Джералд Эдвардс - Книга Эбинзера Ле Паж (отрывок)

• Название: Книга Эбинзера Ле Паж (отрывок)
• Автор: Джералд Эдвардс
• Издательство: Журнала «Англия»
• Жанр: Проза
• Год: 1983

«Отныне Гернси увековечен в монументальном портрете, который, безусловно, станет классическим памятником острова». Слова эти принадлежат известному английскому прозаику Джону Фаулсу и взяты из его предисловия к книге Д. Эдвардса «Эбинизер Лe Паж», первому и единственному роману, написанному гернсийцем об острове Гернси. Среди всех островов, расположенных в проливе Ла-Манш, Гернси — второй по величине. Книга о Гернси была издана в 1981 году, спустя пять лет после смерти её автора Джералда Эдвардса, который родился и вырос на острове.

Годы детства и юности послужили для Д. Эдвардса источником вдохновения. «Эбинизер Ле Паж» — единственная книга писателя, причём Эдвардс начал писать её, когда ему перевалило далеко за шестьдесят. В молодости по воле отца Д. Эдвардс был лишён наследства. С чувством горечи и обиды двадцатилетний юноша покинул Гернси, обосновался в Англии и стал вечным изгнанником. Последние годы он прожил как настоящий отшельник близ города Уэймут, в графстве Дорсет. Уэймут — ближайший к Гернси английский населённый пункт на острове Великобритания. С женой Д. Эдвардс расстался в 1933 году и со своими четырьмя детьми никакой связи не поддерживал. Отношение к семейной жизни писатель выразил одной фразой: «Я лучше буду раком-отшельником, чем семьянином». Хотя по натуре Д. Эдвардс не был абсолютным затворником, следующее замечание автора «Эбинизер Ле Паж» свидетельствует о том, насколько он был одержим идеей затворничества, изоляции: «Одна только мысль стать достоянием публики приводит меня в ужас… Я не собираюсь добровольно знакомить публику с какими бы то ни было автобиографическими сведениями».

«Эбинизер Ле Паж» — это воспоминания и впечатления главного героя, подробный человеческий документ о жизни на острове Гернси между 1890 и 1970 годами. Как и везде, это была эпоха культурного переворота, глубокого сдвига в жизни острова. В книге описаны местные традиции, нравы и черты характера, укоренившиеся во всех жителях острова: с одной стороны, чувство независимости, стойкость, смекалка, с другой — упрямство, отсталость, подозрительность к чужакам.

Д. Фаулс замечает, что любой роман, описывающий замкнутую общину, рискует заполучить ярлык «провинциального романа». Но как пишет сам Д. Эдвардс, его книга «описывает изнутри воздействие мировых событий» на заблуждающегося, но всегда честного индивидуума.

Одна из самых примечательных черт произведения Д. Эдвардса — живой разговорный язык главного героя, человека без какого-либо образования. Он, как и другие островитяне, говорит на местном диалекте, приправленном французскими словечками — географическая близость Франции даёт о себе знать. Благодаря живой речи читатель сопереживает рассказчику, несмотря на то, что повествование лишено традиционной последовательности и персонажи появляются и исчезают в том или ином эпизоде совершенно неожиданно. Покуда слышен голос рассказчика, непоследовательная и даже хаотичная история Эбинизера волнует и трогает. По словам другого известного английского романиста Уильяма Голдинга, «эту книгу не просто читаешь, ее переживаешь».

---

Джералд Эдвардс Книга Эбинзера Ле Паж

Отрывок, который мы предлагаем вниманию наших читателей, взят из завершающих страниц романа. Старик Эбинизер едет в машине своего молодого друга, художника, в котором ему хочется видеть своего родного внука.

— Ну как, пришел в себя? — сказал он.

— Да, всё в порядке. — сказал я.

— Тогда тронулись, — сказал он. — Хочу выставить тебе классного омара в «Империале».

Я сказал:

— Вот тоже выдумал! Я не дам тебе выбрасывать деньги на омаров в «Империале». Я знаю местечко, где можно не хуже поесть задарма получше.

— Где же это? — сказал он.

— Неподалёку от «Империала», — сказал я. — Я покажу дорогу.

Он развернул машину и поехал назад тем же путём, которым мы приехали. Я заметил, что один отрезок дороги стал длиннее, чем прежде, извилистая проезжая часть — шире, и на ней больше не было рытвин, как в ту пору, когда мы катались здесь с Джимом на велосипедах. Дом или два, которые были тут на моей памяти, исчезли. А там, где прежде был дом Кертье Ле Пеле, торчала уродливая современная коробка. Когда мы подъехали к «Империалу», я спросил:

— Ты можешь оставить машину где-нибудь неподалеку?

— Вон там, — сказал он, и нашёл стоянку в стороне от дороги, напротив автобусной остановки.

Мы вышли, и он нажал на какую-то штучку, чтобы никто не умыкнул машины. Я совсем растерялся и не знал, куда идти. Когда-то здесь всё было покрыто травой, да два-три дома, да несколько коттеджей, а теперь дома, дома, дома. Я сказал:

— Так. Теперь нам надо его отыскать. Это самое местечко.

Вряд ли он поверил, что тут может быть какое-то местечко, но пошёл за мной.

Возле автобусов было полно людей, и мы, должно быть, выглядели презабавной парочкой: он, высокий, с длинными стройными ногами, молодой, и я, старый, маленький, кривоногий. Я висел на его руке. Я перестал стыдиться этого. За новыми домами я нашёл проход, который вроде бы мог вывести куда надо. И вправду — всё было на своём месте: конёк крыши, немного позади скала, перекошенные, в сторону глядящие окна. Перед домом росли высокие цветы, из кривой трубы шёл дым.

— Да это же прямо как в сказке! — сказал он.

Я сказал:

— Здесь Лайза Керипель живёт.

Я отпустил его руку, пошёл вверх по тропинке и постучал в дверь. Никто не ответил. Подождав немного, я сказал:

— Она, наверно, за домом.

Обогнул дом. Невилл шёл следом. Я заметил, что сад и огород был ухоженный, в основном, фрукты, овощи, и добрый участок земли под картошкой. «Должно быть, ей кто-то помогает в этом деле», подумал я. В дальнем углу маленькая старушка кормила кур. Да, это была Лайза. Её жалкая старая спина, когда-то стройная, согнулась. На Лайзе была шляпка с козырьком, сабо, серое платье с пышной юбкой и чёрный атласный передник. Лица не было видно. Она бросала курам зёрна, и куры с налёту бросались на них. Я остановился. Я боялся ее напугать. Невиллу я сделал знак, чтобы он тоже не двигался. Лайза взглянула в нашу сторону и, казалось, вовсе не удивилась, только выпустила край передника, так что зёрна попадали прямо на кур. Точно так же она делала тридцать, сорок лет назад. Она медленно пошла к нам навстречу. Ей было тяжело идти быстро.

— Привет, — сказала она. — Сколько лет тебя дожидалась.

Лицо её было покрыто морщинами, а шея казалась тонкой. Но рот нисколько не изменился, и подбородок был таким же твёрдым как прежде. Её глубоко посаженные глаза цвета фиалки сверкали. Она улыбалась мне. Это была её ангельская улыбка. Лайза была также прекрасна, даже прекрасней, чем в тот день, когда я увидел её впервые.

— Кто это с тобой? — сказала она.

— Это мой друг, он привёз меня сюда, — сказал я.

Она оглядела его с ног до головы, как бывало прежде осматривала мужчин. В её глазах блеснуло былое озорство.

— Боже, до чего красивый парень! — сказала она.

— В самом деле, — сказал я.

Она протянула ему руку и сказала:

— Рада познакомиться.

Голос её был глубоким и сильным. Он придержал её руку, нежно-нежно, потом улыбнулся. Я видел, что она ему нравится.

— У тебя хороший сад, — сказал я.

— Кто тебе помогает?

— Пол Галльен, — сказала она.

В первое мгновенье я не мог понять, кто бы это мог быть.

— Внук Королевы Елизаветы [*Прозвище одного из действующих лиц романа.], — сказала она.

— Внук, — сказал я. — Боже, как летит время!

— Пойдём в дом, — сказала она.

В доме, на коврике, она переобулась: сняла сабо и одела чёрные атласные тапочки. Шляпку повесила за дверью. Её седые, но ещё густые волосы были коротко острижены и завиты. Мне пришлось снять берет. Из-за лысины я чувствовал себя неловко.

— Ты хорошо выглядишь, — сказала она.

— Ты тоже, — сказал я.

— Это странно, — сказала она, — если учесть, что я намного старше тебя.

Мне не хотелось спорить. В кухне ничего не изменилось, всё блестело и сверкало. Первым делом мне бросился в глаза серебристый молочный бидон, местный, гернсийский, который я когда-то подарил ей.

Он вновь стоял на почётном месте на горке, рядом с ветряной мельницей, маяком и кораблями. Она перехватила мой взгляд.

— Когда пришли немцы, я его закопала, — сказала она.

Лайза поставила на рашпер чайник.

— Присаживайтесь, сейчас будет чай, — сказала она.

Я почему-то сел не на один из стульев, окружавших стол с трёх сторон, а на скамью, спиной к стене. Невилл сел рядом. Я не думал, что это напомнит ей, но я ошибся.

— Привидение, мои два привидения, сейчас они исчезнут, — сказала она.

В это короткое посещение почти ничего не было сказано — так, несколько слов. Не могу даже сказать, как глубоко они подействовали на меня. Невилл ничего не заметил. Она покрыла стол яркой, цветистой скатертью.

— Хотите маринованных устриц? — сказала она. — У меня есть немного.

— Конечно, — сказал я. — Не знаю только, любит ли их Невилл.

— Никогда не пробовал маринованных, — сказал он.

— Так попробуй, — сказали.

— Хорошо, — сказал он.

— Его зовут Невилл? — сказала она.

— А фамилия?

— Невилл Фалла, — сказал я, — из Рая-в-Долине.

Она выставила на стол чашки, блюдца, тарелки, ножи, вилки и банку с устрицами, буханку хлеба и масло — берите, не стесняйтесь. Потом о чём-то задумалась.

— Твою мать звали Гилл? — спросила она Невилла.

— Да, — сказал он, — а что, вы знали её?

— Интересно, не дочка ли она Дона Гилла, — сказала она, — сына Жюрата Гилла?

— Жюрат Гилл — мой прадед, — сказал он, — мама частенько говорила о нём, гордилась им.

Я понял, кем он был. И Лайза поняла, что я понял.

Она разлила чай и села к столу напротив нас.

— Он женат? — сказала она мне.

Я ответил на диалекте, чтоб он не понял. Ещё нет, но скоро, надеюсь, будет. А как зовут девушку? Поинтересовалась она. Адель де ла Рю, у её тётки есть лавка в деревушке Св. Эндрю, объяснил я. Лайза знала эту семью. Отец, Фред де ла Рю, назовём его так, вовсе никакой не де ла Рю, разве ты не знал? Эдна де Муйпье из Виллок вышла за де ла Рю, но первый сын был не от него. Кто был его отцом, никто не знает. Я не вымолвил ни слова, не пошелохнулся, но мысль тотчас промелькнула у меня в голове, и Лайза одному Богу ведомо как — заметила, что промелькнула. Однажды воскресным вечером я встретил Эдну де Муйпье возле церквушки Катель и увёл её вниз по переулку Скин. Вскоре я прочёл в «Пресс», что она вышла замуж, и больше никогда о ней не вспоминал. Невилл поглядел и сказал:

— Бога ради, говорите на человеческом языке!

Я сказал:

— Я всего лишь рассказываю Лайзе о твоей Адель.

— Какая она? — сказала Лайза.

Вопрос озадачил Невилла.

— Не знаю, как и сказать, — сказал он. — Собственно, такая как я.

Я сказал:

— Только гораздо красивей.

Лайза откинула голову назад и засмеялась. Это был её прежний смех.

— Уж надеюсь, что красивей, — сказала она, — иначе Невиллу не позавидуешь!

— Ну, уж если об этом зашла речь, — сказал Невилл, — она смахивает на вас, такая же упрямая.

— Да, этот негодник в облаках не витает! — сказала Лайза. — Хорошо, что он не на мне женится.

Больше за столом ничего или почти ничего не было сказано. Невилл ел сосредоточенно, с большим удовольствием, даже взял добавку. Лайза следила за каждым его взглядом и движением. Было больно смотреть на её старое лицо, выражавшее и гордость и радость. Он был плоть от плоти её, и я от всей души хотел бы, чтобы он был моим. Но тогда Адель не была бы моей. Какими глазами я взгляну на неё, когда увижу в следующий раз? После того, как мы кончили, Лайза спросила, наелись ли мы. Мы в один голос ответили, что сыты. Она встала, чтобы убрать со стола.

— Невилл, — сказала она, — будь добр, поди к колодцу и принеси ведро воды.