подданными, не произнося ни слова, не делая ни жеста, и они опускались на колени в преклонении перед “белым царем”, даруя ему величайший час в его жизни!»152

Провинциальные издания, авторы которых не могли быть свидетелями событий на площади, добавляли новые живописные детали, преувеличивая масштаб и без того значительного события. Газета, выпускавшаяся во Львове после занятия города русскими войсками, так «вспоминала» тот день:

И когда была объявлена война, на огромной площади Зимнего дворца собралось более ста тысяч самой разнообразной публики. Тут были и рабочие, и чиновники, и студенты – тут были все.