Ирина Лобусова - Плач под душем

• Название: Плач под душем
• Автор: Ирина Лобусова
• Жанр: Детектив
• Год: 2013

Увлекательный остросюжетный детектив с логическими головоломками и неразрешимыми загадками. Классическая схема интересного детектива: несколько загадочных убийств (вроде бы не связанных одно с другим), запутанные сюжетные линии и переплетения судеб главных героев, и совершенно неожиданная развязка.

Внешне жизнь главной героини романа Натальи Тимошиной выглядит очень даже благополучно. Удачная карьера, собственный бизнес в туристической компании, благополучная семья. Загадочное убийство богатого бизнесмена Руслана Гароева уничтожит ее благополучный мир. В убийстве бизнесмена подозревают Наталью. Ей придется бежать из тюрьмы и бороться за то, чтобы доказать свою невиновность.

Ее расследование заводит в такие дебри, что захватывает дух! Она сталкивается с изнанкой человеческих отношений. Но не все так мрачно– она находит новую любовь. Вместе они пойдут до конца, закончат начатое расследование в Стамбуле, узнав, что… всё оказалось совсем не так, как, представлялось вначале…

---

Ирина Лобусова Плач под душем

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

Я знала, что ухожу в никуда.

Дверь открылась. Узкая полоска коридора была тёмной. Мне казалось: не дверь, тёмная бездна…

– Прости, что я причинил тебе боль…

Боль? Я обернулась. Электрический свет тусклой гостиничной лампы падал со спины, и лицо я не могла рассмотреть. Собственно, лица уже не было. Было лишь какое-то нелепо сказанное не к месту слово. Боль? Мне хотелось запрокинуть голову, смеяться, кричать, рвать кожу и вены, и толстый слой безнадёжности вместо кожи, волос, глаз… Разве на тысячную долю можно знать, что означает это слово? Знать и произносить его – просто так? Разве можно обозначить чем-то смерть при жизни, и отчаяние, и не наступивший рассвет? Воспалённые веки, глухую стену в распахнутых окнах, всё то, что никогда не обозначить унылым однообразием множества из существующих слов? Мне хотелось закричать, распахнув пошире руки, закричать или засмеяться – во весь голос… Я не сделала ни того, ни другого… Боль – это просто. Боль – это когда не хочется говорить. И тем не менее, я нашла в себе силы. Вернее, не пришлось находить, они были всегда.

– Я знаю, что такое плакать под душем. Плач под душем – это когда слёзы никто не видит. Они есть, они существуют, в них больше не воды, а крови, но никто никогда не поймёт, что они текут по твоим щекам…Потому, что в душе нельзя плакать. Можно только платить.

Что-то дрогнулов воздухе, и тонкий лучик осветил чужие глаза, в которых застыло растерянное непонимание. Онникогда не понимал, что именно я хотела сказать.

– Может, ты всё-такименя простишь? Мы столько прожили вместе! Я не со зла… так получилось… ты же всёпонимаешь…

На место растерянности пришлащенячья тоска. Мне подумалось, что это так по-мужски – убить, растоптать, уничтожить, а потом сказать: «извини, так получилось… ты же всёможешь понять». Я открыла рот, чтобы сказать обэтом, но не смогла. С чего вдруг говорить? Всего лишь день. Самый обыкновенный день в обыкновенной гостинице, когда так обыкновенно приходит начало конца. Или конец конца? Ничего не было. Я и тот, к кому я больше не смогла бы прикоснуться руками. Тот, кто с щенячьей тоской пытался заглянуть в мои глаза.

– Значит, ты не простишь. Когда твой самолёт?

Я усмехнулась.

– Останься. Всё прошло. Больше так не будет. Может, ты останешься?

– Разве ты не знаешь обэтом лучше меня?

– Я думал… Было много, я знаю… вместе мы… я так не хочу тебя терять! Я всё сделаю для тебя!

– Ты никогда не сделаешь самого главного. Так же, как и всех женщин, меня привлекает любовь, а не война.

– Когда ты прекратишь говорить загадками?

– Я мечтала только ободном. О самом главном. Мечтала – но вокруг была не любовь, а война. И этой вечной войны было столько, что я разучилась думать о чем-то другом. А когда война закончилась, меня тоже не стало. Я умерла, и, открыв окно в чужой комнате, впервые в жизни связно подумала о том, что предпочитаю заниматься любовью, а не войной.

– Со мной ты можешь быть такой, какой хочешь! Жёсткой, сильной. Убивай – если тебе хочется убивать! Я приму от тебя всё – разве ты не знаешь обэтом? Я единственный в мире, способный принять тебя такой, какая ты есть!

Каждое из этих слов я знала наизусть. Я их слышала слишком долго. Я читала каждую его мысль и знала о нем всё. Хитрые огоньки в рыжих глазах. Было время, и за эти огоньки я с радостью могла отдать половину жизни. Да что половину, всю жизнь: с наслаждением, с радостью, с глупостью – до конца. Он прекрасно обэтом знал и это составляло большую половину его силы. Легче всего привыкают лошади, не менявшие долго галоп. Я мечтала о воздухе и одиночестве. Так мало, и так бесконечно много! Драгоценный дар, платить за который не существует цены.

Я знала: через пять минут выйду из гостиницы, поеду в аэропорт, сяду в самолёт, икогда он оторвётся от полосы, рваные лоскутки далёкой, но такой родной земли с мягкой нежностью обнимут моё лицо, я смогу плакать: душа больше не будет. Сиюминутная трагедия всей его жизни заключалась в том, что он тоже обэтом знал.

Я видела, что делаю ему больно. Но меня совсем не трогала эта боль.

– Я привык к тебе, но не к такой, как сейчас. Я никогда не видел тебя равнодушно-жестокой, холодной. Кто ты такая, чтобы читать мне обвинительный приговор?! Себе-то ты его прочитаешь?!

– Уже прочитала. Мы с тобой – два ничтожества. Но какое это имеет значение? Мир большой!

– И в этот мир ты сейчас уйдёшь.

– Уйду.

– И не вернёшься даже для того, чтобы завершить то, что так удачно начала? Своеобразное благородство?

– Ты прекрасно знаешь: я не вернусь. Нет таких целей. Все видимые – слишком для меня просто. Как убийство, которого нет.

– Я люблю тебя.

Мне никогда не приходилось слышать, чтобы любовное признание звучало так глупо. Глупо и поздно – для того, чтобы слушать и верить. Но не для того, чтобы себя изменить.

Я задохнулась от неистового, обжигающего желания поцеловать маленькую морщинку между его рыжихподлых глаз…

Этого не произошло. В грязные окна гостиницы не могло светить яркое чужое солнце. Где-то хлопнула дверь. С мясом, с кровью вырвала из себя всё, и калекой пошла вдоль навсегда опустевшего коридора. Пошла не оглядываясь, не возвращаясь назад.

Ад приходит из ниоткуда. Лица в темноте возникают не просто так. Иногда самый страшный на земле ад начинается со случайно брошенного слова, незначительного поступкаили мелкого события, которому никто не придаёт никакого значения. Мелочь, ерунда, нелепость, которая вдруг за короткий период по необъяснимой случайности переворачивает всё в твоей судьбе. Счастье, если после сохраняется лёгкий остаток грусти (мимолётный привкус, утончённая приправа, придающая пикантность прежде окружающей пустоте). Но чаще не так. Чаще случается самое плохое потому, что ад и хаос – просто два слова, обозначающие одно и то же. И разгадка приходит в голову очень быстро. Посреди знакомой до нелепости комнаты или чужого гостиничного номера – так, что ты понимаешь: ты не сможешь ничего изменить. Лица в темноте приходят так же, как ад – из ниоткуда. Из самой пустой обыденности, которую ни за что не сможешь предугадать. Для меня ад начался погасшими фарами стоявшей перед домом машины. Мой муж сказал тогда:

– Послушай, эта тачка застыла прямо под нашими окнами!

Я удивилась:

– Машина как машина! Ну и что тут такого?

– Ничего, – ответил муж, – но она стоит прямо под нашими окнами уже два часа!

Меня всегда немного раздражала его педантичность.

– Ты что, – вспылила я – следил за ней по часам?

– Нет, – резонно возразил муж, – просто интересно, к кому она могла приехать? Под нами бедная семья дворника соседнего дома, к ним никто не приезжает на шикарных машинах. А рядом – старуха с сыном-инвалидом. Вряд ли они общаются с такими богатыми друзьями. Интересно всё-таки, почему машина торчит тут уже два часа?

Не только педантичность, но и ревность…

– Ты на что намекаешь?!

– Да так… ни на что… просто так….

От болезненной ревности не существуют лекарства, особенно от той смеси глупости и ревности, с которой мой супруг подозрительно уставился на меня.

– Я понятия не имею, кто это! Никогда в своей жизни я не видела эту машину! Она не принадлежит никому из моих друзей, деловых партнёров, коллег по работе или бывших любовников! Это может тебя успокоить?

– Интересно, тогда почему в машине фотоаппарат?

– Что? – заявления моей второй (и далеко не лучшей) половины способны поставить в тупик кого угодно. Я откинула тяжёлую портьерус окна. Было около десяти вечера. Улица перед домом была безлюдной. На мостовой плясало яркое пятно света от уличного фонаря. Машина действительно стоялапрямиком возле наших окон, которые находились на невысоком втором этаже. Тёмные стекла. Марка – что-то вроде «нисан-кашкай». Цвет нельзя разглядеть. Мне не показалось ничего подозрительного. Ну подумаешь, какая-то машина! Чушь, бессмысленная ерунда… Вечно мой псих с какими-то подозрениями…

– Откуда ты знаешь про фотоаппарат?

– Я несколько раз видел взатенённыхстёклах фотовспышку. Причём направленную на наши окна.

– Я думала, что ты готовишься к лекциям…

– Я действительно готовился, но, как тебе известно, мой письменный стол находится возле окна.

Иногда мой педагогический муж разговаривает со мной, как со студенткой. За время нашего брака от этой манеры я так и не смогла его отучить. Это достаточно противно и как зубная боль действует на нервы. Может, для этого человека необходим кто-то, чьи нервы намного крепче моих? В тот вечер у меня было плохое настроение. Мне не хотелось вступать в долгие, ничем не заканчивающиесяконфликты. Поэтому, буркнув себе под нос: