Леонид Платов - Земля Савчука. Затерянные миры. Т. 9

• Название: Земля Савчука. Затерянные миры. Т. 9
• Автор: Леонид Платов
• Издательство: Salamandra P.V.V
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 2014

Земля Савчука. Рис. В. Климашина (Затерянные миры, т. IX). — Б.м.: Salamandra P.V.V., 2014. - 85 с., илл. — (Polaris: Путешествия, приключения, фантастика. Вып. XLVIII).

Повесть Л. Платова «Земля Савчука» была впервые опубликована в 1941 г. и стала непосредственной предшественницей знаменитой научно-фантастической дилогии автора «Архипелаг исчезающих островов» и «Страна Семи Трав» («Повести о Ветлугине»). В ней рассказывается о поисках неведомых земель на Крайнем Севере и попытках покорить суровую природу Арктики.

«Земля Савчука» продолжает в серии «Polaris» ряд публикаций произведений, которые относятся к жанру «затерянных миров» — старому и вечно новому жанру фантастической и приключенческой литературы.

---

Перебираясь через лужу талой воды, я оступился и, по-видимому, вывихнул сустав. Теперь я брел, опираясь на палки и волоча за собой больную ногу. От боли кружилась голова, и все чаще я ловил на себе обеспокоенные взгляды своего спутника.

Я плохо помню перипетии нашего странствования: в моем мозгу действительность причудливо смешалась с бредовыми картинами. Как будто бы мы вошли в ущелье, склоны которого были свободны от снега. Потом я увидел траву и не удивился этому, точно это было в порядке вещей. Ущелье сомкнулось, оставив очень узкий проход. Мы прошли через него и вступили в новое. Целая вереница таких ущелий, подобная анфиладе прекрасных зеленых комнат, открывалась впереди. Мой товарищ что-то взволнованно объяснял мне, куда-то показывал, но я уже не слышал его. Силы мои пришли к концу. Боль в ноге сделалась нестерпимой, и я потерял сознание. Последним моим ощущением было тепло от сладкой жидкости, которую механик насильно вливал мне в рот из своего термоса. Помню, — лицо его было испугано и сердито, он поддерживал мою голову и стеклянным горлышком старался разжать крепко стиснутые зубы…

Через мгновенье, — так показалось мне, — я снова открыл глаза. Прямо передо мной белела стена и поблескивали металлические прутья кровати, на которой я лежал.

Я перевел взгляд чуть левее. Там было широко открытое окно, а за окном сад. На подоконнике стоял граненый стакан с ландышем.

— Вам лучше? — спросил женский голос.

— Где я? Да, мне лучше. Меня перевезли на юг?

— Нет, это — Таймыр.

— Таймыр? Но, значит, лето уже? Я долго болел?

— Вас нашли с товарищем только вчера.

…все заволокло прозрачной дымкой…

— Не понимаю. Почему…

— Товарищ Савчук все объяснит вам сам.

…Савчук? Таймыр? Сад?..

Я лежал тихо. Женщина подумала, что я заснул и вышла.

Вечерело. Горы вдали, зеленые террасы, ветви деревьев, подступивших вплотную к дому, — все заволокло полупрозрачной дрожащей дымкой.

Я стал рассматривать комнату. На стенах висели ружья, схемы, карты. По-видимому, это была рабочая комната Савчука. На столе лежала раскрытая книга. То был Миддендорф, описывавший свое путешествие на Таймыр в 1843 году.

«Целое столетие, — прочитал я, — прошло с тех пор, как Лаптеву с Челюскиным, с невыразимыми трудами и опасностями…, удалось снять берега Таймырского края. Им мы обязаны приблизительно верным очерком этого полуострова и его оконечностей. Через сто лет, как сказано, мне досталось пополнить раму, остававшуюся после них пустою. Эта богатая задача могла быть выполнена мною крайне недостаточно, и однако, пройдет может быть столетие прежде, нежели другой странствователь решится нарушить тишину этих пустынь с намерением приумножать сведения о любопытном крае. Оцепенев в первобытном состоянии, этот край в течение столетий представляет в себе живую картину детского состояния человеческой жизни на земном шаре»…

— О, ты поднялся уже, — услышал я за спиной знакомый голос и обернулся. В дверях стоял Андрей. Мы обнялись.

Глава 5

— Да, задал ты мне работу! — Андрей засмеялся озорно и весело. — Нет, осенило меня сразу, только дочитал в твоем письме, помнишь, с мыса Челюскин, до «неисчерпаемых запасов угля». Метнулся в библиотеку, листаю Миддендорфа. Ура, есть подтверждение! Раскопал библиографическую редкость, Третьякова о Туруханском крае, — то же!.. Представь, у Элизе Реклю, и у того нахожу упоминание о подземных пожарах угля!..

Я молчал, любуясь его счастливым волнением. По-видимому, он истолковал мое молчание иначе, смущенно покашлял, прошелся по комнате и, остановившись подле моей кровати, с неуклюжей заботливостью поправил сбившиеся подушки.

— Как же ты, дружище (он сказал это совсем тихо), сам-то как прозевал разгадку… Был, можно сказать, на пороге, шаг бы еще, и — вот она, наша Зеленая страна!.. А не угадал, не сделал этого шага…

Он зажег электричество. Присев на край кровати, расправил на одеяле карту Таймыра.

— Взгляни на эту часть тундры, — тон его был уже сух и деловит. — С запада — Енисей, с востока — Хатанга, на юге горный кряж Путорана, он же Большой Камень, и вот на севере таинственные ущелья Бырранга. Посредине на сотни километров раскинулись моховые равнины и лайды[3]. Унылый пейзаж, скажу тебе: снег, вода, мох, камень. Чем дальше на север, тем больше этого камня, гористее местность. За 75-м градусом северной широты каменистые голые сопки сливаются, наконец, в скалистые вершины Бырранга. Тут, по данным позапрошлого года, считался предел человеческого обитания на Таймыре. И то летом, заметь. К южному склону Бырранга летом прикочевывало с юга несколько десятков нганасан месяца на два, рыбачили на озере. Вот оно, озеро. Как ты, наверное, догадываешься, мы с тобой находимся именно здесь!..

Красным карандашом Андрей обвел кружок в том месте, где озеро заливом вдавалось в горы.

— Наша экспедиция двинулась отсюда, — продолжал он, рисуя толстые стрелки, направленные острием на север, — от Большого Камня, точнее, края леса, где проходит Хатангский тракт, соединяющий Дудинку с Хатангой, и тянется почти по самой «опушке» цепь станов-зимовий. Тут живут эвенки и долгане (саха). Нганасане называют их «лесными людьми». Из этого можно заключить, что сами нганасане расположились еще севернее. Наш этнограф назвал их пышно — аванпост человечества на Крайнем Севере. До революции их называли иначе — самоеды, самоядь. Зимуют они на границе леса и тундры, летовать уходят в такую тундровую глушь, куда не рискнет забраться ни один эвенк. Ну, у нас и возник план: проникнуть в глубь Таймыра с их кочевьем.

— Умно придумано.

— Слушай дальше. Еще в Дудинке порекомендовали мне переводчика. Знаменитый охотник, следопыт, долго жил среди русских, зимовал на Новой Земле, на Челюскине. Меня поразила его наружность: прямой нос, тонкие губы, настоящий индеец. Потом оказалось, что это обычный тип нганасанина.

— Старик?

— Да. Но кряжистый. В ходьбе и беге неутомим.

— Не переносит запах бензина? Ворчит: тундру провоняли бензином?

— Точно.

— Тынты Куркин?

— Он.

— Старый знакомый, — засмеялся я, — вместе зимовали на Челюскине. Потянуло, значит, на лето в родную тундру. А я думал, тундра всюду тундра.

— Для нас с тобой… Но погоди-ка. Острова ископаемого льда открыты были в сентябре? Значит, «Нерпа» лавировала еще во льдах, а мы с Куркиным уже распрягали оленей в ущелье, где на следующий год появилась Зеленая Страна…

И следя за карандашом Андрея, медленно прочерчивавшим зигзагообразную линию на карте, я представил себе ожидание в зимовье и затем путь к далеким горам на севере.

…Западные и юго-западные ветры во второй половине мая приносят в тундру долгожданную весну. Дождь идет попеременно со снегом. Все заволакивает сырая мгла.

Народ нга начинает тогда готовиться к летнему кочевью.

А ветры дуют все сильнее. Темный полог туч раздернулся, показалось солнце. Озера и лужи, до того свинцовые, мрачные, вдруг получили праздничный блеск. Редкий лес, — сквозь него просвечивала тундра вдали, — одевшись листвой, сразу стал казаться гуще.

И вот Андрей дает сигнал к отправлению экспедиции. Длиннейшая вереница санок и нарт, запряженных оленями, потянулась на север. Полоса редколесья осталась за спиной. Впереди кирпично-красная гладь тундры и множество маленьких озер.

Весна! Весна! Нигде не радуются так теплу и свету, как на Крайнем Севере. Народ нга, насчитывающий всего 500–700 человек, не видящий солнца по много месяцев, именует себя гордо «детьми солнца». Это наивно и трогательно.

Солнечные лучи, по верованиям нганасан, — это нити, с помощью которых солнце вытягивает растения наверх, из земли. Понятно, это нелегко — земля так тверда — и это не всегда хорошо удается. В нганасанском Олимпе поэтому одно из самых последних мест отведено хозяину растений, одинокому убогому старику, который ютится в непосредственном соседстве с оледенелым царством мертвых.

Все дальше на север продвигалась экспедиция вместе с кочующим народом нга.

Наступило лето. Ночи стали совсем короткими. Они прозрачно-светлы, похожи скорее на сумерки или рассвет, чем на ночь, и продолжаются не более двух часов. Притихшая тундра кажется зачарованной в эти часы.

В июле в тундре появились первые цветы. Нежных оттенков, как бы прикрытые фатой, они сплошным ковром устилают землю. Ботаник экспедиции заинтересовался их названиями. Оказалось, что на языке нга для них нет названий.

И ни деревца, ни куста впереди. Лиственница — единственное дерево, известное нганасанам, осталось далеко позади на юге. Впереди только равнинная гладь тундры, над которой колеблется розоватый туман, — «тундра дышит», как говорит Тынты Куркин.