Николай Берг - Лёха

• Название: Лёха
• Автор: Николай Берг
• Жанр: Попаданцы
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-9922-1998-2

Большая часть попаданцев в прошлое знает, что творилось тогда, до минуты, и они легко в управленческом ремесле превосходят Рузвельта, Черчилля и Сталина, вместе взятых, а как полководцы переплевывают и Жукова и Гудериана, даже не вспотев. Попутно блестяще умея владеть и пулеметом, и мечом, и магией до кучи.

Обыкновенному парню Лехе в этом плане не повезло: истории он не знает, полки водить не пробовал, даже толком драться не умеет. Все, что ему известно о войне,— это немного информации из игры «Ворлд оф танкс» (да и кому по большому счету интересно то, что было давным-давно?).

Но каково же придется менеджеру, попавшему в 41-й? В тот год, когда в страшной мясорубке войны за день погибали десятки тысяч людей!

---

— Развели цирк, недоумки — презрительно процедил сквозь зубы сидевший рядом парень с перевязанной рукой. Семенов внутренне с ним не согласился, то, что два человека взгромоздились на плечи водителю мотоцикла, а он при этом вел тарахтелку и улыбался, как раз бойцу понравилось. Вот то, что немцы что-то разыгрывали у стоявшего поодаль сортира, откуда неслись взрывы хохота — это Семенову показалось неприличным. Фотографы еще запечатлели многое — и то, как торжественно какой-то германец с нашивками приколотил какую-то таблицу к двери здания на площади, а остальные поаплодировали и то, как два десятка солдат очень шустро собравшись в несколько шеренг что-то бодрое спели, и как таскали привязанных к шесту общипанных куриц и даже — как специально притащили на площадь пару приличных габаритов свиней и тут же их застрелили из пистолетов. Одного свина даже привезли в люльке мотоцикла, что тоже вызвало оживление.

— Неаккуратно работают, так один другому руку когда-нибудь прострелит — сказал паренек с раненой рукой.

— А пели они что? — просто чтобы спросить произнес Лёха. Паренек усмехнулся и довольно похоже, уловив ритм и мелодию, пропел:

— Jetzt тебя ждала я.
warum ты не пришел?
я не такая frau,
чтоб ждать по drei часов.

— Про любовь, значит? — немного удивился Семенов. Потому как вот германцы — а тоже у них песни про любовь. Как у нормальных людей, в общем.

— Про нее. Дескать, будем встречаться под фонарем у ворот, Лиля.

— А ты по-немецки разумеешь? — удивился Семенов.

— Разумею. К слову моя фамилия Середа.

Семенов представился, за ним следом и остальные. Познакомились. Семенов рассказал, как их взяли в плен, не слишком поминая про чертовы канистры, чтобы избежать вопросов ненужных о стоящем в лесу танке, артиллерист в ответ поведал, как тащили они по лесной дороге оставшуюся последней от всей батареи пушку с парой снарядов, да и наскочили на немцев. Троих здоровых пушкарей в плен забрали, одного, замкового, почему-то застрелили, да двое раненых в расчете было, которые идти не могли — их тоже прибили там же. Доставили сами своими руками немцам орудие с упряжкой, хотя и не полной, лошадок-то на батарее тоже выкосило, пока позиции держали, там огня с железом было — мама не горюй! А потом вот так вот вляпались, проболтавшись вполне благополучно по этим лесным дорогам несколько дней. Не героично как-то все получилось. Не такого ожидали.

Помолчали. Совершенно неожиданно для Семенова германцы притащили пару термосов и покормили ту самую группу благополучных пленных. Это заставило бойца задуматься — так все таки, получается, кормят они добровольно сдавшихся? Он уж совсем решил, что листовки врут — а вот, стучат ложками эти охламоны и от запаха вкусной пищи скулы сводит. Пока они ели их фотографировал один из корреспондентов. Потом он чего — то нетерпеливо ждал, наконец несколько местных бабенок на себе прикатили телегу, в которой лежало трое-четверо наших, но ясно, что шибко раненых. Не ходячих. Их фотокорреспондент тоже сфотографировал, потом кого-то повыкликали и одетый по полной форме германец в каске и с подвешенным к поясу штык-ножом выбрал из сидящих красноармейца с окровавленной головой, поставил его перед собой и умело и споро забинтовал ему голову. Семенов обратил внимание на три вещи — германский санитар с краснокрестной повязкой на рукаве все время стоял так, чтоб лицом к камере, а к пленному он и не поворачивался толком, второе — как только фотоаппарат отщелкал свое и корреспондент убрал его в футляр, санитар потерял всякий интерес к перевязываемому и бросил конец бинта просто так, не закрепив, а в третьих пока он бинтовал на рукаве посверкивал серебром шеврон, какие уже Семенов видел раньше. Почему-то стало интересно — что это за шеврон такой.

Лимузин корреспондентов тем временем зафырчал и под одобрительные крики и аплодисменты сделал круг по площади. Чинившие его технари вытирали тряпками попачканные грязные руки, и не без гордости поглядывали на своих сослуживцев. Но перед тем как уехать, пассажиры лимузина дождались, чтобы пленных подняли на ноги и построили в колонну на площади. Строили непривычно — по трое и это немного путало. В итоге прикладами конвой навел порядок, и зеленая пыльная колонна двинула мимо сияющего лимузина, откуда пленных еще сфотографировали.

Идти пришлось недолго — до окраины деревни, где пленных загнали в древнего вида сарай с прохудившейся крышей. Когда последний вошел в пыльную вонючую темень, ворота закрыли и чем-то подперли. Вечерело, света сквозь прорехи попадало маловато, но, в общем, места хватило всем, чтобы лечь.

— Если интересно — посмотрел я, что там за табличку на дом повесили — сказал артиллерист Середа, который как-то так получилось, и шел в колонне рядом и тут рядом оказался.

— И что? — спросил Семенов для поддержания разговора. Человек, умеющий разговаривать по-немецки, мог быть очень полезным в будущем. А артиллерист этот производил приятное впечатление.

— Ну, общий смысл странноватый — колхоз «Новый Путь» принадлежит Великогерманским вооруженным силам и производит продукцию для вермахта.

— И что это значит? — осторожно спросил Лёха.

— То значит, что колхозы германцы не распускают. То есть никакой землицы в свои руки колхозники не получат. Была государственная землица — государственной и осталась. Только, вишь, государство тут теперь другое — вслух, но тихо высказался Семенов.

— Земеля, водички у вас нету, а? — шелестящим шепотом спросил у Семенова кто-то невидимый в темноте.

— А что потерпеть до завтра не можешь? — строго спросил Семенов. Не любил он людей, которые о себе позаботиться не могут.

— Третий день не пил. Трясет всего.

— Что ж ты так себя доводишь?

— Да не я — как в плен попали, так и не попить было. Не давали — откликнулся тихо сосед.

— Что вообще воды не давали? — уточнил Семенов.

— Да другие могли попить, когда у речки ихние танки пропускали, а я на себе свояка тащил — не поспеть было — виновато сказал невидимый сосед.

— Какого свояка? — не понял Лёха. Семенов дал ему незаметного в темноте тычка и потомок заткнулся.

— Своего свояка. Нас обоих призвали на эти чертовы сборы, служили вместе, а тут ему ногу прострелило, ходить не может сам. Не бросать же — шелестящим сухим голосом пояснил невидимый сосед.

— Ясно. Вас переписали, допрашивали? Кормили за эти три дня? — задал интересовавшие его вопросы Семенов.

— Нет — коротко прошелестел невидимый.

— Ладно. Если что нам полезное скажешь — отдам воду — решил боец.

— Да чего я полезного знаю-то. Я ж рядовой — пригорюнился голос.

— Зато вы в плену уже третий день.

Некоторое время невидимый думал, молчал. Семенов ощутил сопение над ухом, въедливый запах табачища — Жанаев это присунулся поближе, тоже заинтересовался, значит.

— Ну что могу сказать… — прошелестел голос — тех, кто идти не может германцы добивают прямо на дороге. Если упал и встать не смог — кончают. Мы ж сзади были, видел свояк своими глазами.

— Стреляют?

— И стреляют. А еще в конвоирах был такой молокосос — вот тот штыком порол. Нравилось ему.

— Он сейчас в конвое, этот сопляк? — почему-то заинтересовался артиллерист Середа.

— Не. Конвой уже дважды менялся. Но все равно — упал и не встать — значит, конец.

— Понятно, в голову колонны вставать лучше. Тогда сам темп задашь, как идти — прикинул Семенов.

— Оно конечно. Только вот замятня была позавчера — один конвойный два пальца показал, когда строились мы после ночевки, а другой — баяли, кто видел — три. Наши и замешкались — по двое строиться или по трое. А германцы вроде как рассердились на такую непонятливость и из автоматов. Да прямо по живым людям. Смеялись потом. Они вообще веселые. Понятно, верх-то ихний.

Тут шепот прервался чем-то непонятным у закрытых ворот амбара. Вроде как кто-то из пленных начал в них стучать, а кто-то тут же настучал ему по зубам и прекратил стук. Шум, во всяком случае, показался Семенову именно таким.

— А, вот еще запамятовал, такой же олух в первую ночь — мы тоже в сарае каком-то заперты были на ночь — так вот городской какой-то телигент стал до ветру проситься, в дверку стучать, чтоб выпустили опорожниться. Дескать, не может он так не по-человечески гадить, где люди спят.

— И что потом? — уже предполагая ответ, все же спросил Семенов.

— А стрельнули через дверь и всех делов. Ему в живот, да еще пару человеков зацепили. Сходил до ветра.

— Ясно. Ну, держи воду — великодушно сказал Семенов. Картина, в общем, стала ясной. И потому особенно жуткой. Послушал, как рядом невидимый сосед жадно забулькал из бутылки. Шепнул в ухо сопевшему Жанаеву:

— Что скажешь?

— Бечь нада пока в силе. А то хана — отозвался так же тихо тот. Семенов согласно кивнул, сообразив тут же, что его жест никто не углядит. В вонючей темноте амбара темно было, словно у негра в желудке, как деликатно говаривал покойный взводный.