Алла Бегунова - Ангелы смерти. Женщины-снайперы. 1941-1945

• Название: Ангелы смерти. Женщины-снайперы. 1941-1945
• Автор: Алла Бегунова
• Жанр: Военная история
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-4444-1838-3

В Великой Отечественной войне участвовало около $00 тысяч женщин. В основном это были медики, связистки, регулировщицы, работницы армейских тыловых служб. Однако женщины успешно освоили и некоторые сугубо военные специальности. К числу таковых относится профессия снайпера. Не менее двух тысяч молодых патриоток, добровольно вступив в ряды Красной Армии, окончили снайперские школы в разные периоды борьбы нашего народа с немецко-фашистскими захватчиками. Они стали сверхметкими стрелками, безжалостно уничтожавшими вражеских солдат и офицеров на всех фронтах Великой Отечественной, удостоились наград и почестей. Эта книга, основанная на документах и архивных материалах, ряд из которых публикуется впервые, рассказывает об их подвигах и судьбах, являющихся ярким примером беззаветного служения Отечеству.

Книга издается в авторской редакции.

---

В пять часов утра в расположении противника началось движение. Солдаты ходили во весь рост, громко разговаривали, перекликались между собой. В шесть часов утра приехала полевая кухня. Стало еще оживленнее. Появились офицеры, которые крикливыми голосами отдавали приказы. В некотором отдалении, видимо, находился какой-то санитарный армейский пункт, и там мелькали белые халаты медиков.

В общем, мишеней обнаружилось много.

Мы распределили силы так: левый фланг — мой, правый — Петра Коломийца. Наблюдение по центру вел пулеметчик. Мы ждали до 10 часов утра, изучая повадки врага, находящегося в удалении от переднего края, затем открыли огонь. Румыны перепугались. Они метались из стороны в сторону, дикими воплями увеличивая панику. Но расстояние у нас было измерено, прицелы выставлены. Стрельба, продолжавшаяся около четверти часа, дала хороший результат: у меня — 16 убитых, у Коломийца — 12. Пулеметчик, который должен был нас прикрывать в случае прямой атаки противника на нашу засаду, не стрелял.

Опомнившись, фашисты открыли по зарослям кустарника сильный минометный и пулеметный огонь. Нам пришлось удирать. Но все кончилась благополучно. Мы вернулись в полк, написали рапорт командиру и получили от него благодарность в приказе. Подумали и решили на следующую ночь пойти в засаду на то же самое место. Шли мы спокойно, совсем не волновались, а придя в заросли кустарника, встревожились не на шутку.

В первый день мы брали воду в бутылках, а возвращаясь, бутылки с собой не унесли. Вместо трех оставленных нами бутылок с водой мы обнаружили шесть, и все — из-под сладкого вина. Бутылки заставили нас призадуматься: “Не уйти ли отсюда совсем?” Еще мы нашли два патрона и узкую борозду на траве от станкового пулемета “Шварцлозе”. След вел в сторону врага. Стало ясно: днем тут находилось вражеское боевое охранение. По какой-то причине румыны ушли. Они, вероятно, не ждали повторного нападения. Обследовав наш участок снова, мы убедились, что здесь все в порядке. И решили остаться.

Огонь открыли в 12 часов дня. Повторилась вчерашняя картина: у меня — 10 убитых, из них — два офицера, у Коломийца — 8. На сей раз фашисты пришли в себя быстро и начали ответную стрельбу по кустарникам из двух пулеметов. Мы отступили и незаметно передвинулись в сторону, зашли пулеметчикам во фланг. Он был у них незащищенным. Пять выстрелов из снайперских винтовок, и расчеты уничтожены. Пулеметы понравились Петру Коломийцу: новенькие, так и блестят всеми своими частями. В общем, один пулемет мы сами утащили к своим, замок от второго закопали в земле. Потом полковые разведчики его нашли и взяли, как собственный военный трофей, вместе с пулеметом. Коробок с патронами к ним тут валялось предостаточно, и австрийские пулеметы еще послужили Красной Армии.

Занимать это место под снайперскую засаду в третий раз было бы неразумно. Потому мы присмотрели другое: белый, наполовину разрушенный дом, который находился метрах в четырехстах от тех же зарослей кустарника. На следующий день с чердака белого дома мы наблюдали такую картину: в 7.30 утра враг открыл по зарослям бешеный минометный огонь и безостановочно лупил по ним минут двадцать…»{10}

От берегов Днестровского лимана, изученных, освоенных, обжитых, «разинцы» после 10 августа перебрались на северо-восток, к станции Буялык. Здесь наступала Первая бронедивизия румын, поддерживаемая пехотой Третьего и Пятого вражеских корпусов. Поначалу противнику сопутствовал успех. Но затем движение фашистов к Одессе замедлилось. Бойцы и командиры отряда комбрига Монахова — 54-й полк, 26-й полк НКВД, Первый полк морской пехоты, два пулеметных батальона, истребительный батальон народного ополчения — проявляли чудеса стойкости и отваги.

Но ситуация была тяжелой. Советской артиллерии не хватало снарядов. На три вражеских выстрела солдаты 134-го гаубичного полка, приписанного к отряду Монахова, отвечали одним. Румыны и немцы боеприпасов не жалели. Так, тяжелый фугасный снаряд угодил в бруствер окопа. Не прямо перед Людмилой, а сбоку от нее. Ударная волна разбила в щепы любимую винтовку, саму Павличенко отбросила далеко на дно траншеи и присыпала землей. Однополчане нашли снайпера в бессознательном состоянии, вместе с другими ранеными погрузили в санитарную повозку и отправили в тыл. Очнулась Людмила уже в госпитале, который располагался в Одессе.

Целыми днями она молча смотрела в окно на сад, где под порывами морского ветра качались ветки яблоневых и грушевых деревьев, трепетали желтеющие листья, падали на землю созревшие плоды. Она ничего не слышала, но эта беззвучная картина приближающейся осени почему-то ее успокаивала. Слух возвращался медленно. Боли в суставах и позвоночнике мучили по ночам. В чисто убранной палате, на хрустящих от крахмала простынях, за сладким и крепким чаем, который подавали ровно в восемь часов и непременно — со сдобной булкой, Людмила вспоминала суровые фронтовые будни и фронтовых товарищей.

Павличенко впервые получила несколько писем от родных. Мать, Елена Трофимовна, беспокоилась о ее здоровье и советовала не пить в походе сырую воду из открытых водоемов. Отец, Михаил Иванович, вспоминал Первую мировую и Гражданскую войну, утверждая, что Беловым в сражениях всегда везло. Старшая сестра Валентина рассказывала, как у нее идет работа на новом месте. Все они находились очень далеко, в Удмуртии, куда из Киева эвакуировали завод «Арсенал». Собравшись с духом, Людмила села писать им ответы, старательно выводя буквы правой рукой, к которой постепенно приходила прежняя сила и точность.

«Удмуртская республика,

г. Воткинск, Главпочтамт, до востребования

Беловой Валентине Михайловне.

Здравствуй, дорогая Жучка!

Вчера вырвалась из госпиталя в город. Получила Ленуськину открытку, которая шла с Киева в Одессу всего полтора месяца. Ленуся дала твой адрес. Почему ты не взяла ее с собой?

Я уже месяц и десять дней в армии. Успела насолить румынам и немцам, побывала на передовой. Они, гады, присыпали меня землей два раза. Теперь в госпитале. Через два дня выхожу, иду в свою часть, где моя специальность — боец-снайпер. Думаю, если не убьют, быть в Берлине, отлупить немцев и вернуться в Киев. Расчет у меня простой — 1000 немцев. А тогда я уже дешевле свою голову не ценю. Можно сказать, раз оценила свои способности и больше не отступлю. Словом, не скучаю. Житье-бытье веселое. Если тебе не лень, то пиши пока по адресу: Одесса, ул. Пастера, 13, научная библиотека, Чопак, для меня. Мне передадут…

Валюнчик, если Моржик (домашнее имя сына Павличенко Ростислава. — А.Б.) с тобой, пусть пишет. Скажи ему, что я повоюю за себя и за него, только пусть учится хорошо, только на отлично, чтоб мне не стыдно было… Валюнчик, Славку береги… Обо мне не думай. Пуль у Гитлера для меня нет. Целую крепко-крепко. Моржику особый поцелуй прямо в нос. Твоя Люда. 27/VIII–41»{11}.

Чтобы отправить письмо, Павличенко поехала на Главпочтамт.

С грустью увидела она, что за два месяца, прошедших с начала войны, прежде беззаботная красавица Одесса и ее жизнерадостные, энергичные жители сильно изменились.

Центр города пострадал от бомбежек. На некоторых улицах возвели баррикады из мешков с песком, устроили площадки с зенитными орудиями, установили противотанковые «ежи». Многие магазины закрылись, другие заклеили свои стеклянные витрины бумажными полосами крест-накрест. Курортники исчезли. Парки, бульвары, улицы, площади стали пустынными. Только патрули народного ополчения с винтовками за плечами четко вышагивали по булыжной мостовой. Это было неудивительно.

До войны Одесса являлась крупным промышленным (22 предприятия), культурным (3 театра, в том числе — оперный, цирк, филармония) и учебным (мединститут) центром в Северном Причерноморье. Ее население достигало 600 тысяч человек. Теперь в городе оставалось примерно 340 тысяч. Остальные ушли на фронт или эвакуировались. Только в июле из Одессы морем вывезли 46 тысяч жителей и раненых бойцов, в августе — 58 тысяч. Но многие промышленные предприятия работали, выпуская нужную фронту продукцию: минометы (их делали из нефтеперегонных труб), бутылки с зажигательной смесью, противопехотные мины с корпусами из консервных банок, гранаты. На заводе имени Январского восстания приспособились переделывать трактора в танки, приваривая к кабине листы восьмимиллиметровой корабельной стали, которые одесситы остроумно называли «НИ», то есть «На испуг». Скорость их была небольшой: всего 7 километров в час, — однако для того, чтобы проутюжить вражеские окопы, ее вполне хватало…

В первых числах сентября снайпер вернулась в родной полк, который уже находился на западном участке обороны, недалеко от хутора Дальник. Ее ожидал приятный сюрприз. Вышел приказ о присвоении рядовому красноармейцу Павличенко звания ефрейтора, что являлось признанием возросшей армейской квалификации бывшей студентки истфака Киевского госуниверситета. Здесь же, у Дальника, Людмиле пришлось наблюдать картину для современной войны почти фантастическую.