Ильдар Абузяров - Курбан-роман

• Название: Курбан-роман
• Автор: Ильдар Абузяров
• Жанр: Русское современное
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-98264-040-6

Книгу молодого талантливого писателя Ильдара Абузярова составляют оригинальные истории с увлекательными сюжетами на вечную тему любви и жертвенности. Язык этих произведений настолько самобытен и ярок, что поневоле удивляешься, как можно рассказать о простых вещах такими завораживающе красивыми образами. Глубокие наблюдения за природой человека и человеческих отношений, острое чувствование и переживание, воздушность повествования объединяют все истории в единую симфонию книги «Курбан-роман». Все рассказы были опубликованы в толстых литературных журналах, но ни один из них не был издан в книжной версии. Две из историй – «Почта» и «Мавр» – одновременно вошли в шорт-лист премии Казакова, чего в истории этой премии никогда не случалось.

---

Но, как говорится: в тесноте и без обеда.

Последнее примечательное, что с нами произошло в тот вечер, была встреча с дорожной полицией. На въезде в Белосток наш поезд остановил патрульный пост. Мы остались сидеть в машине. А разбираться с ними, прихватив документы от машины и коровы, пошел Вецек.

– Придется отдать им часть мяса, – вернулся Вецек. – У нас нет медицинской справки и разрешения на торговлю.

– Ты сказал им, что это жертвенное мясо? – спросил Юся.

– Сказал, но их это мало волнует.

– Ладно, пусть подавятся. Будем считать их тоже сиротами, – заметил Витош. – Сиротами, брошенными небесами на большой дороге на произвол судьбы.

2

А вечером следующего дня мы собрались в “Музыкальном кафе” в Белостоке. Собрались, чтобы отведать беффстроганов, приготовленный из свежей говядины. В таком составе мы давно не собирались; пришли наши жены и возлюбленные: Марыся, Юстыся, Крыся, Гануся и Витуся. Возлюбленные в смысле “экс” и “экстракласс” с большим “С” на конце. Когда-то мы все были увлечены друг дружкой, и теперь нам было что обсудить.

Ведь Марыся и Витуся – прима-балерины. Лучшие в своем роде. Неразлучные соперницы. Строгая Крыся – концертмейстер в нашей консе. Моя благоверная Гануся – дирижер детского хора. Отучилась один раз по классу фортепиано и пошла во второй раз на первый курс – уже на хоровика. “Каждый музыкант в душе мечтает стать дирижеровиком. А женщин на симфоническое дирижированние берут неохотно. Так что Маэстра из меня все равно бы не вышла”, – отшучивается она, когда ее спрашивают: мол, зачем ты, Гануська, променяла рояль на китайские палочки? Это она, моя ненаглядная Ганушка, рассказала нам о сиротах в Бохониках.

Да, еще Юстыся, сестра Витуси, – хотя она с нами не училась, но всегда была где-то рядом. Теперь она шьет пуанты в театральной мастерской. А по вечерам помогает Вецеку в его музыкальном магазине. Всем в нашем небольшом Белостоке известно, что у толстяка-буржуина роман с крошкой-малявкой.

Юстыся до сих пор осталась для нас маленькой и хрупкой девочкой. Этакий заморыш, болтающийся под ногами. И что громоздкий Вецек нашел в этой малютке? – спрашивали некоторые женщины. А что нашла она в этом увальне? – интересовались другие. В общем, мир не был бы миром без завистливых и интересующихся людей.

Наша компания любила собираться здесь: за грубоватыми столами, покрытыми длинными вишнево-красными скатертями, поверх которых лежали еще зеленые, поменьше, с кистями коровьих хвостов, что свешивались по углам, – я это заметил только сейчас, – просиживать здесь, протирая уши о скрипучую иглу граммофона – еще со времен консы. Кроме того, здесь всегда можно было послушать редкие грампластинки, и встретить редких по своим душевным и умственным качествам людей.

– Знаете, как много зависит от моей работы? – говорит Юстыся, глядя на свою сестру Витусю. – Представьте себе, если хотя бы одна лямочка порвется от перегрузок, тогда можно надорвать сухожилия.

Однако сейчас от ее слов нас особенно неприятно передернуло. Раньше мы не представляли воочию, как у твари Божьей рвутся сухожилия.

Кафе достаточно большое, но нам оно никогда не казалось пустым и бессмысленным, благодаря стильной композиции, выполненной в музыкальной теме, и постоянному полумраку: окна прикрыты тяжелыми малиновыми занавесками, столики в глубине зала, в тени темного дерева. На развесистых ветвях барных стоек листья-салфетки, прозрачные груши-бокалы и сливкового цвета сливы-чаши, подвешенные на смену и перевернутые до поры до времени дном вверх, а также розовые и бежевые крохотные цветы рафинада и сухариков в прозрачных вазочках… Все создавало иллюзию вечернего сада, разделенного на две части небольшой сценой-холмом, на которой выступ за выступом, клавиша за клавишей вверх по камертону поднимался рояль. Днем в воздухе над сценой замирали блестящие музыкальные инструменты, а вечерами играл маленький оркестр.

– Вступает наш литаврист, – рассказывает Юся, он в последнее время за долги угодил в оркестровую оперную яму, – и в это самое время вдруг в партере начинают открывать бутылки с пивом. У меня глаза на лоб – так круто сфальшивить!

В нескольких местах в стенах выдолблены ниши, а в них скрипичным ключом красуются старинные граммофоны и патефоны – коллекция, которую несколько лет упорно собирал Венцеслав. Дубовые стены увешаны листами в простом шпагатном обрамлении. На одних застыли клавиши. Полоса белая, полоса черная – что может быть более точным и стильным? Другие испещрены воздушными нотами: точка-тире, точка-тире. “Музыкальная азбука Морзе”. Но главная радость Вецека и центр всей композиции – необычные часы, склеенные им собственноручно по бороздам из двух грампластинок. Два виниловых диска вместо циферблата – Баха справа и Генделя слева; два круга: круг белый – в центре, круг черный – по наружности. И им никогда не встретиться.

– В последнее время меня очень увлекает сонатная форма, – объясняет Гануся Витусе. – Особенно ее вторая, разработочная, часть.

И мы все невольно прислушиваемся к рассуждениям Ганушки. Потому что нас всех тоже увлекает сонатная форма.

А еще потому, что есть в кафе уголок, где невозможно не услышать, что говорит сосед по столику, и где мы любим проводить время более всего: два стола, прижатые друг к дружке дубовыми боками, обступленные с двух сторон высокими тяжелыми стульями. А вдоль стен угловой диванчик для наших девушек – такой же темный и грубоватый, как стулья, но смягченный несколькими подушками, чтобы было не больно падать. Если собираться всем вместе, то лучшего закутка не найти. Именно в том уголке я тогда подумал, что неплохо было бы и мне рассказать какую-нибудь историю в сонатной форме.

– А я думаю, давно пора модернизировать балет “Жизель”, – прервала мои мысли Марыся. – И пусть первое действие начинается со сбора Жизелью ее любимых колокольчиков, которые потом принесет ей на могильную плиту Альберт.

Мы собрались в том же составе, что и прежде, – даже не верилось. Собрались глубоко за полночь и теперь, громко гогоча и без стеснения прерывая друг друга, вспоминали дела потешные и уже давно минувшие. Забылась даже неловкость от болезни Марыси.

– А помнишь, как наши мальчики музыкально храпели, – кричит Туся в лицо Крысе, – а ты тапками дирижировала их недетским хором!

И их заливистое хохотание сливается в контрапункте.

А наши девочки, словно виллисы, явившиеся из могил забвения, выскользнувшие из временных ловушек-хлопушек, засверкали глазами и румянцами, распылались щеками от возбуждения, словно стремясь продлить свои девичьи пляски и игры, которые так жестоко прервались обстоятельствами. Благодаря их женскому колдовству под сводчатым потолком витали воздушные духи прошлого. Они с легкостью втаскивали нас в свой хоровод воспоминаний, одержимые мстительным чувством времени. Они стремились кружить и кружить нас в танцах разговоров до изнеможения, пока мы не попадаем наутро от усталости. С крылышками вдохновения за плечами, они снова и снова будили нас, задремавших у топки времени, воздушными словами-поцелуями.

Но особенно походила на виллису Марыся. В полумраке “Музыкального кафе”, истощенная, она выглядела как настоящая нимфа смерти. И как у нее только хватило сил и смелости прийти и взглянуть в глаза Стасе. Но она всегда держалась молодцом, пряча свои переживания и проблемы глубоко-глубоко в колодце собственных глаз. И даже до последнего, пока неизлечимая болезнь не подкосила ее стильно-стальные ноги, старалась танцевать любимую партию Жизели в нашем белостокском театре. “Стильно-стальные ножки, – так характеризовал их Юся со дна оркестровой ямы. – Когда-нибудь они сотрут меня в пыль!” – завершал он свой любимый комплимент.

Хотя, возможно, она держалась так храбро, потому что слышала – от Венцеслава через Витоша и Юстысю: у Стасика и ее соперницы не все в порядке. По словам Юстыси, Стасик так и не смог объездить Витусю, не сумел сделать ее покладистой домохозяйкой. Туся вела в Варшаве светскую жизнь. В театре она имела большой успех и, как следствие, обладала большим числом влиятельных поклонников, если не сказать бандитов. “Она ведь танцует партию Сильфиды в Королевском оперном, – с гордостью повторяла Юстыся. – Постоянно тусуется с известными людьми. А что Стасик? Он вынужден подрабатывать в ресторанах и барах – типа этого. И постоянно ревновать к успеху моей сестры. Да еще таскать мешки с табаком и с кофе”.

– Сама ты мешок с табаком! – огрызается Стасик на Витусю, раскуривая свою трубку.

Да, судя по всему, у них не все ладно. За то время, что мы успели их понаблюдать, они часто пререкаются и ссорятся. На этот уикенд они, видимо, приехали в Белосток, чтобы восстановить разрушающиеся отношения, походив, как водится, по знакомым до боли улочкам и просто знакомым – до боли в голове. Наверстать упущенное в лабиринтах улиц Белостока и уже засыпанное сугробами времени.