Олег Егоров - Правила игры

• Название: Правила игры
• Автор: Олег Егоров
• Издательство: Вагриус
• Жанр: Детектив
• Год: 2000
• ISBN: 5-264-00449-8

На охранника частного банка совершено покушение. Полгода назад он в казино “Медный сфинкс” выиграл крупную сумму денег. Управляющий казино предупредил его, что теперь он пешка в чужой, смертельно опасной игре и гибель его — лишь вопрос времени…

* * *

В руки Александра Угарова — охранника коммерческого банка «Медный сфинкс» — попадает загадочный список. Большинство фамилий принадлежит сотрудникам банка. Интересно, что семь человек из этого списка либо пропали без вести, либо свели счеты с жизнью, либо стали жертвами несчастных случаев. Кто следующий?..

---

Обставлена комната была столь же стихийно, сколь и сама жизнь Андрея: проваленная кушетка на кирпичах; шикарная кровать с латунными спинками, приобретенная по случаю в каком-то африканском посольстве; стол антикварный красного дерева со множеством ящиков с ручками и без оных, с синим сукном, траченным в наиболее популярных местах, и с бронзовыми подсвечниками — на одном вверх по разветвленному шандалу взбирался медведь, другой был в виде аиста; пара венских стульев; горка с расколотым витражом, забитая слесарными инструментами и учебниками по домоводству, ящик из-под фруктов, поставленный на попа, и деревянная скамья с вырезанным на ней именем «Вадик». Когда во время переезда заносили в квартиру сгруженную у парадного мебель, кто-то сгоряча прихватил и ее. Потом хотели было вернуть обратно, да Андрей передумал: «Хрычовки будут меньше у подъезда сидеть». Пуританские кумушки по прежнему адресу нередко отпускали вслед его гостьям обидные замечания, и он таким образом решил нанести превентивный удар. На месте унесенной скамьи, впрочем, скоро появилась другая, и девушки Андрея все так же слышали за спиной глумливое жужжание.

Осмотревшись, я достал из сумки пакет с фотографиями, устроился за письменным столом и начал раскладывать пасьянс. Матвей Семеныч Проявитель, безусловно, был прав: покойного уважали. Среди множества незнакомых лиц я обнаружил по меньшей мере четверых персонажей, довольно часто мелькавших на телеэкране: спортивного комментатора Индейкина, певца Духаревича, депутата Госдумы Раздорова и ведущего программы «Бремя», фамилии которого я так и не вспомнил. Больше прочих меня занимал фотоснимок с Мариной, Европой и сопровождающими их гражданами. Трое молодчиков сзади, вне всяких сомнений, были телохранителями. Смотрели они в разные стороны, как и положено при конвоировании подзащитных. А вот мужчина в центре композиции был, возможно, из тех, кого я искал. Но, возможно, и нет. Это я надеялся выяснить на встрече с поклонником или поклонницей поэта Хераскова, если таковая состоится и пройдет ко взаимному удовлетворению. Впрочем, и все остальные снимки я намерен был взять с собой в надежде, что мой анонимный конфидент узнает среди запечатленных кого-то еще помимо выдающихся деятелей политики, спорта и культуры.

Времени до встречи вместе с дорогой у меня оставалось часа три, и я занялся хозяйством. Прежде всего поменял в туалете лампочку и отремонтировал кухонный кран. Затем наполнил ванную на три пальца водой, размешал в ней чуть не пачку стирального порошка и затопил в мыльной пучине весь свой гардероб, отдававший после недавнего пленения горюче-смазочными материалами. Следом отправился облитый бензином «Уленшпигель». Когда с этим было покончено, я вернулся на кухню и сварил кофе. Бутерброды я дальновидно принес с собой. В холодильнике Андрея хранилось все, кроме продуктов питания. Был там даже маленький бюст Владимира Ленина, уложенный в ондатровую шапку. Выглядело это довольно странно, поскольку холодильник давно бездействовал. Шапка была большая, и бюст умещался в ней весь целиком, за исключением лысины вождя.

Только я взялся за бутерброды, как прозвенел телефон.

— С новосельем! — поздравил меня Журенко. — Как устроился?!

— Нормально, — ответил я. — Как ты?

— В оперу иду! Слушай, у меня там рассада на подоконнике, так ты полей, коли земля подсохнет!

Рассаду я действительно видел.

— Зачем тебе рассада? У тебя ж дачи нет.

— Нужно с чего-то начинать, — пояснил Андрей. — У тетки в Хотьково участок приусадебный. А ей уже за сорок! И я у нее наследник единственный. Сечешь?

— Секу, секу. — Кофе мой уже стал остывать, и я попытался свернуть беседу. — Тебя Лара, наверное, ждет?!

— Она в магазин спустилась! — обрадовал меня Журенко. — Ну а вообще что делаешь?

— Разное, — вздохнул я. — Лампочки ввинчиваю, прокладки меняю… «Уленшпигеля» замочил.

— За что?! — оторопел Андрей.

— Это книга такая, — поспешил я оправдаться. — В бензин упала случайно, вот и пришлось ее в стирку отправить.

— Книга? Книгу можно! — разрешил Журенко. — Рукописи не тонут!

Он часто выдавал разнообразные цитаты, не слишком заботясь об их точности.

— Все! Пока! — заторопился вдруг Андрей. — Лара идет!

— Будь здоров! — Я повесил трубку и приступил к обеду.

Из квартиры я вышел часов около двух, рассудив на старое Донское кладбище отправиться без оружия. Коль скоро меня могли порешить из-за любой могильной плиты, утомительная борьба за существование на данном отрезке либо теряла всякий смысл, либо откладывалась до худших времен.

Еще через час я шагал вдоль высокой монастырской стены и невольно посматривал на бойницы. Мне всюду мерещились огневые точки и удобные позиции для обстрела. Почему-то на войне, рискуя жизнью ради неясных целей, я чувствовал себя куда спокойнее. Вход на территорию монастыря надежно оборонял отряд попрошаек, среди которых я узрел знакомый до боли образ Гудвина. Деревяшка вместо ноги и перехваченный черной лентой глаз придавали ему вид опустившегося пирата.

Гудвин, великий и ужасный — великий прожектер и ужасный неудачник, — появился в нашем 8 «В» сразу после летних каникул. Вернее сказать, это мы в его 8 «В» появились. А он, обнаруживая ранние задатки рецидивиста, отбывал в нем уже третий срок. Был он щуплым и низкорослым, но слово его имело на улицах вес не меньше, чем пудовые кулаки Матрены, предводителя местной шпаны и непременного участника всех серьезных потасовок. Пятеро старших братьев Гудвина, уголовников со стажем, поддерживали его авторитет на недосягаемой для простых смертных высоте.

Лично я с ним познакомился прежде своих однокорытников, и вот при каких обстоятельствах. Был месяц май. Опаздывая на уроки, я срезал путь и перемахнул через низкое бетонное ограждение нашей школы. Гудвин сидел в кустах по другую сторону и, положив руку на камень, лупил по ней каблуком собственного ботинка. Так он устраивал себе производственную травму, дабы избежать контрольного диктанта по русскому.

— Поди! — сказал он мне, когда я приземлился рядом. — Держи! Давай! Со всего замаха бей! Не ссы!

Ослушаться Гудвина, зная его репутацию, мне бы и в голову не пришло. Я взял башмак и врезал что было сил по его распухшей деснице. Гудвин взвыл и подпрыгнул одновременно.

— Зашибись! — сообщил он мне, дуя на руку. — Недели две писать не смогу! Может, больше!

Когда я впоследствии сошелся с ним накоротке, то очень скоро убедился, что понятие «осечка» было в его судьбе самым распространенным. Только Гудвин мог так усердно калечить свою левую клешню, тогда как диктант ему предстояло писать именно правой.

В другой раз Гудвин совершил на моих глазах куда более выдающийся подвиг. Мы втроем — Гудвин, я и Матрена — сидели как-то напротив «стекляшки»: двухэтажного комбината бытового обслуживания с прозрачными стенами и буфетом-столовой на втором этаже. Сидели мы на пустых ящиках посреди заплеванной и вытоптанной площадки, где уже сиживали не однажды, свидетельством чему являлось множество обугленных с краю пластмассовых пробок от крепкого белого и красного. Матрена подсчитывал оставшиеся деньги.

— Сорок две копейки не хватает! — сказал он с досадой. — Сорок, твою мать, две, твою мать, копейки!

— Эх, держите меня, пацаны! — Гудвин хлопнул кепкой о землю и, набирая скорость, побежал через дорогу.

Распахнув двери «стекляшки», он проскочил мимо сонного швейцара и устремился по лестнице на второй этаж. Мы с Матреной озадаченно наблюдали за его действиями сквозь прозрачную стену здания. Наверху у буфетной стойки шла бойкая торговля в разливку. Худая, как слава нашей компании, буфетчица с волосами соломенного цвета обслуживала постоянно прибывающую очередь. Перед ней стоял овальный металлический поднос с мелочью. Гудвин подлетел к стойке, цапнул поднос и дал ходу. Пронзительный вопль буфетчицы не оставил равнодушными даже нас, отделенных от места действия стеной и расстоянием в добрые два десятка метров. Я вздрогнул, а Матрена, сплюнув на землю, был краток:

— Говно дело!

Добровольцы из очереди кинулись в погоню за дерзким похитителем. Гудвин скакал сразу через несколько ступеней, отчего монеты веером разлетались в разные стороны. К тому моменту, когда он достиг первого этажа, поднос опустел. Швейцар, будто начинающий голкипер, заметался в дверях. Гудвин молниеносно проскочил под его руками на улицу и, обернувшись, запустил в бедолагу подносом. Бросил он так себе, но, поскольку тот от страха присел, поднос угодил ему точно в лоб. Созданная упавшим швейцаром пробка задержала преследователей и позволила Гудвину спокойно догнать нас с Матреной.

— Сорвалось, блин! — пропыхтел на бегу отчаянный Гудвин.

Сколько раз я еще потом слышал это «сорвалось!». Даже случайные благородные его намерения всегда оканчивались жирной осечкой. Вот характерный случай. Гудвин возвращался к родному очагу в отличном расположении духа, чему способствовали выпитые накануне три бутылки вермута. У дома на углу Садовой он увидал двух девушек, завороженно смотревших на окна четвертого этажа.