Кэрол Теврис - Ошибки, которые были допущены (но не мной). Почему мы оправдываем глупые убеждения, плохие решения и пагубные действия

• Название: Ошибки, которые были допущены (но не мной). Почему мы оправдываем глупые убеждения, плохие решения и пагубные действия
• Автор: Кэрол Теврис
• Издательство: Инфотропик Медиа
• Жанр: Психология
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-9998-0097-8

После совершения ошибки мы обычно сочиняем «легенду», освобождающую нас от ответственности, восстанавливая веру в то, что мы являемся справедливыми и компетентными, чтобы оправдать себя и защитить свою самооценку от удара. Социальные психологи Кэрол Теврис и Эллиот Аронсон на основе длительных исследований увлекательно объясняют, в чем причина самооправданий: как они работают, ущерб, который они могут нанести как нам, так и нашему окружению, и, самое главное, как мы можем распознать и остановить, их, пока они не привели нас к безнравственным поступкам. Рекомендуется всем, кто хочет понять тайны человеческой натуры и разобраться в причинах собственных поступков и поступков других людей. Книга будет профессионально полезна широкому кругу специалистов различных специализаций в области: психологии, медицины, социологии, журналистики, конфликтологии, политологии, медиации, права, судопроизводства, криминалистики и др.

---

Мэри Маккарти блестяще использовала свое понимание природы конфабуляций в написанной ею книге «Мемуары девочки-католички» («Memories of a Catholic Girlhood»): это редкое исключение из нашей обычной практики историй-воспоминаний. В конце каждой главы Маккарти подвергала свои воспоминания проверке и искала доказательства, подтверждающие или опровергающие их, даже если это могло разрушить интересную историю. В главе «Бабочка из фольги» Маккарти ярко вспоминает и описывает то, как ее строгие дядя Майерс и тетя Маргарет — родственники, заботившиеся о ней и ее братьях, после того как их родители умерли, обвинили ее в том, что она украла приз, принадлежавший ее маленькому брату — яркую бабочку из цветной фольги. Она этого не делала и, когда бабочка пропала, хотя в доме все обыскали, бабочку так и не нашли. Но через несколько дней бабочку нашли под скатертью на обеденном столе рядом с тем местом, где сидела Мэри. Дядя и тетя очень рассердились и сильно выпороли Мэри за эту якобы совершенную ею кражу — дядя ремнем, а тетя — щеткой для волос, но как игрушка попала под скатерть, так и осталось тайной. Через много лет уже взрослые сестра и братья предавались воспоминаниям об ужасном дяде Майерсе. «Тогда мой брат Престон сказал мне, — пишет Мэри Маккарти, — что в тот знаменитый вечер пропажи бабочки, он видел, как дядя Майерс прокрался в столовую, поднял скатерть, а в руке у него была бабочка».

Конец главы. Замечательно! Драматическая концовка и блестяще рассказанная. А потом Маккарти добавляет постскриптум. Когда я писала эту историю, признается она: «Я неожиданно вспомнила, что в колледже начинала писать пьесу на эту тему. Могло ли быть так, что идея, будто это дядя Майерс подложил бабочку на мое место, была мне подсказана моей учительницей? Я слышу, как она говорит мне взволнованно: „Наверное, твой дядя сам сделал это!“». Мэри позвонила своим братьям, но ни один из них, включая Престона (ему тогда было семь лет), не помнил, что видел дядю Майерса с бабочкой в руке или что рассказывал об этом на семейной встрече. «Я боюсь, что, скорее всего, — делает вывод Маккарти, — я объединила два воспоминания: историю о пропавшей бабочке и объяснение того, что могло произойти, предложенное позже учительницей» [81]. Психологически это вполне объяснимо: история о том, как дядя Майерс прячет бабочку под скатерть, соответствовала чувствам Мэри по отношению к этому злому человеку в целом и ее справедливому негодованию, вызванному незаслуженным наказанием.

Когда большинство людей пишут мемуары или описывают прошлое, они, однако, не поступают так, как Мэри Маккарти. Они рассказывают так, как пациенты общаются с психотерапевтом: «Доктор, вот что произошло». Они рассчитывают на то, что слушатель не скажет: «Да? Вы уверены в том, что все именно так и произошло? Вы уверены в том, что ваша мать ненавидела вас? Вы уверены в том, что ваш отец был таким жестоким? И, раз уж мы начали, давайте проанализируем воспоминания о вашем ужасном бывшем муже. Возможно, вы забыли о каком-то пустяке, который мог вызвать у него раздражение, допустим, вполне оправданной с вашей точки зрения интрижке с тем юристом из городка Баг Тасл, штат Оклахома?». Напротив, мы рассказываем наши истории, пребывая в уверенности, что слушатель не станет их оспаривать или задавать вопросы о фактах, им противоречащих, а это означает, что у нас редко есть стимул проверять, насколько наши истории точны. У вас есть воспоминания о вашем отце, которые ярки и отчетливы для вас, они показывают, каким он был, и какие у вас были взаимоотношения. О чем вы забыли? Вы помните, как вы не слушались, и он шлепнул вас, и вас до сих пор злит, что он не объяснил, за что он вас наказал. Но, возможно, вы были таким ребенком, которому было трудно что-то объяснить, потому что вы были нетерпеливы и импульсивны и не слушали то, что вам говорили взрослые? Когда мы рассказываем истории, то обычно прямо себя не упоминаем: мой отец сделал то-то и то-то, потому это он был таким, но не потому, что это я был трудным ребенком. Это самооправдания в наших воспоминаниях. Они — причина нашей реакции, когда мы узнаем, что наши воспоминания неверны: мы удивляемся, чувствуем себя потерянными, будто земля ушла у нас из-под ног. В известном смысле, мы, действительно, теряем опору, потому что в этом случае нам приходится переосмыслить нашу собственную роль в рассказанной нами истории.

Каждый родитель против своего желания участвовал в игре, в которой нельзя победить. Вы требовали, чтобы ваша дочь брала уроки игры на фортепиано, а потом она пожалуется, что вы тем самым погубили ее любовь к этому инструменту. Вы разрешали вашей дочери пропускать уроки фортепиано, потому что ей этого хотелось, а потом она пожалуется, что вам следовало заставить ее продолжать: ведь она так и не научилась играть на фортепиано. Вы требуете, чтобы ваш сын после уроков в обычной школе посещал еще и еврейскую школу, и он обвинит вас в том, что вы ему помешали стать еще одним Хэнком Гринбергом (выдающимся бейсболистом-евреем). Разрешите сыну прогуливать занятия в еврейской школе — настанет время, когда он упрекнет вас в том, что вы не позаботились о том, чтобы он знал культурное наследие своих предков. Замечательный пример — Бетси Петерсен, пожаловавшаяся в своих мемуарах «Танцуя с папой» («Dancing With Daddy») на своих родителей за то, что они ее водили только на занятия плаванием, прыжками на батуте, верховой ездой и теннисом, но не на занятия балетом. «Единственного, чего я хотела, они не дали мне», — писала она. Обвинять родителей — это популярная и удобная форма самооправдания, потому что она позволяет людям меньше переживать по поводу своих промахов и недостатков. Были допущены ошибки — но не ими. Неважно, что я бурно протестовала против этих кружков или занималась в них спустя рукава. Память минимизируют нашу собственную ответственность и преувеличивает ответственность родителей.

Пока мы обсуждали значимые искажения воспоминаний и конфабуляции, которые служат для оправдания и объяснения нашей собственной жизни. Ум — орган, занятый поиском смысла, не интерпретирует наш опыт как рассыпанные по полу осколки стекла — он собирает из них мозаику. Проходят годы — и мы видим эти узоры. Они кажутся материальными, неизменными, мы не способны вообразить, что из кусочков мозаики можно собрать и другие узоры.

На самом деле, узор — это результат многих лет, в течение которых мы пересказывали свою историю, превращали ее в жизненную повесть со своими героями и негодяями, объясняющую, как мы стали такими, какие мы есть. Поскольку повествование, нарратив — это способ, с помощью которого мы понимаем мир и наше место в нем, оно нечто большее, чем простая сумма элементов. Если одна из деталей-воспоминаний оказывается неверной, и это доказано, людям нужно устранить возникший диссонанс, а, возможно, и пересмотреть всю психологическую категорию: вы имеете в виду, что папа (мама) в целом не были такими уж плохими (хорошими) людьми? Вы утверждаете, что папа (мама) был/а сложной индивидуальностью? По существу ваше жизненное повествование может быть верным: ваш отец или мать могли в реальности быть безнадежно грешными или абсолютно святыми существами. Проблема в том, что когда нарратив становится главным источником самооправдания, на который рассказчик полагается, чтобы оправдывать свои ошибки или неудачи, воспоминания искажаются, чтобы служить этой цели. Рассказчик помнит только примеры, подтверждающие злую волю своего родителя, но забывает о том, хорошем, что он/она делали, диссонирующим с его общим представлением о родителе. По мере того как история приобретает все большую жесткость и определенность, становится все труднее увидеть целостный образ родителя: и плохие, и хорошие качества, и сильные стороны, и слабости, и добрые намерения, и непростительные промахи.

Воспоминания создают наши истории, но и истории создают наши воспоминания. Когда у нас сложился нарратив, мы встраиваем в него наши воспоминания. В серии экспериментов Барбара Тверски и Элизабет Марш показали, как мы «выдумываем наши жизненные истории». В одном из них люди читали рассказ о двух соседях по комнате, каждый из которых совершал как нехороший, так и хороший поступок. Потом они писали письмо об одном из них: в одном случае это была жалоба управляющему зданием, а в другом — рекомендация для вступления в клуб общения по интересам. В этих письмах Участники эксперимента, как выяснилось, добавляли подробности и детали, которых не было в первоначальном рассказе. Например, если они писали рекомендацию, то могли добавить, что «Рейчел — живая и общительная». Потом, когда их просили как можно точнее вспомнить первоначальный рассказ, пересказ оказывался похожим на то, что они писали в письме [82]. Они упоминали придуманные ими детали, но забывали диссонантную информацию из рассказа, не включенную ими в письмо.