Сергей Гомонов - Пари с будущим

• Название: Пари с будущим
• Автор: Сергей Гомонов
• Жанр: Детективная фантастика

Отчасти жанр этой книги — mash-up (исторические и мифологические герои и события в неожиданном ракурсе), отчасти — АИ.

Ученые находят способ информационного посещения прошлого, при этом они вербуют себе в помощники неких малопонятных существ, и те становятся им проводниками по коридору времени. В процессе работы выясняется, что открывшаяся им история человечества не совпадает с известной по учебникам и ее срочно нужно спасать от странного хроноклазма, чтобы не утратить настоящее. Этим занимается секретная организация на космической станции в далеком (от нас) будущем. Коррекции оказываются бесконечными: одна поправка неизбежно тянет за собой другую, и рано или поздно за любое вмешательство в систему мира приходится отвечать. Вот ученые и обнаруживают, что изначально в их расчеты закралась небольшая с виду, но критическая ошибка: они не тех существ сочли проводниками!

---

То, что фюрером Германии станет не Стяжатель, сомнения отсутствовали. Тарака — тень, его стиль работы — влиять, оставаясь в укрытии и безопасности. Но он всегда выбирает оптимально подходящие кандидатуры, и Гитлер — одна из таких фигур. Суры и асуры действуют по одной схеме. Так же я, чтобы спасти нашу миссию, выбрал да Винчи.

На протяжении всех жизней, которые мне довелось провести среди людей, что-то извне постоянно подталкивало меня к верным ответам, что-то постоянно подкидывало мне подсказки, а в хитросплетениях случайных, казалось бы, событий безукоснительно проглядывалась тайная взаимосвязь. Я знаю теперь, что это мои собратья-ади, обреченные напрасно гоняться за тенями, выпущенными на волю, так или иначе пытались мне помочь. Каково было им, когда их съедала враждебная среда, служить ослепшим людям поводырями? Ни один из них не пожаловался мне при встрече. Ни один не изъявил укора этим сумасшедшим…

На сей раз я нарушу собственный обет и снова надену европейское платье. Но этого мало. Нарушу я и второй обет: быть полностью откровенным перед собой и другими.

«С одного выстрела, сура?»

«Без единого выстрела, Шива»…

— Осенью я еду в Германию, Кастурбай.

Она, та девочка, с которой нас поженили еще детьми, старилась вместе со мной. Сейчас я смотрю в ее смуглое круглое лицо с тенями прожитых годов, добрые влажные глаза с печальным взором, и чувствую, что есть в ней что-то от Савитри. И она становится оттого еще роднее.

— Бапу?! — удивляется она и прекращает прясть. — Как в Германию, Бапу? Зачем?

Я складываю ладони перед собой и подношу пальцы к губам. Мне будет трудно объяснить ей это, но она единственный человек, который в самом деле способен мне помочь остановить Тараку, а вместе с ним — того, кто через двадцать лет оружием и руками солдат своей страны уничтожит десятки миллионов жизней. Она всегда шла рядом со мной и смотрела в ту же сторону, куда смотрел я. Историю искалечили, когда открыли «Тандаву» и выпустили извергов. Мы должны вернуть всё это на прежнее место. Без единого выстрела. Ахимса.

— Послушай, если я скажу тебе что-то, чему трудно поверить сразу, но поверить нужно — ты готова будешь дослушать до конца и принять мои слова?

Я уселся на циновке напротив нее. Кастурбай склонила голову к плечу, поправила очки, глядя между тем на меня поверх стекол, и между бровями прочертилась морщинка.

— Сейчас в Мюнхене живет один неизвестный художник. Не удивляйся, что я о нем знаю: будем считать, я видел пару его работ. Он пейзажист-недоучка, у него неуравновешенный характер, из-за чего он срывался на людей в художественной академии, куда пытался поступить. Ему не отказали, а предложили стать архитектором, он превосходно рисует городские пейзажи. Но в силу своего болезненного самолюбия он отказался, резко ответил преподавателям, и во второй раз его уже не пустили на порог. Этот пейзажист прошел войну, он озлоблен и политизирован… Кастурбай, если, зная все это, сейчас ничего не предпринять, то через двадцать лет в мире свершится побоище, каких еще не видел белый свет. Мне был сон, поверь мне.

Она утерла сухие губы:

— Но, быть может, это всего лишь наваждение?

— Верь мне, Кастурбай. Это не наваждение. И еще. Художнику, о котором я сейчас говорю, интересна история культуры нашей страны, история нашего с тобой народа. Став политиком, он переврет ее так, как будет выгодно ему, если сейчас мы не воспользуемся последним шансом…

— Что же тут следует сделать? Не убить же? Вдруг все-таки этого не случится, а сон был просто сном, Бапу?

— Нет, не убить, конечно. Я хочу сделать по-другому. Когда-то я не получил возможности поговорить с ним, и он, скорее всего, не желал бы меня выслушать. Теперь же…

* * *

11 сентября 1919 года самый популярный вопрос у мюнхенских ценителей искусства звучал так: «Кто устроил эту выставку?» Это было неслыханное происшествие даже для привычной ко всему богемы из проигравшего мировую войну государства.

Поговаривали, некий чудак-меценат с Востока углядел в одном из начинающих здешних художников недюжинный талант и предложил этому… как его?.. Арнольду?.. нет, кажется, Альбрехту… или Адольфу?.. словом, неважно, как его имя, главное то, что один состоятельный… китаец?.. японец?.. а может, вообще индус предложил автору картин представить их на выставке. И не пожалел денег на огласку, назвав при этом себя всего лишь как жюльверновского персонажа — господином Немо.

Возможно, не будь все окружено такой зловещей таинственностью, на это странное мероприятия особого внимания никто бы не обратил. Но господин Немо — ходили слухи, он носил чалму, круглые очки с плоскими стеклами и совсем не по-европейски искренне улыбался всем встречным, — привлек сюда прессу и не поскупился даже на кинохронику. Это был доселе невиданный способ рекламы: до него на подобное не решались даже в отношении маститых творцов, да и к чему, ведь слава бежала впереди великих…

— Кажется, в этих картинах и в самом деле что-то есть… — сомневалась публика.

Отзывы были противоречивы. Кто-то завистливо шипел, будто шарлатану и прохвосту повезло стать протеже какого-то богатея.

— В их Индиях, душечка, вся земля наполнена драгоценными камнями, а эти обезьяны скачут голыми по деревьям! Одно слово — дикари и язычники, хуже жидов!

Иные соглашались, что в этих акварельных этюдах действительность отображена мастерски и с душою:

— Стоит лишь подтянуть техническую сторону… Но некоторые уже и сейчас — весьма и весьма!

Третьи упирали на то, что автору решительно не удаются человеческие портреты в отличие от «портретов собак»:

— Взгляните, он избегает рисовать взгляд, у всех людей на его набросках глаза или опущены, или отведены в сторону настолько, насколько это делает невозможным их увидеть, а в целом он предпочитает писать фигуры со спины или вдалеке!

И тут-то все наконец поняли главную идею анонса выставки, где открыто говорилось: «Художник, скрывающий глаза. Художник, чьи портреты не станут сверлить вас пристальным взглядом и не откроют своей души»… Это было честно, эпатажно и… в самом деле чертовски интригующе!

Через несколько часов после открытия на показ уже ломились, а картины подвергались бурному обсуждению. С каждым часом зрители все нетерпеливее требовали автора, но он не показывался и никак о себе не заявлял.

— В конце концов — а существует ли вообще этот герр Гитлер? — пронесся шепоток. — И что это еще за факир с Востока?

Присутствующие переглядывались.

Герр Немо тоже не торопился представить свое лицо объективам фотокамер.

— Может быть, этот белокурый красавец с черной повязкой на глазах, что на вывеске, и есть сам художник? — с подачи журналиста светской хроники размечтались молодые фройляйн.

На пресловутой рекламной вывеске и впрямь красовался блондин с буйной гривой длинных — не по современной моде! — волос, чувственными мужественными губами и плотно завязанными черным шарфом глазами. Сначала всем показалось, что это какой-то из нынешних молодых малоизвестных актеров. Постепенно мнение зрителей менялось. Все начали верить тому, что на плакате изображен сам художник.

Объявили о приезде профессора художественной академии Фердинанда Штегера.

— Мой друг, художник Макс Цепер, однажды представил мне работы этого молодого человека, — рассказал профессор подскочившим к нему журналистам, которые уже изрядно осоловели за столько часов неопределенности. — Самому мне видеть герра Гитлера не довелось, но я тогда сразу оценил его картины довольно высоко. Это совершенно незаурядный талант, который необходимо развивать. Начинал он у небезызвестного австрийского профессора Ашбе. Впрочем, герр Цепер сообщил также неутешительную новость о том, что Адольф воевал и попал в газовую атаку, в результате чего утратил зрение и пока не пишет картин, пытаясь восстановиться.

По рядам новоявленных поклонников прокатился стон сочувствия. Остальные зашушукались, но перебивать профессора не смел никто.

— Позже до меня дошли слухи, что юноше предложили обратить внимание на архитектурные специальности и оставить попытки развивать художественную карьеру. Но, простите, комментировать такое решение я не готов… Кажется, до повторного просмотра дело не дошло, он получил категорический отказ…

— Да-да, а я ведь уже слышала что-то этакое! — вскоре авторитетно убеждала окружающих полная дама с большими серьгами и прорисованными в ниточку дугами бровей. — Но до рассказа профессора Штегера у меня и в мыслях не было, что это он и есть. Но, кажется, этот художник слеп от рождения, а рисует на ощупь с трех лет.

— Гениально! — восхищались новые волны зрителей, которым доставались уже самые невероятные слухи о личности герра Гитлера. — Мне очень хотелось бы приобрести кое-какие его произведения!.. В самом деле — и я не отказался бы заполучить кое-что в свою коллекцию! Слепой художник! Я впервые слышу о таком феномене, господа!