Владимир Фридкин - Фиалки из Ниццы

• Название: Фиалки из Ниццы
• Автор: Владимир Фридкин
• Издательство: Аграф
• Жанр: Публицистика
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-7784-0371-0

Как бы путешествуя во времени и пространстве, автор — физик и литератор — рассказывает об ушедших героях и преемственности исторической судьбы России. О том, что между Вяземским, другом Пушкина, и ныне живущим поколением — несколько рукопожатий. О том, что над недавними идеалами лучше всего смеяться, что на вопросы «что делать?» и «кто виноват?» пора уже не искать ответа. И о том, что терять надежды нельзя.

---

— Perfavore… per amore die Santa Maria… grazie[32]

A если это любовь?

Поговорим о странностях любви.

Хайнца я встретил в городе Бад-Наухайм, около Франкфурта. Мы сидели на скамейке в парке неподалеку от колоннады и ванных корпусов, служивших курортникам во времена Эрнста, великого герцога Дармштадтского. Нынче ванны ушли в небытие, в зданиях — банкетные залы, а о герцоге Эрнсте, покровителе курорта, напоминала надпись на фонтане, в центре колоннады. Отсюда идет дорога в парк, в рощи огромных платанов и дубов, перемежающихся широкими солнечными полянами.

Я только что вышел из клиники Керкхоф, где Хайнц служит главным бухгалтером. После того как я расплатился, Хайнц угостил чаем и предложил посидеть на воздухе у фонтана. В клинике сказали, что он немного говорит по-русски. Оказалось, знает пару слов: «з добри утро», «к шорту» и «шорт подери». Еще неясно намекали на его аристократическое происхождение.

— Скажите, Хайнц, откуда у вас эти русские фразы?

— Жена была русская.

— Была?

— Да, сейчас я один. Это — целая история. Овдовел я рано, совсем молодым. Сейчас мне шестьдесят. В этом городе меня все знают. Ведь я правнук герцога Эрнста, основавшего здесь курорт и, стало быть, родственник двух несчастных женщин, вашей последней царицы и ее сестры… Десять лет назад сюда из Ростова приехала к подруге Катя. Меня пригласили и познакомили. Катя моложе меня на двадцать лет. Мы подружились, а на следующий год она приехала сюда с дочкой Леной, и мы поженились. Катя — врач. В Ростове она получала, смешно сказать… сорок евро. Ну разве только Лене на мороженое. Лена еще училась в школе. Мы прожили в моем доме семь лет. Вы ведь остановились на вилле Андреа, на Франкфуртерштрассе? Так вы видели мой дом, он напротив. Катя очень согрела меня. Шутка ли, прожить одному в большом доме, где мучительно умирала моя первая жена. Катя — кардиолог, и я устроил ее в клинику Керкхоф. Дочка окончила здесь школу и сейчас учится на медицинском факультете во Франкфурте…

Чтобы не утомлять вас долгой историей, скажу только, что уже года через два Катя сошлась с молодым стажером из Саарбрюккена. А может быть, и раньше. Как все обманутые мужья, узнал я об этом поздно и случайно. Мы развелись. Я купил ей дом в этом городе, но она продала его и уехала с новым мужем в Саарбрюккен. Там они оба работают в клинике. А Лена заканчивает факультет и часто меня навещает. Эту гессенскую землю мы с ней объездили вдоль и поперек.

Вот так я снова остался один. Директор клиники сказал мне: «Эта жизнь и депрессия тебя погубят», и пригласил на работу. Ведь когда-то я был президентом крупного банка. Не подумайте, что я стал женоненавистником, но вот ведь как бывает.

— А если это любовь? — спросил я и вспомнил московский спектакль.

— Возможно. Здесь в Бад-Наухайме много счастливых пар, немцев-мужей и русских жен. Но нашей семье с русскими не везет. Обе сестры моего прадеда погибли в России страшной смертью. Одну сестру, Алекс, русскую царицу, расстреляли в Екатеринбурге вместе с детьми и мужем, вашим последним царем. Другая сестра, Элла, кроткая, как ангел, сначала потеряла мужа, великого князя Сергея, убитого революционерами. А потом ее саму живой сбросили в шахту. Моя тетка, внучка герцога Эрнста, работавшая перед последней войной в Москве, просидела в ГУЛАГе пятнадцать лет. Недавно умерла в Висбадене. Кроме Лены у меня никого нет. Мне кажется, что ко мне она больше привязана, чем к матери. Хочет жить со мной. Думаю о ее будущем, строю планы.

— Не стройте планов, Хайнц, если не хотите рассмешить Бога. Вам еще повезет.

Голос крови

Однажды, вернувшись из Германии, я рассказал приятелю о своих встречах с русскими, переехавшими туда в послесоветское время.

— Да нет, это не русские, — возразил приятель. — Думаю, это в основном еврейские семьи. Уехали в поисках спокойной обеспеченной жизни, надежной и бесплатной медицины. Перекати-поле. Нет настоящих корней. А русские, особенно из глубинки, — несчастный народ. Кому не хочется хорошей жизни? Но как расстаться с садом-огородом, с рыбалкой, с банькой по субботам, с любимым лесным промыслом? Хоть ягод и грибов, тем более зверья, в лесах сильно поубавилось. К тому же, как сказал Пушкин, мы ленивы и нелюбопытны. И надеемся на авось. Авось получшает. В общем, голос крови…

— Голос крови, говоришь? Так вот послушай.

И я рассказал о знакомстве с одной русской парой в Констанце.

Ее зовут Клава, его — Эрни.

Предки Клавы, умные и рачительные хозяева, с незапамятных времен жили в Тамбовской губернии. Один из предков был крепостным у тамбовского помещика Верховского. Получив вольную, выделился из общины, зажил на хуторе, разбогател. Богатое хозяйство перешло к его сыну, деду Клавы. Дед был не промах. Еще до коллективизации понял, что хозяйство все равно не убережешь, а семью спасать надо. И переехал в Москву.

Клава окончила МГУ и аспирантуру по химии и однажды в курилке Ленинки познакомилась с Эрни. По матери Эрни был русским, а по отцу — немцем Поволжья. После войны отец служил переводчиком при нашей комендатуре в Берлине, и семья жила с ним. Когда вернулись в Москву, отца, как водится, посадили. Эрни отца больше не видел. Его реабилитировали при Хрущеве. Несмотря на анкету, Эрни удалось закончить Медицинский институт и защитить диссертацию. Ко времени встречи с Клавой он был доктором наук и работал в одной из клиник на Пироговке.

Вскоре Клава и Эрни поженились. В семьдесят пятом году подали заявление о выезде в Германию на постоянное жительство. Им отказали. Пять лет они жили «в отказе» и без работы. Стали активными диссидентами. Вражеские радиоголоса разносили о них вести по всему свету. Наконец в восьмидесятом году их выпустили. На таможне у Клавы отобрали две родительские иконы и серебряный самовар, доставшийся от богатого прадеда.

Паспорта у них тоже отобрали, и уехали они с одной справкой и двумя сотнями долларов. Как протекли их первые годы в Германии — не знаю. Сейчас у Эрни в Констанце собственная клиника. Клава получила патент на какие-то изобретенные ею молекулярные сита и основала свою компанию. В переулке Райнгассе, выходящем к берегу Рейна, они купили старинный четырнадцатого века дом с крепостными каменными стенами и переделали его в современное четырехэтажное здание. Нижний этаж сдают японскому магазину. В Сорренто купили виллу и ездят туда весной и осенью. Их «мерседес» покрывает это расстояние за десять часов. В Швейцарии, под Базелем, — еще одна дача. Купили там дом с большим лесным участком. Два сына живут в Берлине, учатся в университете.

Ты бы посмотрел на эту Клаву! Вылитая купчиха с полотна Кустодиева: улыбчивое лицо в веснушках, курносый нос, глаза цвета весеннего неба и льняные волосы, убранные в косу вокруг головы. Ходит плавно в широких платьях, скрывая полноту, а на плечах павлово-посадский платок с чайными розами.

— Ну и что? — перебил меня приятель. — Ты хочешь сказать, что русский человек оборотист, наделен смекалкой, талантом? Это известно давно…

— Ты дальше послушай. Клава по-русски давно не читает. Только по-немецки. Говорит по-немецки быстро и правильно, но с ужасным акцентом, безо всяких «умляутов». А Эрни, этот немецкий доктор, говорит по-немецки хорошо, но жить без русской литературы не может. Кажется, что душа его еще у нас, в Москве. Выписывает из Берлина «Новый мир», русские книжки и газеты. Его телевизор принимает тридцать русских каналов, включая русские передачи из бывших республик.

А в девяносто втором году, когда его клиника и он сам стали известны, наше посольство в Германии прислало ему приглашение приехать в Москву, помочь России организовать медицинское страхование. Приглашение подписал Ельцин. Эрни отправился в Москву один. Клаву задержали дела. Приняли его с почетом, разместили в президентском отеле на Большой Якиманке. Эрни выступал с докладами в правительстве, в министерствах. По вечерам к нему в отель приходил госсекретарь Бурбулис с бутылкой армянского коньяка, уговаривал остаться работать в России. Эрни колебался. Работать в России было заманчиво, но после всего пережитого страшновато. Как-то он спросил Бурбулиса, смогут ли ему платить хоть половину того, что он получает в Германии.

— А сколько ты получаешь? — спросил госсекретарь.

Эрни ответил. Бурбулис, закусивший коньяк лимоном, поперхнулся.

Новый девяносто третий год Эрни встретил в Кремле. За столом его посадили в центре. Напротив сидел Ельцин. По обе стороны от Ельцина — Хасбулатов и Бурбулис. Бурбулис что-то шепнул Ельцину, и тогда президент России протянул к Эрни рюмку и предложил тост за будущего организатора российского здравоохранения. И Эрни решил остаться.

Он не привык опохмеляться. Утром, обвязав голову полотенцем, звонил Клаве в Констанц.