Сергей Гомонов - Пари с будущим

• Название: Пари с будущим
• Автор: Сергей Гомонов
• Жанр: Детективная фантастика

Отчасти жанр этой книги — mash-up (исторические и мифологические герои и события в неожиданном ракурсе), отчасти — АИ.

Ученые находят способ информационного посещения прошлого, при этом они вербуют себе в помощники неких малопонятных существ, и те становятся им проводниками по коридору времени. В процессе работы выясняется, что открывшаяся им история человечества не совпадает с известной по учебникам и ее срочно нужно спасать от странного хроноклазма, чтобы не утратить настоящее. Этим занимается секретная организация на космической станции в далеком (от нас) будущем. Коррекции оказываются бесконечными: одна поправка неизбежно тянет за собой другую, и рано или поздно за любое вмешательство в систему мира приходится отвечать. Вот ученые и обнаруживают, что изначально в их расчеты закралась небольшая с виду, но критическая ошибка: они не тех существ сочли проводниками!

---

Сердце колотилось, как бешеное. Он уже всё понял. Это конец. У него остается всего…

— Который час?

— Около десяти, сеньор.

У него остается всего четыре часа жизни. Что будет потом, если суры нет рядом, если не откликается координатор — Агни, а Уму вышвырнуло из локации? Он очнется в родном теле или проснется в реинкарнационном боксе, куда система телепортирует дубликат? А если останется тут, развоплощенный?

Он отчаянно думал, а тем временем выговаривал слова о революции, и по лицу девушки было видно, что ей это совершенно не интересно, что слушает она из вежливости или из жалости, видя, как отделали пленника солдаты, вымещая на нем гибель своих товарищей в перестрелках.

Хозяин тела, в котором находился Шива, еще на что-то надеялся. Он не мог до конца поверить, что его жизнь могут вот так взять — и оборвать. Ему в самом деле теперь страшно: что там, за порогом? Верно ли, что в согласии с атеистическим немецко-русским учением материалистов — небытие и вечная пустота? Или муки ада, которыми стращают христианские священники по всему миру? А если все же сознание переносится из тела в тело, как умеют делать индейские шаманы и как верят далеко в сказочной Индии, — что достанется тогда смертнику? Если верить только глазам, то он, врач, вскрывший не один труп, был близок к соблазну исповедовать самую первую теорию: души в этой груде разлагающейся плоти он не находил ни разу. Впрочем, разума, копаясь в мертвых мозгах, он тоже не находил, и в таком виде они не слишком отличались от мозгов какого-нибудь крупного животного — овцы, свиньи или обезьяны…

Шива старался не допускать своих мыслей к нему. Че неплохой в сущности, хоть и изрядно заплутавший парень, но это его жизнь и его смерть, его путь, к которому Танцор из будущего присоединился лишь по несчастливой случайности. Пусть переживет то, что должен пережить, пусть мучается от неизвестности — всё, как должно происходить в реальности с любым заслужившим подобное. Без вмешательства посторонних сил. Он атеист? Отлично — будет ему там сюрприз. Жаль только, не сможет оценить, не вспомнит ничего, разве что смутные тоскливые отголоски, от которых в детстве так щемит сердце, а по мере взросления перестает.

Ему, Шиве, надо искать выход, связь с координатором, с сурой, с Савитри или Умой, наконец. В противном случае сюрприз может получиться не только для команданте Гевары, но и для него. А оседать в этой дурной эпохе в планы Танцора не входило никак.

Шива точно знал, почти по минутам, что происходит там, снаружи. Там решается судьба этого лихого вояки, и палец судьбы вот-вот повернется к земле с зашифрованным приказом из Северной Америки: «500–600», то есть: «Приступить к ликвидации сеньора Гевары». Ни у кого не будет особенного желания выполнять его, и солдаты бросят жребий. Один из них вытянет длинную соломинку — он и станет палачом…

— Агни, ты слышишь меня, Агни? — в отчаянии зашептал Шива, с выпрыгивающим из груди сердцем слыша, как кто-то подходит к низкой двери его последней тюрьмы. — Агни, гром и молния, если вы с сурой сейчас же не вытащите меня отсюда, я не знаю, чем всё это обернется!

Кажется, ему предстоит на личном опыте узнать, что чувствует человек, когда его убивают.

В комнату вошел худощавый усатый боливиец. Глаза его бегали. В едином порыве со смелым команданте Шива заставил тело подняться со скамейки, невзирая на боль, слабость и подступающее удушье астмы.

Боливийский сержант не выдержал его взгляда, вышел. Значит, вот так оно все же и было…

«Всегда следует думать о массах, а не об индивидуумах… Об индивидуумах думать преступно, потому что интересы индивидуума ничего не значат перед лицом человеческого сообщества», — вот так думал и говорил когда-то давно тот, кто теперь уже знает, что его ждет. И как бы ни держался он, на пороге неизвестности команданте был именно им — индивидуумом, запертым наедине с собственным ужасом и отчаянием. Обычным человеком, от которого отвернулся его собственный фанатизм, так долго поддерживавший в нем силы.

Прошло несколько минут. Сержант вошел второй раз, нервно сжимая короткоствольную винтовку. Че поднялся снова, тяжело и со свистом дыша. И опять казнь не состоялась.

— Да какого хрена! — тихо выругался Шива.

— Кто ты? — наконец спросил Че, догадавшись, что это не его собственные мысли и слова.

Все происходящее так разозлило Танцора, что он не слишком остроумно огрызнулся:

— Тот, в кого ты не верил, Тэтэ!

Дверь с грохотом распахнулась.

— Мне жаль, команданте, — проговорил нерешительный боливиец, вскинул карабин и почти в упор выстрелил в него несколько раз.

Смерть ослепила и отхлынула. Шива приоткрыл глаза, не в силах пошевелиться на полу. Огонь в груди, в боку слева, в шее, но освобождение всё не идет к мятежному пленнику, лишь утекает кровь из ран, а все мышцы сводит нестерпимой, адовой болью последней горячки, скрючивая руки, ноги, позвоночник… «Добейте!» — подумал он. А где-то там, в воспоминаниях, чередою мчались какие-то люди и события. Улыбающиеся женщины, молодые и не очень. Невезучий черный песик. Друг Миаль. Он сам, в зеркале, бреющийся, и на фотокарточке, смеющийся, с сигарой в зубах. Дети разного возраста, радостно догоняющие то его, когда он одного с ними роста, то друг друга, и рост у него теперь гораздо выше. Светловолосая и веселая Алейда. Бесстрашная оптимистка Таня. Мужчины, знакомые и незнакомые. Сотни людей. Друзья и враги. Сражения и минуты покоя. Чужие страны, красивые и не слишком. «Добейте!»

Снова шаги, чьи-то ботинки перед глазами, выстрел, темнота, рокот мотора, тишина…

Когда Шива снова обрел способность видеть, то понял, что теперь он один. Один, и не может сдвинуться с места, не может даже шевельнуть пальцем, моргнуть. Но все видит через чьи-то неподвижные глаза: мимо медленно проходят бедно одетые люди, зажимая лица платками и тряпками, кругом стоят военные. Что всё это значит?

Он попробовал дернуться и сесть. Ощущения тела не было, но не так, как это бывает у парализованных, — во время миссий Танцору доводилось присоединяться и к таким. Не было вообще никакого ощущения жизни в этом теле. Но он продолжал находиться внутри! Тут Шива всё понял и застыл от ужаса перед тем, что сейчас происходит, кто все эти зрители, почему он остался один и не может двинуться.

То и дело щелкали затворы фотокамер, трещало нелепое устройство для киносъемки, всхлипывали какие-то женщины, отворачивались мужчины, чувствуя осмысленный взгляд открытых следящих глаз мертвеца и недоумевая, как такое может быть.

Может, когда идет слияние времен! Это катастрофа. Они провалили миссию.

Силой воли Шива подавил в себе естественный для любого живого человека страх оказаться похороненным заживо узником мертвой плоти. Но все же есть еще время, пока он не спрятан от всего мира, пока Агни и сура еще могут отыскать его среди живущих!

Волна зевак схлынула. Он услышал разговор фотографа, который приставал к военным с расспросами, для чего они убили аргентинца. Тому что-то невнятно отвечали.

«Мозг тела, в котором я обитаю, давно умер, — раздумывал Шива. — Тогда как же я способен анализировать происходящее? Для обнаженного сознания такие вещи недоступны, а я анализирую все как живой, мне страшно, как живому. Не значит ли это, что я не утратил связь с собственным телом, оставшимся в будущем, в моем вимане?»

И вот поток посетителей иссяк. Над трупами теперь суетились военные: на полу, справа от Че, лежали его убитые соратники, но они мало интересовали боливийцев, и их вскоре вынесли вон.

Словно магнитом, внимание Шивы притянуло к одному из офицеров. Он был черен, горбонос и пасмурен, слова печатал и возражений даже не предполагал.

— …И отрубить кисти рук, — офицер небрежно приподнял и тут же бросил безвольную руку мертвеца. — После этого их всех закопать в одной яме на аэродроме и заасфальтировать. Никаких могил, никаких памятников. Дактилоскопические данные у нас…

Он продолжал говорить, и тут Танцор увидел то, с чем никогда прежде не сталкивался. Черный раздвоился, как сиамский близнец, сросшийся в поясе с братом. Призрачный двойник наклонился прямо к лицу трупа и оскалился жуткой ухмылкой: глаза сквозили ненавистью. Шиву затрясло, будто от удара молнии. Тут же ему послышалась музыка, и она была настолько страшной, что живой на его месте умер бы или сошел с ума.

«Ты мне еще понадобишься, команданте, — твоя бессмертная слава и твои последователи, — прозвучало громче этой музыки, словно душераздирающая последняя нота набата. — И ты, Танцор, не спеши!»

— Заканчивайте тут, — соединившись со своим фантомным двойником, велел офицер и покинул провонявшую формальдегидом прачечную, которая стала моргом.

Странный фотограф неуклюже взобрался на стол и принялся целиться в труп объективом — сверху, в упор. Нога его дрогнула, и он едва не упал на мертвеца.