Пенелопи Гиллиатт - Отличный кусок дерева

• Название: Отличный кусок дерева
• Автор: Пенелопи Гиллиатт
• Издательство: Журнал «Англия»
• Жанр: Короткие истории
• Год: 1979

Пенелопи Гиллиатт 47 лет. Она замужем и имеет одну дочь. Свое время она делит между Нью-Йорком (где она с 1967 г. работает кинокритиком в журнале «Нью-Йоркер») и Лондоном (где она пишет о кино и театре для различных изданий). С миром кино связаны и два написанных ею критико-биографических исследования: «Жак Тати», посвященный знаменитому французскому комическому актеру, и «Жан Ренуар», посвященный французскому режиссеру. Оба вышли в 1975 г.

Пишет Гиллиатт также романы («По одному», 1965, и «Состояние перемен», 1967) и рассказы, в которых часто использует кинематографические приемы: образы, крупный план, монтаж и перенос действия — натуралистческую манеру письма, как она сама ее называет. Высокую оценку со стороны критики получил написанный ею сценарий фильма «Этот проклятый-выходной», поставленного Джоном Шлезингером. В его основе лежит история взаимоотношений тридцатилетней женщины и двух мужчин, одного старше, другого — моложе ее, лет 25. Широкую известность принесли Гиллиатт и ее рассказы, выходившие в сборниках «Как там на улице и другие рассказы» (1968) «Это никого не касается» (1972) и «Изумительные жизни» (1977). Рассказ, на котором мы остановили свой выбор, «Отличный кусок дерева», взят из последнего сборника. В нем проявилась присущая Пенелопи Гиллиатт острая наблюдательность как в обрисовке человеческих характеров, так и социальных аспектов поведения.

---

Пенелопи Гиллиатт Отличный кусок дерева

— Я не прочь немножко поработать, — сказал Вилли, демобилизовавшийся сержант, столяр в свободное от сидения за телевизором время, — хобби у него такое. Когда заканчиваются телепередачи, на него часто нападает желание поработать. У верстака, в саду, стоит его жена, Дорис, держит фонарь. Не может он столярничать без напарника ни в какой день, ни в какой час, хотя в рабочие дни ей нужно вставать в шесть утра и отправляться на работу, убирать квартиры.

— Уж ночь совсем, — сказала в эту субботу Дорис. — Ты своим стуком всех соседей разбудишь. Людям хочется подольше отдохнуть, а ты, если сейчас примешься, до рассвета не угомонишься.

— Да это пустяк по сравнению с рок-энд-роллом в соседнем доме или с хором, что упражняется через дорогу.

Дорис и Вилли живут в небольшом лондонском доме, неподалеку от Элефант-энд-Кастл.[*Слон и Замок (англ.) — район в юговосточной масти центрального Лондона, получивший название от некогда стоявшей здесь таверны «Infanta di Castilia» (инфанта Кастилии — исп.)] Гостиная оклеена обоями — наклеивал сам Вилли, когда был покрепче. Обои темно-кремового цвета, мелкие пятнышки по гладкому полю; поверху и понизу идет широкий бордюр с цветочным орнаментом, чтобы скрыть огрехи в нарезке кусков. Мебель расставлена так, чтобы заслонить пузыри на обоях. Пол застлан ковром с узором. Стоит горка с баром, набитая хрусталем, но бутылок не видать, кроме сладкого хереса и бренди, припасенного из медицинских соображений. Сидя в кресле за телевизором, Вилли по большей части потягивает пиво. Дорис любит красный портвейн, но теперь стала — перед тем, как выпить, — вынимать два своих вставных зуба, потому что Вилли, намереваясь обратить дело в шутку, заявил, что он не в силах прельститься женщиной с малиновыми зубами. Комната завалена кусками всевозможных досок и багета. Вилли только что закончил угловой шкафчик для раковин и сувениров в подарок своему сыну, который преуспел в жизни и женился на библиотекарше. Ежемесячные визиты к родственникам мужа по воскресеньям нагоняют на библиотекаршу тихую скуку.

Самая красивая вещь в гостиной — мраморные часы над камином. Камин пуст — эту часть Лондона превратили теперь в бездымную зону, а электрокамин слишком велик и не влезает в отверстие. Как-то Вилли вымерил, сколько нужно вынуть стены, чтобы разместить его в камине, и просверлил дрелью стены, — посмотреть, есть ли среди них капитальная. Оказалось, что одна. Можно будет сложить подпорку и перенести на нее тяжесть, говорит Вилли, но это дело, вместе со множеством других, он пока что отложил. Мраморные часы Вилли купил за 25 копеек на дешевом благотворительном базаре. Через боковые стеклянные стенки видно их внутреннее устройство: внушительное сооружение из медных зубцов, колесиков и винтиков, как в первых паровых двигателях. Когда Вилли их купил, часы не ходили. Ежели он сам не справится, решил он, тогда отнесет их к часовщику. Он разобрал это хитрое устройство и разложил части на газете «Дэйли миррор» [*популярная ежедневная газета] на кухонном столе, оставив записку «Ничего не трогать».

— Мне негде раскатывать тесто, — говорила Дорис, — и не один раз.

— В таких делах соображать надо, — говорил Вилли — и не один раз. — Красивые мраморные часы — это тебе не какой-нибудь тостер, их так, сходу не соберешь.

Разобранный тостер тоже имеется; дожидается в саду, в садовом сарайчике своего часа, когда дойдет до него очередь ремонтироваться. Однажды в сочельник Вилли уселся перед разложенными на «Дэйли миррор» деталями и старательно собрал часы. Ходят они идеально. Две детали механизма остались для него загадкой. Завернутые в газету, они хранятся в сарайчике, в баночке из-под меда с надписью: «Детали мраморных часов, неиспользованные».

Первые два метра их расположенного за домом сада занимает розарий, потесненный угольным бункером, предоставленным им властями во время второй мировой войны; бункер этот всегда был чересчур мал. Вилли соорудил себе другой: замечательный большой бункер со скатом, по всем правилам, и откидной крышкой над отверстием для загрузки (его собственного изобретения), но дождевая вода просачивалась сквозь пазы петель на уголь. До того, как район превратили в бездымную зону, люди хранили уголь в бункере, потому что считали это сухим местом. Отверстия обоих пустующих ныне бункеров достаточно велики, чтобы туда можно было засунуть остатки досок, которые Вилли никогда не выбрасывал, нуждающиеся в чистке чайные подносы, руль от старого, трехколесного велосипеда сына, три колеса от детской коляски (четвертое, таинственным образом обнаружить не удалось), украденные Вилли с выброшенного хитроумного сооружения, вроде самоходной тележки, которое состояло из ящика из-под апельсинов и колес и которое он нашел на мусорной куче, и ржавую клетку, где сохранился в целости лишь загнутый кверху пластмассовый край днища, который не давал зернышкам высыпаться.

Его мастерская расположилась в садовом сарайчике, в дальнем углу небольшой бетонной площадки. На противоположной от входа стене тянутся полки, уставленные банками из-под джема, банками из-под огурцов и коробочками из-под бульонных кубиков, где хранятся шурупы и гвозди. На каждой написано: «дюйм с одн. восьм.», «дюйм с одн. десят.», «гвозди с плоской головкой», «панельные штыри», «двухдюймовые гвозди» или «шурупы с потайной головкой». Банки запечатаны клейкой лентой, по мнению Вилли это предохраняет гвозди от ржавчины. Ему не нравится, что в саду сыро, хотя это полезно для роз. Над входом в сарайчик он укрепил кусок смоленого брезента. Шесть месяцев обдумывал: каким образом прикрепить брезент, чтобы он не порвался на ветру и не портил вид роз. В сарайчике, тоже на задней стене, прибита вешалка, на которой в соответствии с размером развешаны пилы, стамески, обернутые в промасленные тряпки, клещи, плоскогубцы, отвертки (простые и для шурупов с крестообразной насечкой на головке), а также молотки, висящие строго по размеру, напоминая ксилофон. В баночках поменьше хранятся гаечки, шайбочки и сапожные гвозди для обуви. Его верстак, формально говоря, стоит под всеми этими полезными вещами, но по-настоящему работать на нем невозможно, хотя теоретически устроен он идеально, из-за того, что вокруг него все завалено, а сам он укреплен там намертво. Сделан он из тяжелой старой двери, которую нельзя сдвинуть с места — Вилли немало потрудился, чтобы как следует прикрепить его к задней стенке. Передние ножки сделаны из деревянных брусков толщиной два дюйма на четыре. Работать на нем невозможно из-за отсутствия места, подступы к нему закрывают развалившиеся шезлонги, сохранившие, по убеждению Вилли, еще какие-то признаки жизни, и два велосипеда, на которых его сын катался еще мальчишкой. Они очень дороги родителям и те не решаются их выбросить. Еще там стоит старый комод, с которым Вилли ни за что не хочет расстаться. «В случае чего, пригодится, когда свалятся, как снег на голову», — говорит он, мрачно намекая на то, что невестка с детьми может переехать к ним, когда угодно. Первый мопед их взрослого сына, который больше на нем не катается, хранится на улице, под пленкой.

Так что верстаком Вилли служит крышка маленького бункера. Он переворачивает крышку обратной стороной, ручкой внутрь, получается ровная поверхность. Даже при этом, надо сказать, не очень-то удобно: крышка идет наклонно. Он пользуется маленьким бункером, а не большим, который соорудил сам, потому что на первом, бетонном, прибивать удобнее, а еще потому, что откидную крышку его собственного изобретения нельзя перевернуть обратной стороной и освободиться от ручки. Бункер, на котором он работает, стоит перед голубятней, которую он соорудил в подарок жене в десятую годовщину их свадьбы, завесив окно в кухне старой занавеской, которой пользовались для затемнения, чтобы Дорис не могла увидеть, чем он там занимается; на сей раз, чтобы сделать ей сюрприз, обошелся без помощника. Работает он, стоя на куске ковра, который Дорис отыскала и постелила, чтобы у него не мерзли ноги. Надевает длинное коричневое пальто, карманы которого набиты сигаретами, гвоздями и линейками, потому что с бункера все сваливается. Рядом с ним — козлы, но все, кроме самой пилки, приходится делать на бункере. Правильность плоскостей и углов он проверяет на бетонном полу с помощью спиртового ватерпаса. Однажды, Вилли сделал прекрасный буфет, который, он жизнью клянется, точно выверил. Но в доме он начал качаться, как только Вилли стал нарезать на нем воскресный окорок, забрызгав жиром обои, на которых пятна расползлись как на промокашке.

— Полы в доме неровные, — горько сетовал Вилли. Пришлось Дорис подрезать две пробки от бутылок с уксусом, да подложить под ножки.