Джек Лондон - Собрание сочинений в 14 томах. Том 3

• Название: Собрание сочинений в 14 томах. Том 3
• Автор: Джек Лондон
• Издательство: Ордена Ленина типография газеты «Правда» имени И. В. Сталина
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1961

В третий том настоящего издания вошли очерки «Люди бездны» (1903), сборник рассказов «Мужская верность» (1904), повесть «Игра» (1905) и сборник «Рассказы рыбачьего патруля» (1905).

Книга очерков «Люди бездны» печаталась в журнале «Уилшайрс мэгэзин» в 1903 году и в том же году вышла отдельным изданием (Нью-Йорк).

Стихотворные переводы в тексте книги выполнены И. Гуровой (гл. I, XIII, XIV, XIX) и В. Роговым.

Фотографии взяты из американского издания «Людей бездны» – Нью-Йорк, Гроссет энд Данлэп Паблишерз, октябрь 1903 года.

Рассказ «Мужская верность» впервые опубликован в журнале «Сансет мэгэзин» в июле 1903 года.

«Замужество Лит-Лит» – в журнале «Леслиз мэгэзин» в сентябре 1903 года.

«Тысяча дюжин» – в журнале «Нейшенэл мэгэзин» в марте 1903 года.

«История Джис-Ук» – в периодическом издании «Смарт сет» в сентябре 1902 года.

«Гиперборейский напиток» – в журнале «Метрополитен мэгэзин» в июле 1901 года.

«Золотое дно» – в журнале «Энслис мэгэзин» в декабре 1903 года.

«Батар» – в журнале «Космополитэн мэгэзин» в июне 1902 года.

«Осколок третичной эпохи» – в еженедельнике «Кольерс Уикли» в январе 1901 года.

Повесть «Игра» печаталась в журнале «Метрополитен мэгэзин» в апреле – мае 1905 года и в том же году вышла отдельным изданием (Нью-Йорк).

Все рассказы сборника «Рассказы рыбачьего патруля» публиковались в журнале «Юс компэнион» с февраля по май 1905 года.

---

– Делают человека преступником против его воли, – сказал плотник. – Вот я, например, состарился; молодежь заняла мое место. Одежонка на мне ветшает, поэтому получить работу с каждым днем все труднее. Сплю в ночлежке, и то если повезет. Должен прийти туда в два, самое позднее в три часа, – иначе не попасть. Видал, что сегодня творилось? Когда ж мне искать работу? Положим, я устроюсь сегодня на ночлег. Меня продержат там завтра весь день, выпустят в пятницу утром. А дальше что? По правилам, меня на следующую ночь уже не впустят ни в одну ночлежку, ближе чем за десять миль от той, где я ночевал. Выходит, я. должен сразу же бежать за десять миль, чтобы поспеть вовремя. Так когда же, спрашивается, искать работу? Хорошо, скажем, я не пошел в очередь за койкой, – бросился искать работу. Не успеешь оглянуться – уже ночь, а спать негде. А не спавши, голодный, куда я гожусь наутро? Какая тут работа? Значит, надо пойти поспать хотя бы в парке (при этих словах плотника я представил себе храм Христа в Спайтелфилдзе) и хоть что-нибудь поесть. Вот оно как! Старый я, песенка моя спета, и нет у меня больше надежды снова стать на ноги.

– Прежде тут стоял шлагбаум, – заметил возчик. – С меня не раз драли здесь за проезд, когда я был ломовым.

Последовала долгая пауза.

– За два дня я только и съел, что три полпенсовых хлебца, – произнес плотник. – Два вчера, а третий нынче, – добавил он, помолчав.

– А у меня сегодня еще маковой росинки во рту не было, – отозвался возчик. – Сил уж нет дальше тащиться. Страсть как ноги болят!

– Хлеб, который тебе дают «на колу», – такая черствятина, что нужно не меньше двух кружек воды, чтобы его разжевать, – сообщил плотник к моему сведению.

Я спросил его, как понимать это «на колу», и он ответил:

– А это значит – в ночлежке. Такое жаргонное выражение.

Меня удивило, что в его лексикон входит слово «жаргонное». Однако из дальнейшего разговора я выяснил, что язык его довольно богат.

Я спросил своих спутников, какие там порядки в работном доме Поплер, и они дружно постарались просветить меня на этот счет. Первым делом заставят принять холодную ванну, на ужин дадут шесть унций[19] хлеба и миску похлебки. Похлебка – это жидкая бурда, приготовленная так: три кварты овсянки на три с половиной ведра горячей воды.

– С молоком и сахаром, небось, да еще дадут серебряную ложку, – пошутил я.

– Как же! Соль – это еще, пожалуй, дадут! А я бывал в таких местах, где даже ложек нет. Поднимай миску да лей себе прямо в рот, вот как!

– А вот в Хакни похлебка ничего, – сказал возчик.

– Куда! Просто замечательная похлебка! – подхватил плотник, и оба выразительно переглянулись.

– А в Восточном Сент-Джордже – мука и вода, – заметил возчик.

Плотник кивнул головой. Он уже везде побывал.

– Ну, а дальше что? – спросил я.

А дальше, мне объяснили, сразу пошлют спать.

– В половине шестого утра разбудят; встанешь, вымоешься под краном, иной раз даже с мылом. Потом завтрак – такой же, как ужин: миска похлебки и шесть унций хлеба.

– Нет, шесть унций не всегда, – поправил возчик.

– Верно, не всегда. И хлеб бывает до того кислый, что скулы сводит. Когда я только начинал скитаться по этим местам, так просто не мог есть ни хлеба этого, ни похлебки. Ну, а теперь куда там – съедаю не только свою порцию, но и чужую могу прихватить!

– Да я бы и три порции съел, – сказал возчик. – За весь божий день маковой росинки во рту не было.

– Ну, а потом что? – допытывался я.

– Как что? Пошлют работать: на уборку или трепать пеньку, норма – четыре фунта в день, или бить камень – центнеров десять-одиннадцать. Меня не заставляют бить камень, мне больше шестидесяти лет. А тебя заставят: ты молодой и крепкий.

– Чего я не люблю, – проворчал возчик, – так это когда запирают в камере и велят трепать пеньку. Точно в тюрьме.

– А что, если переночевать, а потом отказаться трепать пеньку, бить камень– вообще работать? – поинтересовался я.

– Второй раз уж не откажешься, – ответил плотник, – они тебя упекут в тюрьму. Не советую пробовать. Ну, а потом обед, – продолжал он прерванный рассказ. – восемь унций хлеба, полторы унции сыра и холодная вода на запивку. Потом идешь кончать работу, а вечером получишь еще ужин, такой же, как накануне, – порцию бурды и шесть унций хлеба. В шесть часов погонят спать. А наутро иди на все четыре стороны – если, конечно, вчера все отработал.

Мы давно оставили позади Майлэнд-роуд и, поколесив по мрачному лабиринту узких извилистых уличек, подошли к работному дому Поплер. На камнях невысокой ограды мы разостлали наши носовые платки и завязали в них свои земные богатства – все, за исключением табака, который запрятали в башмаки. Грязно-серое небо еще больше почернело, подул холодный, злой ветер; сжимая в руках наши нищенские узелки, мы робко ступили на крыльцо работного дома.

Мимо прошли три молоденькие работницы, и одна из них сочувственно посмотрела на меня. Я проводил ее глазами, а она оглянулась и снова бросила на меня жалостливый взгляд. Стариков она даже не заметила. Боже праведный! Она жалела меня – молодого, здорового, сильного, а не двух стариков, стоявших рядом со мной! Она была молодая женщина, я молодой парень, и чувство жалости ко мне имело, по-видимому, подоплеку эротического свойства. Жалость к старикам – чувство альтруистическое; кроме того, порог работного дома – привычное место для стариков, поэтому она пожалела не их, а меня, куда меньше заслуживавшего жалости, даже вовсе ее не заслуживавшего. Да, без почета сходят старики в могилу в городе Лондоне!

По одну сторону двери болталась ручка звонка, по другую была электрическая кнопка.

– Потяни за ручку, – сказал мне возчик.

Я дернул решительно, как звоню всегда у всех дверей.

– Ой! Ой! – в один голос закричали старики, перепуганные до крайности. – Не так сильно!

Я опустил руку. В их глазах я прочел немой укор: ведь своим поведением я мог помешать им получить койку и миску похлебки. Но на звонок никто не шел – надо было, видимо, звонить в другой. – и я почувствовал некоторое облегчение.

– Нажмите кнопку, – посоветовал я плотнику.

– Нет, нет, подождем немножко, – вмешался возчик.

Из всего этого я заключил, что привратник работного дома, получающий шесть – восемь фунтов в год, – весьма капризная и важная персона и требует исключительно деликатного обращения… со стороны бедняков.

И вот мы ждали – раз в десять дольше, чем следовало бы. Наконец дрожащим указательным пальцем возчик робко, едва-едва тронул кнопку. Мне приходилось видеть людей, ожидающих решения, от которого зависела их жизнь, но даже лица тех выражали меньше тревоги, чем лица стариков, ожидавших привратника.

Он появился и еле удостоил нас взглядом.

– Мест нет, – сказал он и захлопнул дверь.

– Еще одна ночь на улице! – простонал плотник.

Я глянул на возчика. В густых сумерках его лицо казалось еще более изнуренным и серым.

«Благотворительность без разбору – преступление», – говорят филантропы. Ладно, пусть я буду преступником.

– Доставайте-ка свой нож и идите за мной, – приказал я возчику, увлекая его в темный тупик.

Он уставился на меня со страхом и стал пятиться назад. Должно быть, он принял меня за современного Джека-Потрошителя, специализирующегося по части нищих стариков, или подумал, что я собираюсь втянуть его в какое-нибудь мокрое дело. Так или иначе – он был испуган.

Хочу напомнить, что, отправившись на Восточную сторону, я зашил на всякий случай в пройме фуфайки, купленной у старьевщика, золотой соверен. Теперь впервые возникла необходимость тронуть мой «неприкосновенный запас».

Только изогнувшись, словно акробат, и дав возчику пощупать монету, зашитую у меня под мышкой, сумел я добиться от него помощи. Но руки у него так дрожали, что я побоялся, как бы вместо шва он не вспорол мне бок. Пришлось взять у него нож и самому выполнить необходимую операцию. Но вот монета покатилась на тротуар. В глазах моих спутников это было целое состояние. Не теряя времени, я повел их в ближайшую кофейню.

Разумеется, мне пришлось объяснить старикам, что я исследователь социальных проблем и цель моя – узнать поближе, как живут неимущие. И сразу же они смолкли, ушли в себя, словно улитки. Я стал для них чужаком, и речь моя по-иному зазвучала у них в ушах, в голосе моем они услышали новые нотки, – словом, они признали во мне человека «высшего сословия», а они остро ощущали классовые различия.

– Что вы будете есть? – спросил я у стариков, когда к нашему столику подошел официант.

– Два ломтика и чашку чаю, – робко сказал возчик.

– Два ломтика и чашку чаю, – как эхо, повторил плотник.

Представьте себе все это на минутку. Я пригласил двух стариков в кофейню. Они видели мой золотой и поняли, что я не нищий. Один из них за весь день съел только полпенсовый хлебец, другой совсем ничего не брал в рот. И они заказали по два ломтика да по чашке чаю – всего-навсего на четыре пенса! Два ломтика, кстати, – это два ломтика хлеба, намазанных маслом.