Поль Сидиропуло - Костры на башнях

• Название: Костры на башнях
• Автор: Поль Сидиропуло
• Издательство: Воениздат
• Жанр: О войне
• Год: 1991
• ISBN: 5-203-00676-8

В ходе битвы за Кавказ во время Великой Отечественной войны группе немецких военных альпинистов удалось подняться на Эльбрус и установить там фашистский флаг как символ владычества над народами этого горного края. Однако германское командование просчиталось: Кавказ остался советским, а их войскам здесь было нанесено крупное поражение. Автор убедительно показывает, что эта победа была достигнута не только благодаря высокому полководческому искусству наших военачальников, мужеству и стойкости советских воинов, но и нерушимой дружбе советских людей разных национальностей. В романе перед читателями проходи целая галерея действующих лиц — от командующего фронтом до рядовых бойцов, от немецких генералов до предателей из числа местного населения.

Книга рассчитана на массового читателя.

---

От настойчивого стука в ставни разговор оборвался; по тому, как колотили по дощатым створкам чем-то твердым, стало ясно, что явился недобрый гость. Женщины замерли, переглянулись.

— Ну-ка, ступай к малышу, — приказала Маргарита Филипповна Наде. — Еще напугают ребенка. Посиди возле него. Не буди.

И пошла открывать дверь.

В комнату ворвались сначала автоматчики, за ними — офицер; загремели сапогами, комната наполнилась шумом, гулом, словно ворвался взвод солдат. Офицер подошел к столу, поближе к керосиновой лампе, чтобы, возможно, его видели, поскольку был он невысокого роста, худой, с крысиным лицом. Солдаты остались у двери.

— Кузнецофа Маргарита Филиппофна? — Офицер задержал суровый взгляд на культе.

— Да, Кузнецова, — спокойно ответила она. — Маргарита Филипповна.

Офицер смерил колючими глазами Таню.

— Ты? — указал он пальцем, будто дулом пистолета.

— Семенюк… То есть Прохорова.

— Кто есть еще? — Офицер шагнул в соседнюю комнату.

— Там женщина с больным ребенком, — поспешила объяснить Маргарита Филипповна. — Малыш проходит лечение, господин офицер, — предупредила она, полагая, что этого будет вполне достаточно, чтобы разжалобить немца. — Надежда, покажи справку германского врача.

Надя держала спавшего Алексея на руках, прижимая к груди.

— Фамилия? — спросил офицер.

— Соколова.

— Соколофа? — фамилия, по всей вероятности, ни о чем не говорила ему, не значилась, по-видимому, в его списке.

Он вернулся в гостиную.

— Кузнецофа, Прохорофа, — указал офицер пальцем-пистолетом на женщин, — потораплифайт. Фи арестофан.

Утром ни один ученик не переступил порог школы, не было и учителей — весть об аресте облетела, должно быть, всех. Явилась лишь уборщица — старая, глухая женщина. Она гремела в коридоре порожним ведром и что-то бубнила себе под нос.

Азамат распахнул дверь кабинета и крикнул раздраженно:

— Уходи домой! Не видишь, старая, никого нет!

На сей раз она сразу услышала. Торопливо закивала и, пятясь, удалилась, унося ведро.

Шумно захлопнув дверь, Азамат зашагал по небольшой комнате, как заточенный в клетку зверь. Совершая недолгий и тревожный путь от письменного стола до окна и обратно, он нервно почесывал раскрасневшуюся на щеке отметину, чем-то напоминающую рану.

«Надо что-то делать!» Теперь Азамат все чаще и чаще разговаривал сам с собой и нисколько не удивлялся вновь обретенной привычке. Можно сойти с ума! Ему вдруг почудилось, что взоры горожан обращены к нему: и ты еще пришел в школу?!

В целом мире нет у него ни одного близкого человека, с которым можно было бы поговорить начистоту. Появился дядька, в нем найти родного по духу наставника надеялся Азамат, потянулся было всей душой поначалу. Но Амирхан… От его ненависти к людям жутко делалось. «Куда это приведет?» — не раз спрашивал себя Азамат. И вот — влип. Все узнают, что это его работа, и никаким дядькой не прикрыться, не оправдаться.

Никогда не был близок Азамат и со своей сестрой, никогда друг другу не поверяли они своих тайн. Может быть, сказывалась разница в годах, он был намного старше Чабахан. Но теперешняя неприязнь между ними сложилась не по этой причине. В итоге не с кем посоветоваться. Да о какой откровенности может идти речь, если он стал бояться даже родной матери. А Надя? Любит он ее, ради нее готов бросить все на свете, что угодно совершить, только бы она была его. Однако и ей ни за что на свете не решится поведать и одну сотую того, что его волнует, что творится с ним. Что же это? Как же так?

Проснулся Азамат как-то ночью от шума упавшего на пол стула, вытаращил от испуга глаза и видит в полумраке комнаты страшное видение: движется к его постели мать с топором в руках.

— Мама! — Он вскочил на ноги, отпрянул, прижался спиной к стене, раскинув, как распятый Христос, руки. — Это я, мама! Азамат! Азамат! Твой сын! Сын! Что ты хочешь? Успокойся! Мама! — Он боялся к ней приблизиться и вырвать из рук топор и уговаривал ее, стоя на кровати. — Ты успокойся. Посмотри хорошенько… Это я, твой сын, Азамат. Ну, смотри. Вот я, видишь? — Холодный пот прошиб его. — Эх, мама. Что с тобой творится?..

Она опустила топор, будто лишь теперь услышав его, глянула на сына обезумевшими глазами и что-то прошептала невнятно. Затем удалилась бесшумно, будто не касаясь вола босыми ногами.

Азамат осторожно спустился с кровати, чтобы не шуметь, не спугнуть мать, направился вслед за ней. Нужно было проследить, что она намеревается предпринять далее. Теперь жди беды.

Мать подошла к своей кровати, оглянулась: не следит ли кто за ней? Азамата она не видела, он стоял за дверью. Убедившись в том, что никого вокруг нет, она спрятала топор под матрацем, у изголовья.

Азамат вышел во двор, чтобы прийти в себя после всего этого. Моросило. А он был раздетый, ничего не набросил на себя. Он чувствовал, как холодный сырой воздух пронизывает его до самых костей, но продолжал стоять на крыльце, как будто нашел на него столбняк. Вот и дожили: в родном доме стало опасно оставаться…

Днем позже изрядно потрепала ему нервы Чабахан. Столкнулся он с нею во дворе, когда та возвратилась домой.

— Где ты шляешься? — Он охотно бы отшлепал ее, но лишь размахивал перед ее бледным лицом кулаком. — Ты соображаешь, что вытворяешь? Ты знаешь, что с тобой сделают?

Чабахан, не отвечая, направилась в свою комнату; ее дерзкий, независимый вид разозлил Азамата еще больше.

— Стой, кому говорю! — Он бросился за ней, схватил за руку. — Где бычок? Куда угнала? К кому? Отвечай!

— Пусти. Мне больно.

— Отвечай! Куда угнала бычка? — кипел он, едва сдерживал себя, чтобы не наброситься на сестру с кулаками. — Все равно найду, у кого бы ты ни спрятала. Бычок не курица.

— Ищи.

— Много берешь на себя, соплячка! А мать меня во всем винит. Я, видишь ли, ее подбиваю. А дочь ни с кем уже не советуется. На всех ей наплевать. Рано нос задираешь, дура! Дрянь паршивая! Ух, всыпал бы я тебе, да что от тебя останется! Говори скорее, где бычок? Тебя спрашиваю! Говори! Или задушу.

— Нет его. Нет. Не кричи. Сплавила. Да! Далеко он. Там, где нужнее.

— Огрызается, гляди-ка. Все мои планы разрушила. Детям в школе хотел наладить питание. Голодные ходят. Думал, подкормим еще немного бычка. А эта дрянь, никого не спрашивая… самовольно… что позволяет…

— Долго ты раздумывал. — Чабахан всем своим видом подчеркивала, что нисколько ему не верит.

— Замолчи, дура! А если бы поймали? Ты знаешь, что бы с тобой сделали? Ни за что бы уже не удалось тебя спасти. Это мужское дело — можешь наконец понять!

Между ними неожиданно оказалась мать, заголосила?

— Не трогай ребенка!

Жизнь в родном доме сделалась невыносимой. Азамат подумывал о том, чтобы перебраться в школу и там оставаться на ночь. Тянул время до поры отнюдь не потому, что не устраивали условия: не был уверен, что Надя и Маргарита Филипповна одобрят его неожиданный шаг.

И вот арест женщин… Почему именно их? Он не сразу вспомнил о списке, который как-то передал уполномоченному. Чего же тянул столько времени Конрад Эбнер? Почему не арестовывал так долго? Может быть, проверял Азамата — всех ли он включил в список? Или не хотел с арестов начинать свое правление? О религии толковал, о добродетельной политике Германии… Ерунда! На все это фашистам наплевать! А Конрад Эбнер такой же фашист, как и остальные, хотя и улыбается, вежливо усаживает на стул, говорит мягким голосом, твердит о доброте и свободе. Тянул с арестом по другой, очевидно, причине. За каждым, кто значился в списке, была, возможно, установлена слежка, чтобы найти нити к какой-то подпольной организации…

Знал бы Конрад Эбнер, что и те, кто значился в списке, включены под диктовку дядьки: «Включай всех, кто может вызвать у немцев подозрение. А главное — неугодных нам…» «Как Иван Калита делал? — усмехнулся Азамат. — Может, помнишь по истории? Был такой московский князь. Оброк собирал для татаро-монголов. А на неугодных ему князей жаловался хану, и тот их…»

Как бы там ни было, ему, Азамату, нужно думать о своей судьбе. И сейчас, не мешкая! Говорят же мудрые люди: промедление смерти подобно. Этот миг наступил. Промедлит, не решится на смелый шаг — погибнет. И никто его уже не спасет, никто!

Открыла дверь Надя. Она стояла перед ним бледная, непривычно разлохмаченная, с глазами, опухшими от слез. Мало что осталось от ее яркой красоты.

— Собирайся! — решительно заявил Азамат. — Бери сына. И скорей!

Она не могла понять, что он хочет, не могла вымолвить ни слова.

— Ты что, не слышишь? Оставаться здесь вам опасно. С минуты на минуту сюда явятся немцы.

— Алексея я уложила спать, — потерянно откликнулась она.

— Буди скорее! Ну, чего ты медлишь? Через дядьку я узнал, что на рассвете немцы увозят детей. — И чтобы не встречаться с ней взглядом, снял со спинки стула Надин шерстяной жакет.