Николай Рерих - Шамбала. Сердце Азии

• Название: Шамбала. Сердце Азии
• Автор: Николай Рерих
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-699-34136-8

Среди множества любителей и профессионалов дальних странствий лишь некоторые покинули свою родину и обосновались там, где живет их мечта. Гениальный французский художник Поль Гоген уехал на Таити, автор «Космической одиссеи 2001» Артур Кларк нашел свою землю обетованную на Цейлоне (Шри-Ланке). Николай Константинович Рерих (1874—1947) родился и вырос в столице Российской империи, а умер в «стране снежных гор» (Химачал-Прадеш) в Гималаях, на севере Индии.

Прославился бы Рерих, если бы был только художником? Несомненно, ведь среди 5000 его живописных и монументальных работ немало признанных шедевров мирового уровня. А если бы он был только писателем? Вероятно, ведь вихрь сведений, мыслей, чувств, ассоциаций и гениальных догадок книг Рериха увлекает читателя в свой водоворот и поднимает все выше и выше. А как общественный деятель? Еще бы, иначе как бы он смог пробить стену косности и подвигнуть мир к принятию коллективного решения о защите культурного достояния человечества?! А ведь этот человек состоялся и прославился не только как художник, писатель и общественный деятель, но и как философ, ученый и путешественник.

Перед вами книга, в которой рассказывается о грандиозном и захватывающем путешествии Н. К. Рериха и его спутников по Центральной Азии. Цейлон, Индия, Монголия, Восточный Туркестан, Сикким, Ладакх, Тибет – все было исхожено и изведано. Жара и холод, горные тропы и коварные перевалы, вооруженные столкновения и недоразумения с властями – и беседы, беседы, беседы с местными жителями об автомобилях и железных дорогах, о революции и буддизме, об идолах и тайнах восточных учений. И поиск Шамбалы – страны Духа.

Подробные дневниковые записи о перипетиях этого увлекательного и опасного путешествия гармонично дополняют размышления великого русского гуманиста о путях развития человечества, загадках древних цивилизаций и единстве пути Запада и Востока.

Обработка и систематизация обширных научных материалов, собранных экспедицией, потребовали создания и долгих лет труда целого института. Но одно несомненно – вся жизнь этого замечательного человека, все его свершения говорят об одном – он нашел свою Шамбалу.

Электронная публикация включает все тексты бумажной книги и основной иллюстративный материал. Но для истинных ценителей эксклюзивных изданий мы предлагаем подарочную классическую книгу. Издание щедро иллюстрировано цветными и черно-белыми изображениями еще и сегодня труднодоступных экзотических мест, которые посетила экспедиция. Подарочное издание рассчитано на всех, кто интересуется историей географических открытий и любит достоверные рассказы о реальных приключениях. Это издание, как и все книги серии «Великие путешествия», напечатано на прекрасной офсетной бумаге и элегантно оформлено. Издания серии будут украшением любой, даже самой изысканной библиотеки, станут прекрасным подарком как юным читателям, так и взыскательным библиофилам.

---

Идут из Гиалмы за топливом. И больше ничего. И звуков никаких. И красок больше нет. И жемчужная пыль взвивается голубым пологом. Как древние катафалки, мерно идут мафы и широко машут пурпурными колесами. Красочно, ярко горит красный наспинник китайского офицера. Против ветра он надел уморительный желтый капор с длиннейшим красным наспинником. Откуда это изобретение? В нем скрыты какие-то тысячелетия.

Влево уходит нить каравана. Куда он? Ведь это направление идет прямо на Тибет, на Чантанг. Так и есть, они идут на тибетские озера за солью. И еще памятная встреча. Зачернел далеко человек. Бодро шагает. Шаг не киргизский, а китаец по пустыне один не ходит. Шапка с ушами. Серый армяк. Да, это ладакхец. Этот пойдет хоть куда один по пустыне. Поравнялись. У него все зубы засветились. И руки протянул: «Джули, джули», – приветствует. И его к нам потянуло. Нашлись разные знакомые. Говорим, кто куда ушел. Кто в Чантанг. Кто через Кокяр. Кто мерз на Санджу. Что же это такое, что так сближает нас с тибетцами и ладакх-цами? В чем же этот общий язык? Откуда общий бодрый шаг? Откуда смелость одиноких хождений? Хотелось оставить с нами этого прохожего друга.

31 января.

После ветра и тумана сияет яркое утро. Идем до Чуда: люди просят прервать поход до Гумы на два дня. Так и сделаем. Китайский отдел каравана развалился первым. На четвертый день Цай Хань-чен уже похож на мертвеца. Тан Ке-чан сильно ослабел и даже застрял на дороге. Сун потерял перчатки и впал в раздражение. У китайского солдата пала лошадь. Словом, еще раз нам показано, что для похода китайцы совершенно негодны. Цай Хань-чен отлично клеит бабочек.

Тан Ке-чан заботливо возится около своей постели, ибо порядочная китайская постель должна походить на гору. Сун бойко налетает на [киргизов]. Солдаты и офицер в капоре похожи на все что угодно, но не на воинов. И эти винтовки с наглухо заткнутыми дулами и завязанными замками – ведь они превратились в символ. Конечно, разбойников здесь нет, но вся эта рать побежит при виде первой организованной колонны.

Опять попадаются бело-синие пятна снега. С северной стороны каждого бархана притаилось такое светлое благоуханное пятно. Положительно, снег дает почве какое-то благоухание. Нельзя верить, что сегодня последний день января, – это весна. Тюрки сегодня работали лучше, за что и получили барана. Бедные, они ценят каждое проявление внимания. Видимо, хозяин каравана их жмет. Что же это за «лестница спрутов»? Геген опять сердится на китайцев.

Приятно прийти на стоянку до темноты. В Тибете идут с четырех утра до часу [дня]. Да, да, положительно весна. Рисовал.

1 февраля 1926 года (понедельник).

Гума. Шли какими-то фантастическими песочными формациями. Иногда казалось, что это остатки ступ или башен. Снега больше. Белые откосы дают впечатление берегов, а между ними – точно море. Настолько убедительно впечатление моря, что приходится вспомнить, что в пустыне нет таких водных поверхностей.

Опять «приготовлен» для нас пыльный сад, опять беки и солдаты. Не успеваем разложить палатки, как приезжает амбань. Впечатление лучшее, нежели в Хотане. Амбань знает о наших хотанских невзгодах. Возмущается хотанскими властями. Удивляется, как можно запрещать художнику работать, и подтверждает, что дорога на Дуньхуан по пустыне очень трудная и для «тай-тай» невозможно было бы ехать таким путем два месяца (тай-тай значит «госпожа»). Разговор переходит на детские темы: в Гуме летом очень жарко, жарче, чем в Ганьсу. В Урумчи теперь очень холодно и нельзя, как здесь, сидеть на дворе.

В Гуме хороших лошадей нет, но зато в Кашгаре есть высокие лошади, а самые лучшие иноходцы – в Карашаре. Все это мы и без того знаем. С амбанем его сын девяти лет. Потом и отца, и сына сажают в пестрый двухколесный ящик – мафу, и все уезжают. А Юрию опять приходится садиться на коня и ехать с ответным визитом. У ворот толпа. Поверх глиняных стен торчат вереницы голов в мохнатых шапках. Солдаты шумно стегают непрошеных зрителей. Завтра стоим в Селяке вместо Чолака: в Чолаке вода вся пересохла.

Вечер закончился китайскими танцами. Пришла процессия с бумажными фонарями. Перед воротами сада сомкнулся тесный круг, и пошел пляс. Сперва старик, молодуха и верблюд. Молодуха убегает от старика, тот ловит ее, и верблюд очень декоративно машет косматой шеей.

Потом танец корабля с песней. В красной бумажной ладье качается «красавица», и гребец вроде Харона[420] гребет перед носом ладьи. Потом – дракон и ездоки на бумажных конях. Пели: «Как из неба рождаются звезды, так из земли выходят воды».

Нехитро, но ничего грубого и мерзкого не было. Взрослые голоса мешались со звонкими молодыми. Вся темь ночи была полна движения простой и негрубой толпы.

2 февраля.

Очень зимняя, белая пустыня. Потоки замерзли. После Гумы – сразу плоская равнина. На горизонте низкие снежные холмы. Из-за воды должны остановиться в Селяке в час дня. Такого короткого перехода еще не бывало. Селяк – простой глиняный караван-сарай с несколькими корявыми деревьями среди молчащей пустыни. Серое небо. Восточный ветер. Какие-то верблюды, полдюжины собак и запуганные детишки хозяина. Ничего больше. И здесь догоняет нас странное сведение о Хотане. Керкембай, он же Молдаван, так поразительно похожий на англичанина, выдавал себя за персидского подданного, но оказался беглым директором Оттоманского банка и католиком. Вот уж подлинно безобразное наслоение, и становится понятнее, почему он три недели задерживал наши телеграммы. В его мастерской по изданиям Британского музея подделывают ковры. С какой фирмой в Лондоне или Париже он в связи и в каких антикварных магазинах встречаются его подделки?

На базаре в Гуме женщины откинули фаты с лица, чтобы лучше нас рассмотреть. Откинутая фата складывается как кокошник. Наверно, форма некоторых кокошников получилась от закинутой фаты. Бек в Гуме – совершенный Садко, и гримировать не надо. Для всех опер [Римского-]Корсакова здесь готовые персонажи.

В пути солдаты рассказывают нашему Цай Хань-чену, почему плохи их кони. «Ведь начальство ставит на счет правительству 25–30 саров, а само платит 15 или 10». Все толкуют об убийстве даотаем Хотана кашгарского Ти-Тая. Почему-то убийца поторопился прикончить арестованного без суда генерал-губернатора. Всюду какие-то корыстные причины.

Тан Ке-чана мы должны были покинуть в Гуме, он совсем развалился. Пример губительного действия опиума. Как только из своей прокуренной закутки курильщик попадает в условия бодрой природы, он разваливается, как карточный домик.

Вода в Селяке, как жидкий кофе. Чай получается совершенно безобразного вида и вкуса. Опять ставим палатки. Недалеко – одинокая могила с двумя хвостами на погнувшихся кольях. Рисовал.

Читаем Владимирцева[421] – жизнеописание Чингисхана. Хороший, жизненный ученый Владимирцев. За время революции выпустил уже несколько книг, и все такого бодрого содержания и такие нужные по времени. Жаль, что Руднев[422] замолк: ведь все, что [касается] Монголии, теперь так значительно. Надо бы жизнеописание Чингиса перевести для Америки. Эта стихийная предприимчивость будет там оценена.

3 февраля.

За ночь ходили караваны мимо нас. Целым оркестром звенели колокола верблюдов. Наконец один караван наехал на нашу палатку и чуть не сокрушил. С утра ветер. Пустыня вся побелела. Началась зима, и весь длинный переход шли как по дальнему северу. Прошли старый лянгар[423] с остатками башен. Зачернели низкие деревья, и показался Ак-кем – маленькая деревня в несколько мазанок. Караван наш очень запоздал, и опять сидим в ожидании.

Опять бесконечные россказни о трусости [китайского] полковника Ду Линя, о предательстве даотая, о глупости амбаня. Никогда и нигде мы не слыхали такого дружного осуждения властей. Даже записывать скучно: так продолжаться не может; новому Китаю придется совершенно изменить качество своих чиновников. Сун два раза упал с лошади. Китайскому отделу каравана положительно не везет. Е. И. с восьми [утра] до четырех [дня] ехала рысью, вот это удивительно. Когда-то она была ездоком.

Откуда-то приносят для покрытия пола очень красивые кошмы. В Хотане таких не видали. Очень сложный мозаичный рисунок. Лучше, нежели ковры. Положительно, кошмы и набойки – лучшее из местных производств. Рисунки набоек те же, как в России XVII века или раньше. Рисовал.

4 февраля.

От Ак-кема до Каргалыка – небольшой, но студеный переход по снежной пустыне. Говорят, через день снег опять уйдет. Почему-то полоса от Селяка до Каргалыка всегда особенно снежная. Может быть, это влияние какой-нибудь гряды гор – других причин не видно. Другая особенность здешних мест – серебро и даже золото совершенно чернеют – верно, состав почвы способствует. Постепенно по длинной слободе въезжаем в Каргалык. Увы, по жестокому запаху он напоминает Сринагар. Спрашиваем, отчего здесь так грязно, хуже, чем в Гуме. Обычный ответ: «Амбань бухао», т. е. «амбань скверный».