Юрий Нагибин - Река Гераклита

• Название: Река Гераклита
• Автор: Юрий Нагибин
• Издательство: Современник
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1984

В новом сборнике произведений известного советского писателя отражено то, что составляло основу его творческого поиска в последние годы. Название сборника выразило главную тему книги: «Река Гераклита», — река жизни и времени, в которую, по выражению древнего философа, «никому не дано войти дважды», стала для Юрия Нагибина символом вечного обновления и неразрывности исторической и культурной связи поколений.

---

Город сверкал рождественскими огнями, люди обменивались поздравлениями, поцелуями, подарками, все так любили друг друга в дни, когда взошла над миром звезда Вифлеема, а приезжий русский музыкант с семьей никому не были нужны.

«Настрой задан — раз и навсегда», — сказал Рахманинов жене, точно угадав предстоящую им жизнь.

Ну, а потом началась работа. Изнурительная, выматывающая, не оставляющая времени для игры душевных сил, а стало быть, для творчества. Бесконечные гастроли и связанные с ними хлопоты: переезды, гостиницы, поиски рояля для упражнений, репетиции, неизбежные столкновения с импресарио, утомительное отстаивание своего достоинства и своих прав. Он заставил считаться с собой, затем стал диктовать условия, но на это ушли годы.

Рахманинов часто и охотно играл с оркестром. Он выступал с большими дирижерами: Коутсом, Купером, позже с Орманди, Стоковским, но сам лишь однажды взял в руки дирижерскую палочку. Запад признавал лишь Рахманинова-пианиста; ему не препятствовали исполнять свою старую музыку, но новой не ждали и, похоже, не хотели. В России шутили: Рахманинов жжет свою свечу с трех концов, теперь он жег ее лишь с одного.

Успех пианиста стремительно рос, все больше цветов летело на сцену, роскошные корзины заполняли артистическую уборную. Наталия Александровна восторгалась:

— Какие розы!.. Хризантемы!.. Дома тебя так не забрасывали цветами.

— Здесь не хватает одного, — задумчиво говорил Рахманинов.

— Чего?

— Белой сирени…

А затем Рахманиновы пересекли океан. Это не значило, что они порвали с Европой. Сергей Васильевич будет там по-прежнему выступать, проводить лето, его старшая дочь выйдет замуж и обоснуется в Париже, он построит дом-виллу Сенар в Швейцарии, но последнее случится много позже.

А пока что любитель налаженного, прочного быта лишился точки прикрепления к земной тверди: его дом был на колесах, как у цыгана, хотя кибитка имела вид комфортабельного пульмановского вагона и тащил ее мощный локомотив, а не заморенная лошаденка. Из-за частых перемещений Рахманинов с женой поселились в вагоне, который по мере надобности или отводился на тупиковые рельсы или прицеплялся к очередному экспрессу. Часть вагона занимал рояль «Стейнвей», другая была оборудована под жилье. Это избавляло Рахманиновых от возни с гостиницами, упрощало походный быт.

Трясся, раскачивался вагон. Стука колес не слышно за грохотом рояля, на котором упражнялся Рахманинов. Наталия Александровна безнадежно глядела в окно; на столике перед ней не прекращалась пляска разных мелких вещиц, доводившая до мигрени.

Наконец за окошком возникали обязательные приметы окраины каждого американского города: соперничающие бензозаправочные, сосисочные, бары, рекламные щиты: огромная шина «Денлопп», сверкающий боками автомобиль последней фордовской модели, женщина в умопомрачительном бюстгальтере, ковбой, курящий сигареты возле пачки «Кэмела» величиной с дом, аппетитные булочки теннисных мячей «Шлезингер», выкатывающиеся из банки с изображением гепарда.

На горизонте — гроздь небоскребов центра…

Вокзал с семафорами, водокачками, перроном, киосками…

Приехали, отыграли концерты и снова в путь. Только меняются таблички на вагоне: только что была — «Лос-Анджелес — Атланта» и вот уже «Атланта — Филадельфия». Поезд трогается, а с ним и вагон, «окутанный» музыкой, что крайне волнует зевак, но спущенные шторки не дают заглянуть внутрь…

И снова бензозаправочные, сосисочные, бары, шины, автомобили, бюстгальтеры, сигареты, теннисные мячи…

Табличка на вагоне снова меняется: «Филадельфия — Бостон»…

Бензозаправочные, сосисочные, бары, шины, автомобили, бюстгальтеры.

Табличка меняется: «Бостон — Питтсбург»…

Бензозаправочные, сосисочные, бары, шины, бюстгальтеры…

Страшный Наташин крик оборвал музыку ее мужа.

Рахманинов кинулся к жене.

— Прости, — сказала Наташа, — я, верно, заснула… Мне показалось, что мы кружимся на одном месте: заправочные, сосисочные, бары, шины, лифчики, теннисные мячи… Мне почему-то стало страшно…

Рахманинов произнес печально:

— Выхода нет. Чтобы вновь осесть, мы должны накрутить тысячи и тысячи километров…

В безостановочной гонке минуло десятилетие. Недолгий отдых они проводили в Швейцарии. Сергей Васильевич подыскивал место для будущего дома. А пока они снимали дачу на берегу озера.

Рахманинов вернулся после очередного поиска к самому обеду. При всей своей пресловутой сдержанности он был радостно возбужден.

— Кажется, я нашел, что нужно. На взгорке… Прекрасный вид. Кругом вода. Правда, говорят, место дождливое. А разве в Ивановке не шли все время дожди?

— Если это окажется единственным сходством… — начала Наталия Александровна.

— Сходства нет никакого. Даже дожди будут другие: короткие, теплые, сразу просыхающие. Не то, что наши милые затяжные, безнадежные ивановские потоки, от которых хляби на все лето. Короче: я дал задаток. Построимся быстро.

— Я вижу, тебя не перестало тянуть к земле.

— Разве это земля? Сплошной камень. Помнишь нашу тамбовскую землицу? Как пахла!.. Ну, ничего, цветники разобьем на привозной земле.

— Mittagessen, bitte schon! — пригласила служанка.

Рахманиновы прошли в столовую.

— Боюсь, что наши девочки не будут в восторге от твоего приобретения, — заметила Наталия Александровна.

— Почему? У нас будет теннисный корт, купальня, моторная лодка. Я не позволю им скучать.

— Наши парижаночки привыкли веселиться по-другому.

Рахманинов отодвинул тарелку с супом.

— Тебе не нравится суп с клецками?

— Суп как суп. Просто я не успел проголодаться. Наш дом будет называться Сенар — Се-ргей — На-таша — Р-ахманиновы.

— Ты верил, что успех придет к тебе так быстро?

— Успех?.. Ты хочешь сказать, деньги. Ведь я нужен им только как пианист. Рахманинов-композитор их мало интересует. Рахманинов-дирижер — умер. А ведь меня ставили на одну доску с Никишем.

Служанка подала второе: мясное блюдо с овощным гарниром.

— Неужели спрос рождает предложение? Я совсем ничего не пишу.

— Музыка придет. Это период акклиматизации.

— Откуда она возьмется? Из вони бензозаправочных, ритмов джаза, белозубого искусственного смеха, размашистых объятий и ледяного холода?

Рахманинов отодвинул тарелку.

— Не понимаю вкуса мокрого мяса. Французский способ жарить вырезку явно не по мне.

— Прежняя кухарка у нас была немка. Ты говорил, что она все готовит из тушеной капусты, даже мороженое. И что дом, рояль и твои мысли пропахли тушеной капустой. Может, выпишем повара китайца?

— Прости, Наташа! Я вообще не должен говорить об этом. Из меня выветрились остатки хорошего воспитания. Я уже интригую против кухарок. Может, это тоже издержки акклиматизации? А когда она пройдет? — спросил Рахманинов неожиданно жалким голосом.

— Пройдет… Если не станет ностальгией.

— Это исключается. Ивановки больше не существует.

— Ты ошибаешься. Ивановка есть, только это уже другая Ивановка.

— Нашей Ивановкой станет Сенар.

— Не обольщайся, мой друг. Никакое место на свете не станет для тебя Ивановкой.

— Это страшно…

— Зато мы снова богаты.

— Ехать в пустоту, в никуда, — мимо ее слов говорил Рахманинов. — Опять начинать сначала. Я уже не в том возрасте. В третий раз мне не подняться… — припухшие глаза вдруг молодо взблеснули. — А что, если на все плюнуть!..

— На дочерей, чья жизнь — здесь, — подхватила Наталия Александровна. — На контракты и неустойку…

— Неустойка — да… — погас Рахманинов.

— Хочешь мороженого?

— Да разве это мороженое?.. Помнишь, какое мороженое мы крутили в Ивановке? Сливочное, шоколадное, с орехами, с цукатами, лимонное… — Он круто оборвал, подметив насмешливый огонек в глазах жены. — Боже мой, какое тут небо! И ветви пиний подчеркивают его синеву. Поистине небо рая… — Он глубоко вздохнул, еще раз посмотрел на чужую синеву чужого неба и глухо добавил: — Если это рай, то я хотел бы очутиться в аду.

— Знаешь, Сереженька, я все боюсь, что ты перерабатываешь. Но похоже, любая работа тебе полезнее, чем такой отдых. Беспрерывное расчесывание болячек, самоедство, не знаю, как уж сказать…

— Прости, Наташа, я утратил самоконтроль. Это безобразно. Такой день, и легкий бриз с озера, и сколько веселых туристов!.. Ты заметила, что зажиточные англичанки в старости превращаются в лошадей? Они не говорят, а ржут. У них огромная голова, желтые резцы, и мне хочется дать им сена. А каждая старая немка — смесь Брунгильды с гигантской черепахой.

— То ли дело у нас в Ивановке: сплошь писаные красавицы!

Рахманинов опять попался.

— Я вообще поклонник отечественной красоты. Да это неудивительно. Чем объяснить сумасшедший успех Малявина? Он пишет ядреных русских баб, и на их круглых, румяных, веселых лицах сходятся все: французы, немцы, итальянцы…