Болеслав Лесьмян - Запоздалое признание

• Название: Запоздалое признание
• Автор: Болеслав Лесьмян
• Жанр: Поэзия
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-91763-206-3

Болеслав Лесьмян (1877–1937) – великий, а для многих ценителей – величайший польский поэт, в чьем творчестве утонченный интеллектуализм соединяется с почти первобытной стихийностью чувства. Книга включает как ранее публиковавшиеся, так и новые переводы Г. Зельдовича и представляет итог его более чем пятнадцатилетней работы.

---

Клеопатра

В павильоне, в сколоченной наспех скорлупке,
Онемевшие статуи лоснятся воском;
И какое число нежильцам-безголоскам,
Столько смерти сгущается в солнечной крупке.

И у тел – аромат поминальной лампадки,
И в пурпурных нарядов запрядены кокон,
Что похож на мундир крутовыйной загадки,
Выдающий гордыню любым из волокон.

И они на глазах у захожего люда
Бесконечно вершат, в покаянной работе,
И свое злодеянье, и дивное чудо,
Что, извергнуто смертью, извергнет из плоти.

И купаются в солнце, и пробуют силы —
Потому что к житью их изгнали из теми,
Богадельню воскресших, любимую всеми,
Кто покуда своей не увидел могилы!

И когда посетитель встает на пороге,
То они оживают от досок просеста —
И пугаются дети, и тешатся боги,
Коим любо все то, что не вправду, а – вместо.

И царица Египта уснула без звука,
И стеклянного гроба просторность излишня;
На груди ее рана, как страшная вишня,
И в ладони букет, а в букете – гадюка.

Столько раз ее веко на мир отворится,
Сколько раз обслюнявлена ядом гадюки, —
Словно это смертей упоенная жрица
К своей гибели тянет привычные руки.

Рядом смерть ее вьется, как верная мурка,
Что прислушлива к шепотам, под ноги льнуча;
И умерших очей в бесконечность зажмурка —
Все равно, что для нас – мимолетная туча.

Я люблю это тело, в котором застыли
Чары ста воскресений и ста усыпален —
И еще что-то сверх, чего ведать не в силе
Дух, что только единожды гибелью свален.

Эту руку, что тянется к ласкам гадючьим,
И линялого ногтя багрянку могилью;
Воздыханье, что собственным сыто беззвучьем,
И передние зубы, скверненные пылью.

И на сотню чудес размахорено платье,
И себя самого вопрошаю что день я,
Иль готов это тело усердней ласкать я
В час его умиранья – иль в час воскрешенья?

Два преступника

Приговор они слушали из-за ограды,
Из-за стражничьих сабель глухой окоемки —
И зевакам бросали безглазые взгляды,
Как слепец, что лицом прозирает потемки.
Первый, к чувствам своим присмотревшись невеским,
Про свиданье с отцом боязливо лопочет;
А второй заявляет, что встретиться не с кем.
Было с кем – и хотел, но казалось – не хочет.

И своя же халупа в осклабе, в ощерке
Их тела навсегда изгоняла за двери;
Было каждому пусто по собственной мерке,
Словно клетке, откуда ты выпугнул зверя.
И пластались их тени подобьем тряпицы;
Первый молвил, что губы охотно промочит;
А второй заявил, что не хочет напиться.
Он хотел, но казалось – что вовсе не хочет.

Разговор

Душа и тело. Тело молвит: «Здесь
Ты заблудилась. Будет по дороге.
Я знаю луга пыльцевую взвесь,
Купаюсь в солнце, в тишине и в Боге,
О Ком ты молвишь нехотя, дабы
Смущенье сделать верою. Смотри же:
И желтый бук, и красные грибы —
Мне этот лес отраднее и ближе!
Вели мне затеряться на лугу —
И поглядишь, как прытко побегу
Среди блаженством оброшенных маков —
В их пурпур белизну мою макнуть!
А смуглый колос лучше всяких знаков
Мне бытия разъяснивает суть.
Молчи! Молчи! Пускай мне пахнет мята
И слышится, как дерево растет.
Кичишься ты, что истиной богата,
А помнишь слово, но не помнишь нот.
Оттуда я, где грех бушует пляской,
Где пышут губы, жадные на снедь,
Где роза натекла кровавой краской,
Где лилиям назначено сгореть!
Гасить огонь – твое ли это дело?
Не брезгай мной! – От гибельной черты
Уйди со мной и радуйся!» – так тело
Ей говорит, она же – призрак хилый —
Пытается, собрав остаток силы,
Любить и рвать вот эти же цветы…

Бездна

Если в чащу вступаю с моим маловерьем,
С этим обликом, чуждым лесного беззвучья,
Там замечется бездна израненным зверем,
Неизбывную муку калечит о сучья.

Разрывается в поисках двойственной доли,
Ужасается неба обманчивым шатям,
И слезится росою, и воет от боли,
Что не может к земле припластаться распятьем.

И пытается вспомнить, кому она снится;
И причуется мукой – и ищет дороги,
И мечтает забиться в овраги-разлоги,
Где ее безграничью найдется граница.

Так захлипнут захлип ее простоволосый,
Так зашептан деревьями ужас-калека,
Будто видит во мне через мутные росы —
Не меня, а другого совсем человека.

Раздумье

Кто простит мне бездарность моих колдований?
Непредвиденность слов, будто зверя, голубя,
Своих будущих песен не знаю заране,
Только рокот их слушаю в собственной глуби.

Я по воркоту знаю, что вышли из леса,
Что меня и язык мой – не сразу постичь им,
Но подпочвенных гулов глухая завеса
Наконец опрозрачнится облачным кличем.

Просквоженным распутьям оставил я душу,
Где слышны поцелуи – уста свои бросил;
Где заглохшие выгоны – там я пастушу,
Свое сердце пьяню – переплесками весел.

Я люблю, чтоб от ливня измокла одежка,
Я люблю, если слезы дождинками пахнут,
Не пою, а словами смотрю я в окошко,
Хоть не ведаю, кем этот выход распахнут.

Я хочу свою песню прожить по частице,
Чтоб сама размахнулась до полного маха;
Не хочу возвышаться, хочу затаиться,
Как таится и тот, кем я вызван из праха.

Песнопевцу

Отчего ты, певец, упиваешься миром —
И готов заглядеться сквозь слезы-обманки
В лягушачью припрыжку с таким растопыром,
Будто хочет взобраться на призрак стремянки?

Отчего ты глядишь и на спинку светлячью,
Словно краше она, чем душа изумруда,
И на муху, что скачет старательной скачью
Ниоткуда – сюда, в ниоткуда – отсюда?

Ты – чело под венцом из крапивы секущей,
Ты дитя дурнотравья, дитя дурносонья,
Чья душа полу-чистая, полу-драконья
Неспроста закатилась в осочные гущи.

Отыскать она хочет свои отпечатки —
Те, что выронил кто-то ошибшийся веком:
Он еще не был богом, а ты – человеком,
Но друг другу вы снитесь, как створки-двойчатки.

И тогда одинаковый выпал вам жребий,
Словно дымка с туманом, вы были похожи
И не ведали, кто человечий, кто божий
И кому написалось завечниться в небе.

Это, знать, опоил тебя зной праиюней,
Ты в одном колоброжестве кажешь сноровку —
И за подвиг безумья, предпринятый втуне,
Обретешь мотылька или божью коровку.

Я люблю в тебе все – эту блажь без провину,
Этой немощи чары – и память былого!
Я бледнею, как смерть, и без жалости гину,
Молвя слово люблю – как последнее слово.

Сон

Мне приснилось, что ты умирала,
И бежал я проститься с тобой,
Пробирался средь лютого шквала,
Через заросли и ветробой.

Безнаказанны смертные муки,
Омерзительны впадины щек,
И к пустотам протянуты руки,
Словно там – вожделенный кусок.

И ты грудью кормила безбытье,
И той жизнью, что мне дарена,
Вас обоих сумел оживить я —
И проснулся от горького сна.

Первая встреча

Мы впервые за гробом! Трухлявы ворота…
Поцелуй этот куст, как в минувшие дни.
Если ты сохранила от прошлого что-то,
Ободри, обнадежь – и рукою взмахни!

Но развеяны дочиста прежние взмахи,
И увидевший нас – разглядит лишь золу.
Наши смехи и плачи заглохли во прахе,
Наши дни угнездились в паучьем углу…

Если ты умерла, значит, гнилью ослизни,
Уступи этот мир соловью, муравью —
И поплачь оттого, что застольники жизни
Видят вздроги звезды – но не муку твою.

Уговоры

Что тебе, моя голуба, старой матушки запрет?
Ей смеется только хата, нам смеется – целый свет!

Что ей в радость – нам проказа! Жги же ярости огонь —
Той, что до крови прокусит непожатую ладонь…

В моем сердце свищет буря: тебя в вихорь затяну! —
Чтобы старая мамаша проклинала седину!

Окна золоты и сини милостынькой от небес —
Полетим с тобою ныне чудесам наперерез!

Безоглядно, безрассудно забежим с тобою в яр,
Где притоны – безграничья, где залежка – вечных чар!

Не откладывай веселья! Покажи ладошкой знак —
Есть и упряжь, есть и воля – чтобы сталось точно так!

Понесутся мои ласки – да с твоими вперегон,
И в объятьях, и в заклятьях сбудусь я – твой тайный сон!

Самоблески ясных зорей я поймаю на лету,
Переплетшихся ладоней никогда не расплету!

Ночь на солнце скоротаем, а за солнечную ночь —
Ты расплатишься покоем, от которого невмочь!

Ты моей доверься силе, златоострому мечу.
Я иду в непоправимость, я иду, куда хочу!

И неправда, будто ныне застаю тебя врасплох!
И что нет со мною чуда – все наветы! Видит Бог!

Что же попусту гадаешь? Будет нашим целый свет!
Ты забудь, забудь навеки старой матушки запрет!

Сумерки