Фридрих Ницше - Утренняя заря

• Название: Утренняя заря
• Автор: Фридрих Ницше
• Жанр: Философия
• Год: 2010
• ISBN: 978-966-03-5028-1

Предлагаемая читателю работа знаменитого мыслителя Фридриха Ницше, провидчески названная автором «Утренней зарей», увидела свет в 1881 г. Она во многом стала прологом к окончательному разрыву Ницше со всей предшествующей философией. Это был шаг к созданию мышления, отрицающего старую мораль, к воспеванию человека, находящегося «по ту сторону добра и зла».

---

472

Вперед. Когда хвалят прогресс, то этим хвалят движение и тех, которые не позволяют нам стоять на месте. Этим, конечно, при обстоятельствах, делается много, особенно если жить среди египтян. Но в подвижной Европе, где движение, как говорят, «понятно само собою», – ах, если бы только мы действительно понимали что-нибудь из этого, – люблю я шаг вперед и идущего вперед, того, который покидает постоянно самого себя и вовсе не думает о том, следует ли за ним кто-нибудь другой. «Где я остановлюсь, там найду я только себя одного: зачем мне останавливаться! Пустыня еще велика!» – так чувствует такой идущий вперед.

473

Четыре добродетели. Быть честным относительно себя и друзей; храбрым – с врагами; великодушным – к побежденным; вежливым – всегда – вот наших четыре кардинальных добродетели.

474

Смело на врага. Как хорошо звучит дурная музыка и дурные мотивы, когда идут на врага!

475

Не скрывать даже своих добродетелей! Я люблю людей, которые представляют собой прозрачную воду и которые, говоря словами Попа, «позволяют видеть даже нечистоту на дне их потока». Но и среди них есть тщеславные: некоторые хотят, чтобы видели только нечистоту, а прозрачность воды, которая делает это возможным, считалась за ничто. Не кто иной, как Готама Будда выдумал тщеславие этих немногих, сказав: «Обнаруживайте свои грехи пред людьми и скрывайте свои добродетели!» Но это значит – давать миру некрасивое зрелище!

476

«Ничего слишком!» Как часто советуют кому-нибудь поставить себе цель, которой он не может достигнуть и которая выше его сил, чтобы таким образом достигнуть, по крайней мере, того, что могут сделать его силы при наибольшем напряжении! Действительно ли так хорошо это? Не должны ли казаться даже лучшие люди, которые следуют таким правилам, и их лучшие действия чем-то надутым и искривленным, и именно потому, что здесь делается слишком большое напряжение? И не происходит ли в мире некоторая безуспешность от того, что видишь постоянно борющихся атлетов и их страшные жесты и нигде не видишь ни одного увенчанного, одушевленного победой победителя?

477

Что 6 нашей воле. Можно распоряжаться своими страстями, как садовник распоряжается отростками куста, но об этом знают немногие. И семена своего гнева, сострадания, тщеславия можно выхаживать плодоносными и полезными; можно сделать это с хорошим вкусом или с безвкусием садовника и на французский, и на английский, и на голландский, и на китайский манер; можно предоставить все это природе и только там и сям немножко подрезать и украшать; можно, наконец, даже без всякого уменья и без всяких целей предоставить растениям расти в их естественном приволье и вести между собою борьбу и можно даже иметь удовольствие от такого их дикого состояния. Все это в нашей воле. Но многие ли знают о том, что это в нашей воле? Не считает ли большинство себя совершившимися фактами? Не содействуют ли этому предрассудку великие философы со своим учением о неизменчивости характера?

478

Счастье. Как художники, которые никоим образом не могут передать глубокого сияющего тона действительного неба, бывают принуждены все краски, которые они употребляют для своего ландшафта, брать несколькими тонами ниже, чем дает их природа, как они этим искусственным приемом достигают сходства в блеске и гармонии тонов, так поэты и философы умеют находить себе помощь там, где недостижим светлый блеск счастья: дни окрашивают все вещи на несколько тонов темнее, и тогда свет, который они знают, похож почти на солнце и похож на свет полного счастья. Пессимист, который всему дает самую черную мрачную окраску, употребляет только огонь и молнию, небесный блеск и все, что имеет ослепительную силу света и отнимает у глаза способность видеть. У него свет служит только для того, чтобы увеличить ужас и заставить чувствовать в вещах нечто более страшное, чем они имеют.

479

Оседлые и свободные. Только в подземном царстве показывают нам мрачную заднюю сцену всей той блаженной жизни приключений, которая увлекала Одиссея и ему подобных, – ту заднюю сцену, которую потом уже не забывают – мать Одиссея умерла от грусти и тоски по сыну! Одного влечет с места на место, а у другой, оседлой и нежной, сокрушается о нем сердце, и так всегда! Печаль сокрушает сердце тем, которым приходится пережить опыт, что существо, самое любимое ими, покидает их мысли, их веру. Сюда относится трагедия, производимая свободными умами!

480

Заблуждение нравственного порядка вещей. Решительно нет никакой вечной необходимости, которая бы требовала, чтобы за всякую вину давались вознаграждение и отплата, – это было страшное и малополезное заблуждение. Равным образом существует заблуждение, что все есть вина, что чувствуется как таковая. Люди так перепутали не вещи, но мнения о вещах, которых вовсе нет!

481

Тотчас за опытом. И великие умы имеют опытность шириною в свои пять пальцев, и за этим тотчас прекращается и их мышление, и начинается их бесконечное пустое пространство и их глупость.

482

Союз достоинства и незнания. Где мы понимаем, там мы становимся любезны, счастливы, изобретательны, и всюду, где мы только достаточно учились и приучили себя видеть и слышать, наша душа обнаруживает больше уступчивости и прелести. Но мы понимаем так мало, и так бедно образованны, и так редко случается, чтобы мы обнимали вещь и делали ее приятной для себя. Мы, наоборот, идем неповоротливо и нечувствительно через город, природу, историю и гордимся таким спокойствием и холодностью, как будто бы это было следствием нашего превосходства. Да, наше незнание и ничтожность жажды знания отлично умеют рядиться в маску достоинства и характера.

483

Дешево жить. Самая дешевая и безмятежная форма жизни есть жизнь мыслителя, ибо он нуждается больше всего в тех вещах, которые другими мало ценятся или оставлены без внимания. Он радуется легко и не знает дорогих подходов к удовольствиям; его работа не тяжела и в то же время приятна; его дни и ночи не отягощены угрызениями совести. Он ходит, ест, пьет, спит столько, сколько ему необходимо для того, чтобы его ум был покоен, силен и ясен; он наслаждается своей жизнью и не имеет поводов бояться ее; он не нуждается в обществе, разве только для того, чтобы полюбить потом еще больше свое одиночество. Живых и даже друзей ему заменяют мертвецы, разумеется лучшие, какие только жили. Посмотрите, эти прихоти и привычки не противоположны ли тому, что делает людям жизнь дорогой, а следовательно, трудной и часто невыносимой. В другом отношении жизнь мыслителя, впрочем, очень дорога, для него одиночество – дороже всего; нуждаться же в самом хорошем было бы быть здесь невыносимым лишением.

484

В поле. «Мы должны брать вещи с более смешной стороны, чем они заслуживают этого, раз мы долгое время принимали их с более серьезной стороны, чем они заслуживают этого». Так говорят храбрые солдаты познания.

485

Поэт и птица. Птица феникс показала поэту пылающий и обуглившийся свиток. «Не пугайся, – сказала она, – это – твоя работа! В ней нет духа времени, и еще меньше духа тех, которые идут против времени, следовательно, она должна быть сожжена. Но это хороший признак. Есть другие утренние зори».

486

Одинокие. Если мы не щадим чести других лиц в разговорах с самими собою, так же как и в публичных речах, то мы – неприличные люди.

487

Лишения. Есть лишения, которые возвышают душу и потому заставляют ее воздерживаться от печалей и как бы прохаживаться молча под высокими тенистыми кипарисами.

488

Полевая аптека души. – Какое самое сильное целительное средство? – Победа.

489

Жизнь должна успокаивать нас. Если живешь как мыслитель, в сильном потоке мысли и чувства, и если даже ночные сны несутся тем же потоком, то от жизни требуешь успокоения и тишины, между тем как другие, предаваясь размышлениям, хотят отдохнуть именно от жизни.

490

Скинуть с себя кожу. Если змея не может скинуть с себя кожу, она погибает. Точно так же и ум, если ему мешают изменить свои мнения, он перестает быть умом.

491

Не забывать! Чем выше мы поднимаемся, тем меньше кажемся мы тем, которые не могут летать.

492

Мы воздухоплаватели ума! Все те смелые птицы, которые улетают далеко-далеко, конечно, прилетят куда-нибудь, дальше чего они не могут лететь, сядут на мачту или на подводный камень и будут еще благодарны за это жалкое пристанище! Но можно ли из этого сделать вывод, что перед ними уже нет неизмеримого свободного пространства, что они залетели так далеко, как только можно залететь! Все наши великие учителя и предшественники останавливались, наконец; а остановка от утомления – неблагородный и некрасивый вид: с тобой и со мной это тоже случится! Но какое мне и тебе до этого дело! Другие птицы полетят дальше! Наши надежда и вера полетят вместе с ними, поднимутся над нашими головами и над нашим бессилием прямо в высоту и будут смотреть оттуда вдаль на стаи более сильных птиц, чем мы; на стаи птиц, которые будут нестись туда, куда стремились и мы и где кругом все море, море, и море! Но куда же стремимся мы? Желаем ли мы перелететь море? Куда влечет нас эта могучая страсть, которая сильнее всех желаний? Почему она влечет нас именно в этом направлении: туда, где закатывались до сих пор все солнца человечества? Может быть, и про нас некогда скажут, что мы, плывя на запад, надеялись достичь Индии, но что жребий уготовил нам разбиться о бесконечность? Или, мои братья? или..?