Александр Сидоров - Великие битвы уголовного мира. История профессиональной преступности Советской России. Книга первая (1917-1940 г.г.)

• Название: Великие битвы уголовного мира. История профессиональной преступности Советской России. Книга первая (1917-1940 г.г.)
• Автор: Александр Сидоров
• Издательство: МарТ
• Жанр: История
• Год: 1999
• ISBN: 5-87688-246-1

«История профессиональной преступности Советской России» — первое серьёзное и подробное исследование отечественной профессиональной преступности начиная с 1917 года. В книге проанализированы все этапы становления и развития профессионального уголовного мира СССР, его особенности, неформальные «законы» и традиции, критикуются неверные теории и ложные концепции целого ряда исследователей. Издание сопровождается богатым документальным и иллюстративным материалом.

Рекомендуется в качестве учебного пособия для высших учебных заведений по специальностям «История России», «История государства и права», «Психология», «Социальная психология», «Пенитенциарная психология», «Уголовно-исполнительное право», «Культурология», «Социолингвистика» и другим.

---

Однако довольно скоро они сами стали называть себя «ворами в законе». Спроси сегодня у подобного деятеля о значении этого выражения, и последует гордый ответ, что «в законе» — значит, авторитет признан «по закону» преступного мира и сам соблюдает воровские «законы». Пусть так. Но не следует забывать, кто позволил этим «баронам» выделиться из остальной массы заключённых и с какой целью использовал их авторитет.

Для начальника лагеря слова «в законе» означали, что авторитет завербован ОГПУ в качестве агента… Кроме того, каждый лагерный начальник был одновременно и старшим оперативным начальником, предоставляя регулярные отчёты об агентурной работе среди заключённых. Воры в законе находились у них на оперативном контакте. Такова, как говорится, правда жизни.

Мы, со своей стороны, уточним: такова, как говорится, ложь и нелепая легенда сочинителей, густо замешанная на невежестве. Но отмахнуться от неё мы не можем. Всесторонне проанализируем «теорию» бойких авторов.

Названный выше приказ ОГПУ по времени действительно совпадает с периодом становления «воровского ордена» — началом 30-х годов. Но только на этом его «связь» с возникновением «воровской» касты и заканчивается. Объясняем, почему.

Приказ, на который ссылаются «исследователи», — отражение глухой и долгой борьбы органов ГПУ и милиции. Борьба эта велась с 1924 года, когда заместитель председателя ГПУ Генрих Ягода подписал секретный циркуляр, где ставился вопрос о передаче в ведение ОГПУ органов милиции и уголовного сыска. В то время против этого резко высказался нарком внутренних дел Александр Белобородов. Он дал резкую отповедь Ягоде, заявив, что надо улучшать милицию, а не менять её подчинённость. И вопрос был снят с повестки дня.

Однако, выждав, Ягода всё же добился в конце концов своего: с его подачи 31 декабря 1930 года ВЦИК и СНК РСФСР упразднили своим постановлением НКВД РСФСР, а функции руководства милицией и уголовным розыском передали ОГПУ.

Чекисты победили. Но им необходимо было показать, что передача милиции в их ведение была совершенно необходима. Вот тогда в марте 1931 года появляется знаменитый приказ ОГПУ, который предписывал всем чекистам в центре и на местах заняться активной чисткой аппарата милиции и уголовного розыска. Проще говоря, необходимо было доказать бездарность, непрофессионализм, коррумпированность и другие грехи работников милиции и «принципиальность», «боевитость» чекистов в разоблачении этих фактов.

Разумеется, не последнюю роль играли и обвинения в сращивании сотрудников милиции с преступным элементом. Поэтому в приказе милиционерам запрещалось входить в близкий контакт с уголовниками и заключать с ними какие-либо негласные соглашения. То есть всю оперативную работу чекисты оставляли за собой.

Все эти «интриги мадридского двора» и являются тайной подоплёкой знаменитого приказа. Отсюда и всяческое нагнетание обстановки, призывы использовать все средства для «разоблачения» «продажных» «ментов» (чекисты в этом контексте, разумеется, выглядят идеально чистыми и благородными «борцами за правое дело»).

Впрочем, при любых раскладах направленность приказа — узко специальная: борьба за чистоту рядов милиции и УГРО. Поэтому никакой связи с поддержанием порядка в советских концлагерях и предотвращением «восстаний» он не имел и иметь не мог. Это — совершенно разные области оперативной работы.

Далее. Терешонок и Подлесских обращают внимание на рекомендацию использовать при разоблачении чуждых (преступных) элементов в милиции и УГРО «классово близких» пролетариату и крестьянству людей. При этом авторы подчёркивают, что имелись в виду уголовники.

Действительно, имелись в виду уголовники. Но далеко не всякие уголовники! Более того: в то время из категории «классово близких» исключались профессиональные «урки». Не случайно в исправительно-трудовом кодексе 1924 года, например, было чёткое разделение между заключёнными «из трудящихся» и «не принадлежащими к классу трудящихся». Профессиональные преступники, рецидивисты наряду с «буржуями» относились к последним…

Было существенное различие между терминами «социально близкий» и «классово близкий». Если «социально близкими» Советская власть могла считать профессиональных уголовников и «босяков» (особенно этот термин стал популярен в период «перековки» преступников на «великих стройках социализма» 30-х годов), то под «классово близкими» имелся в виду совершенно другой контингент.

Чтобы читателю стало совершенно ясно, какой именно, мы приведём отрывок из рассказа стрелка ВОХРа, напечатанного в знаменитом сборнике «Беломорско-Балтийский канал имени Сталина. История строительства 1931–1934 гг.»:

Сам я из деревенской бедноты, сын батрака. В старую армию попал молодым парнем в шестнадцатом году. В революции участвовал на фронте, а в Красную армию пошёл добровольцем.

Как случилось, что я свихнулся, — я вам рассказывать не буду… Пять лет получил. С начала сидел я в смоленских лагерях, а как начали строить канал, попал в Карелию.

Привезли нас в Медвежью гору. Меня вызвали в Управление, поговорили, что я из бедняков и был в Красной армии, статья у меня подходящая и срок небольшой, и меня отобрали в ВОХР. И других отобрали, и всем дали оружие. Никак я такого оборота дела не ожидал…Десять лет как не держал я в руках винтовку…

— Винтовка хорошая, чего смотришь? — незаметно подошёл командир. — Имей в виду — если заключённому дают винтовку — это честь. В охрану не всякого принимают, с разбором. Классово-близких нет. Понятно?

— Понимаю, гражданин начальник.

— Ну, смотри, товарищ, служи исправно.

Так что «классово близкими» в начале 30-х были вовсе не «блатари» и рецидивисты, а бытовики с обязательной принадлежностью к рабочим или крестьянам. Таким новая власть доверяла даже оружие. Таких выделяла из общей арестантской среды. Тот же вохровец вспоминал: «Насиделся я по домзакам с ворами, с бандитами. Иной на волю на месяц, как на курорт, выйдет и опять в тюрьму, поплёвывает да на блатном языке своё чешет. Я среди них ни как свой ни как чужой». Другими словами, между «классово близкими» бытовиками и «социально близкими» «уркаганами» была дистанция огромного размера. Именно на «классово близких» и рекомендовала опираться власть, чтобы предотвратить проникновение преступного элемента (надо думать, как раз из «социально близких»!) в правоохранительные органы.

Мы уже рассказывали о наплыве разношёрстной массы уголовников в органы правопорядка в первые годы после революции. В конце 20-х встречалось и другое: уголовным душком были пропитаны ряды добровольных помощников милиции — дружинников. В том же Ростове-папе члены созданных в помощь милиции рабочих дружин имели связи со спекулянтами, шинкарями; упоённые властью, совершали самовольные облавы, обыски… Случалось, среди дружинников оказывались даже крупные бандиты! Именно за чистоту рядов и ратовал приказ 1931 года, на который ссылаются Терешонок и Подлесских. Но при чём же здесь «законные воры»?

Однако приведённые выше возражения ещё не опровергают версии о том, что касту «воров» в советских лагерях создали чекисты — пускай они даже не руководствовались приказом 108/65, а просто исходили из ситуации, реально сложившейся в местах лишения свободы.

Конечно, мы далеки от мысли спорить с тем, что оперативные работники лагерей (домзаков, арестных домов и пр.) активно вербовали агентов в среде профессиональных уголовников и успешно использовали их в борьбе против преступности (равно как и в других целях). Внедряли своих агентов в воровскую среду и чекисты из числа штатных сотрудников…Работа с так называемым «негласным элементом» — обычное дело.

Кстати: видимо, в широко известной «блатной» песне «Мурка» речь идёт об одной из удачных операций чекистов по внедрению в уголовный мир своего агента; причём этот агент (в ряде вариантов называется не только имя, но и фамилия — Маруся Климова) пользовался авторитетом в бродяжьей среде:

Речь держала баба, звали её Мурка —
Сильная и смелая была;
Даже злые урки
Все боялись Мурки —
Воровскую жизнь она вела…

Хотя не следует преувеличивать «документальность» этой песни. Известно, что «уркаганский мир» практически не допускал участия в своих сходках женщин-«блатнячек». Вероятно, речь идёт о собирательном персонаже. На это настраивает уже само имя — Мурка. «Мурками» звали сотрудников московского уголовного розыска — МУРа. Бытовала даже поговорка — «Урки и мурки играют в жмурки», то есть одни ловят, другие прячутся. Так что, скорее всего, «Мурка в кожаной тужурке» первоначально мыслилась как типический образ агента-чекиста, и лишь позже превратилась в «Мурку-мурёночка, Марусю Климову»…