Элизабет Гаскелл - Жизнь Шарлотты Бронте

• Название: Жизнь Шарлотты Бронте
• Автор: Элизабет Гаскелл
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-389-10104-3

Эта книга посвящена одной из самых знаменитых английских писательниц XIX века, чей роман «Джейн Эйр» – история простой гувернантки, сумевшей обрести настоящее счастье, – пользуется успехом во всем мире. Однако немногим известно, насколько трагично сложилась судьба самой Шарлотты Бронте. Она мужественно и с достоинством переносила все невзгоды и испытания, выпадавшие на ее долю. Пережив родных сестер и брата, Шарлотта Бронте довольно поздно вышла замуж, но умерла меньше чем через год после свадьбы – ей было 38 лет. Об этом и о многом другом (о жизни семьи Бронте, творчестве сестер Эмили и Энн, литературном дебюте и славе, о встречах с писателями и т. д.) рассказала другая известная английская писательница – Элизабет Гаскелл. Ее знакомство с Шарлоттой Бронте состоялось в 1850 году, и в течение почти пяти лет их связывала личная и творческая дружба. Книга «Жизнь Шарлотты Бронте» – ценнейший биографический источник, основанный на богатом документальном материале. Э. Гаскелл включила в текст сотни писем Ш. Бронте и ее корреспондентов (подруг, родных, литераторов, издателей). Книга «Жизнь Шарлотты Бронте» впервые публикуется на русском языке.

---

Однако вскоре в обычном течении школьной жизни, с ее рутинными занятиями и обязанностями, произошел первый сбой – тяжелый и печальный. Марта – прелестная, милая, озорная и веселая Марта – вдруг тяжело заболела и слегла в пансионе Шато-де-Кукельберг. Старшая сестра самоотверженно заботилась о ней, но все усилия оказались тщетны: через несколько дней Марта умерла. Вот собственный рассказ Шарлотты об этом событии:

Я не знала о болезни Марты Т. вплоть до того самого дня, когда она умерла. Я примчалась в Кукельберг на следующее утро, еще не осознавая, что ей грозит серьезная опасность, и мне сказали, что все уже кончено. Ночью она умерла. Мэри увезли в Брюссель. С тех пор я часто виделась с Мэри. Нельзя сказать, что она раздавлена случившимся; однако, пока Марта болела, старшая сестра была ей больше чем матерью и больше чем сестрой: она дежурила у ее постели, заботилась и ухаживала за ней нежно и неустанно. Я побывала на могиле Марты – на том месте, где в чужой земле упокоился ее прах.

Те, кто читал роман «Шерли», наверное, помнят несколько строк (примерно полстраницы), исполненных грустных воспоминаний:

Что касается малютки Джесси, то отец далек от мысли, что она недолго проживет: она ведь так весела, так мило болтает, уже и сейчас такая лукавая, такая остроумная! Она может вспылить, если ее заденут, но зато как она ласкова, если с ней добры! Послушание сменяется в ней шаловливостью, капризы – порывами великодушия; она никого не боится… зато она мила и доверчива с теми, кто к ней добр. Очаровательной Джесси суждено быть всеобщей любимицей… <…> Знакомо ли вам это место? Нет, никогда прежде вы его не видели; но вы узнаете эти деревья и зелень – это кипарис, ива, тис. Вам случалось видеть и такие каменные кресты, и такие тусклые венки из бессмертника. Вот оно, это место, – зеленый дерн и серая мраморная плита – под ней покоится Джесси. Она прожила только весну своей жизни; была горячо любима и сама горячо любила. За время своей короткой жизни она нередко проливала слезы, изведала много огорчений, но и часто улыбалась, радуя всех, кто ее видел. Умерла она мирно, без страданий, в объятиях преданной ей Розы, которая служила ей опорой и защитой среди многих житейских бурь; обе девушки были в тот час одни в чужом краю, и чужая земля приняла усопшую Джесси в свое лоно.

<…>

Но прости меня, Джесси, я больше не буду писать о тебе! Сейчас вечер, снаружи осенняя слякоть и непогода. В небе всего одна туча, но она окутала всю землю, от полюса до полюса. Ветер не знает устали; рыдая, мечется он среди холмов, мрачные силуэты которых кажутся черными в туманных сумерках. Дождь весь день хлестал по колокольне,[6] она возвышается темной башней над каменной оградой кладбища, где все – и высокая трава, и крапива, и сами могилы – пропитано сыростью. Сегодняшний вечер мне слишком напоминает другой точно такой же, осенний, пасмурный и дождливый, но то было несколько лет назад. Те, кто посетил в тот непогожий день свежую могилу на протестантском кладбище чужой страны, собрались в сумерках у камелька. Они были разговорчивы и даже веселы, однако все чувствовали, что в их кругу образовалась какая-то пустота, которую ничто никогда не заполнит. Они знали, что утратили нечто незаменимое, о чем они будут жалеть до конца своих дней, и каждый думал о том, что проливной дождь мочит сейчас и без того сырую землю, скрывшую их утраченное сокровище, над которым стонет и плачет осенний ветер. Огонь согревал их, Жизнь и Дружба еще дарили им свое благословение, а Джесси лежала в гробу, холодная и одинокая, и лишь могильная земля укрывала ее от бури170.

Это была первая смерть в кругу самых близких Шарлотте людей с тех пор, как давным-давно умерли две ее старшие сестры. Она пыталась, как могла, утешить Мэри, когда вдруг пришло известие из дома о том, что ее тетя, мисс Брэнвелл, очень серьезно больна. Эмили и Шарлотта тут же стали собираться. Они торопливо укладывали вещи, намереваясь как можно скорее отправиться в Англию и не зная, доведется ли им когда-либо вернуться в Брюссель. Они оставляли и пансион, и все свои отношения с мсье и мадам Эже; собственное будущее виделось им весьма туманным. Буквально накануне отъезда, наутро после получения первого сообщения о болезни мисс Брэнвелл, как раз в ту минуту, когда надо было отправляться из пансиона, пришло второе письмо, содержавшее известие о смерти. Ускорить отъезд Шарлотта и Эмили не могли – все меры были уже приняты. Сестры отплыли в Англию из Антверпена, ехали ночь и день и прибыли в Хауорт утром во вторник. Похороны и все остальные обряды уже прошли, мистер Бронте и Энн сидели вместе в глубокой скорби по той, которая с таким тщанием вела хозяйство в их доме на протяжении почти двадцати лет и заслужила любовь и уважение своих домашних. Пока мисс Брэнвелл была жива, они и не подозревали, насколько тяжелой окажется для них эта утрата. Небольшое состояние, которое она скопила ценой многих лет экономии, отказывая себе во всем, было завещано племянницам. Брэнвеллу, ее любимцу, тоже полагалась часть тетушкиного наследства, однако его безрассудное поведение так огорчало старую даму, что она вычеркнула его имя из завещания.

Когда прошло первое потрясение, три сестры почувствовали радость от встречи после самой долгой в их жизни разлуки. Им было что вспомнить из прошлого и было о чем подумать на будущее. Энн уже некоторое время занимала место гувернантки и должна была вернуться к своим обязанностям в конце рождественских каникул. Значит, следующий год сестрам снова предстояло провести в разлуке; однако затем счастливая мечта о совместной жизни и открытии школы должна была осуществиться. Разумеется, теперь они и не думали поселиться в Бёрлингтоне или другом подобном месте вдали от отца; та небольшая сумма, которой располагала каждая из них, позволяла произвести определенные изменения в пасторате, чтобы в нем можно было открыть школу. Планы Энн на ближайшее время были известны. Эмили сразу решила, что именно ей надо оставаться дома с отцом. А о том, чем займется Шарлотта, много думали и даже спорили.

Даже во время спешного отъезда Шарлотты и Эмили из Брюсселя мсье Эже нашел время, чтобы написать письмо мистеру Бронте с соболезнованиями о понесенной потере. Письмо это, помимо выражения самых почтительных чувств к отцу, содержит и самый любезный отзыв о поведении его дочерей, и потому я в любом случае привела бы его здесь, даже если бы в нем не делалось предложение относительно Шарлотты, которое несомненно заслуживает места в ее жизнеописании.

Au Révérend Monsieur Brontë; Pasteur Evangélique, etc., etc.

Samedi; 5 9bre

Monsieur,

Un événement bien triste décide mesdemoiselles vos filles à retourner brusquement en Angleterre, ce départ qui nous afflige beaucoup a cependant ma complète approbation; il est bien naturel qu’elles cherchent à vous consoler de ce que le ciel vient de vous ôter, en se serrant autour de vous, pour mieux vous faire apprécier ce que le ciel vous a donné et ce qu’il vous laisse encore. J’espère que vous me pardonnerez, Monsieur, de profiter de cette circonstance pour vous faire prévenir l’expression de mon respect; je n’ai pas l’honneur de vous connaître personellement, et cependant j’éprouve pour votre personne un sentiment de sincère vénération, car en jugeant un père de famille par ses enfants on ne risque pas de se tromper, et sous ce rapport l’éducation et les sentiments que nous avons trouvés dans mesdemoiselles vos filles, n’ont pu que nous donner une très haute idée de votre mérite et de votre caractère. Vous apprendrez sans doute avec plaisir que vos enfants ont fait du progrès très remarquable dans toutes les branches de l’enseignement, et que ces progrès sont entièrement dûsà leur amour pour le travail et à leur perséverance; nous n’avons eu que bien peu à faire avec de pareilles élèves; leur avancement est votre œuvre bien plus que la notre; nous n’avons pas eu à leur apprendre le prix du temps et de l’instruction, elles avaient appris tout cela dans la maison paternelle, et nous n’avons eu, pour notre part, que le faible mérite de diriger leurs efforts et de fournir un aliment convenable à la louable activité que vos filles ont puisée dans votre exemple et dans vos leçons. Puissent les éloges méritées que nous donnons à vos enfants vous être de quelque consolation dans le malheur qui vous afflige; c’est là notre espoir en vous écrivant, et ce sera, pour Mesdemoiselles Charlotte et Emily, une douce et belle récompense de leurs travaux.

En perdant nos deux chères élèves nous ne devons pas vous cacher que nous éprouvons à la fois et du chagrin et de l’inquiétude; nous sommes affligés parce que cette brusque séparation vient briser l’affection presque paternelle que nous leur avons vouée, et notre peine s’augmente à la vue de tant de travaux interrompues, de tant des choses bien commencées, et qui ne demandent que quelque temps encore pour être menées à bonne fin. Dans un an, chacune de vos demoiselles eût été entièrement prémunie contre les éventualités de l’avenir; chacune d’elles acquerrait à la fois et l’instruction et la science d’enseignement; Mlle. Emily allait apprendre le piano; recevoir les leçons du meilleur professeur que nous ayons en Belgique, et déjà elle avait elle-même de petites élèves; elle perdait donc à la fois un reste d’ignorance, et un reste plus gênant encore de timidité; Mlle. Charlotte commençait à donner des leçons en français, et d’acquérir cette assurance, cet aplomb si necessaire dans l’enseignement; encore un an tout au plus, et l’œuvre était achevée et bien achevée. Alors nous aurions pu, si cela vous eût convenu, offrir à mesdemoiselles vos filles ou du moins à l’une des deux une position qui eût été dans ses goûts, et qui lui eût donné cette douce indépendance si difficile à trouver pour une jeune personne. Ce n’est pas, croyez le bien monsieur, ce n’est pas ici pour nous une question d’intérêt personnel, c’est une question d’affection; vous me pardonnerez si nous vous parlons de vos enfants, si nous nous occupons de leur avenir, comme si elles faisaient partie de notre famille; leurs qualités personnelles, leur bon vouloir, leur zèle extrême sont les seules causes qui nous poussent à nous hasarder de la sorte. Nous savons, Monsieur, que vous peserez plus mûrement et plus sagement que nous la conséquence qu’aurait pour l’avenir une interruption complète dans les études de vos deux filles; vous deciderez ce qu’il faut faire, et vous nous pardonnerez notre franchise, si vous daignez considérer que le motif qui nous fait agir est une affection bien désinterressée et qui s’affligerait beaucoup de devoir déjà se résigner à n’être plus utile à vos chers enfants.