Казимеж Брандыс - Граждане

• Название: Граждане
• Автор: Казимеж Брандыс
• Издательство: Издательство иностранной литературы
• Жанр: Роман
• Год: 1955

Роман польского писателя Казимежа Брандыса «Граждане» (1954) рассказывает о социалистическом строительстве в Польше.

Показывая, как в условиях народно-демократической Польши формируется социалистическое сознание людей, какая ведется борьба за нового человека, Казимеж Брандыс подчеркивает повсеместный, всеобъемлющий характер этой борьбы.

В романе создана широкая, многоплановая картина новой Польши. События, описанные Брандысом, происходят на самых различных участках хозяйственной и культурной жизни. Сюжетную основу произведения составляют и история жилищного строительства в одном из районов Варшавы, и работа одной из варшавских газет, и затронутые по ходу действия события на заводе «Искра», и жизнь коллектива варшавской школы, и личные взаимоотношения героев.

---

А он хотел тогда тряхнуть головой и скомандовать: — Клади, сынок! — но только губами пошевелил и привалился к стенке, затем медленно соскользнул на землю. После этого он уже ничего не сознавал, почувствовал только, что его обхватили чьи-то руки, увидел широко открытые глаза и подумал: «Челис». Около раздался голос Тобиша: «Осторожнее… Осторожнее!» Его подсадили, вынесли наверх, и голова у него болталась, легкая, как листок. — Что вы, что вы! — пытался он сказать. Но вдруг ослабел, все закружилось перед ним, он увидел только над бараком клочок неба с белым облаком, пушистым, как раздерганная шерсть…

— «Сначала все случившееся было для Юстины ударом, который привел ее в отчаяние, потом она восприняла это как пощечину, разбудившую в ней гордость, заставившую ее почувствовать, что ее человеческое достоинство ранено еще сильнее, чем любовь…»

Бронка на мгновение остановилась, как будто повторяла про себя только что прочитанные слова.

— Юстина? А это которая же? — полюбопытствовал Кузьнар.

— Как это которая? — недовольно пробормотала Бронка. — О ней же все время речь! Это главная героиня романа.

— А чем обидели девчоночку, что она так расстроилась? — сонно допытывался Кузьнар.

Бронка мотнула кудрявой челкой.

— Что же ты, папа, не слушаешь? Я ведь читала тебе, что Зигмунт уехал в Осовец и вернулся женатый… Ты такой рассеянный! Ничего не замечаешь, ничего!

Кузьнар украдкой глянул на нее. Ему показалось, что в голосе дочери дрогнула печальная нота. Не обидел ли и ее кто? Мелькнуло неясное подозрение, но он его тотчас отогнал. Нет, Павел Чиж — хороший, честный хлопец. Правда, он теперь редко бывает дома, уходит с самого утра, приходит поздно вечером. Но если они с Бронкой и повздорили, так в этом нет ничего удивительного: молодежь горяча и непокладиста.

Он закрыл глаза и притворился спящим. Бронка отложила книгу и тихонько вышла из комнаты. «Пусть ее поплачет, — думал Кузьнар сочувственно. — Вернется Павел, так живо помирятся».

В квартире наступила тишина, только из комнаты Антека доносились монотонные голоса мальчиков. Кузьнар подтянул одеяло до подбородка. В такие часы он любил думать о стройке.

В начале болезни его опять преследовал тот кошмарный сон: он видел страшное разрушение, превратившее Новую Прагу в какое-то скопление мусора и обломков. Сквозь шум крови в висках ему то и дело слышалось гудение подъезжающей «победы», стук в дверь и голос Курнатко: «Беда, товарищ директор!..» Он в ужасе порывался вскочить, бредил, сбрасывал одеяло, так что Бронке приходилось держать его за руки. Позднее, когда температура упала, наступил период слабости, и Кузьнар уже не способен был ни о чем думать. Лежал и прислушивался к тихому, как шелест, биению сердца, — это было похоже на щекотку и мешало думать о чем-нибудь другом. «Как будто мышь у меня внутри скреблась», — рассказывал он потом Курнатко. Не знал Кузьнар, что именно в те дни врач опасался за его жизнь.

Бронка сидела подле его кровати все ночи напролет. Отец был в этот период смирен и кроток, и она обращалась с ним, как с ребенком. Он почти не говорил, только смотрел на нее пристально и с такой покорностью, что она невольно отводила глаза. Обычно около четырех у входной двери раздавался тихий звонок, потом шушуканье в прихожей. Кузьнар догадывался, что это шофер Курнатко приезжает со стройки узнавать о его здоровье. Он слышал, как они с Бронкой вполголоса толковали про его сердце, но был так слаб, что даже не просил Бронку пустить к нему шофера и не осведомлялся, как дела на стройке. Лежал на спине и водил глазами по потолку или дремал, повернувшись на правый бок. Тоскливо было тогда в квартире на Электоральной.

Но прошло десять дней — и в одно прекрасное утро Кузьнар проснулся ранее обычного, посмотрел в окно, залитое весенним светом, прислушался к звукам с улицы и вдруг, неизвестно почему, почувствовал себя безмерно обиженным. Он кликнул Бронку, а когда она прибежала в испуге, сел на кровати и начал сварливо брюзжать, разразился потоком каких-то путаных жалоб и упреков. Бронка слушала, не перебивая, и смотрела на него во все глаза, запахивая у шеи свой халатик. Кузьнар, наконец, умолк.

— Ну, что же ты ничего не говоришь? — пробурчал он, подозрительно косясь на дочку и почесывая грудь под рубахой. И сердито нахмурил брови, когда Бронка вдруг залилась веселым смехом.

— Да ты уже выздоровел, отец! — воскликнула она. — Здоров и свеж, как огурчик! Оттого и ищешь, к чему бы придраться! — она откинула со лба челку и ушла готовить завтрак.

На другой день врач разрешил пускать к больному посетителей. Первым явился, конечно, Курнатко и, присев на краешек стула, сначала ничего не рассказывал, только радостно ухмылялся, скаля белые зубы.

— Ну и долго же вы проболели, товарищ директор! — повторял он, хлопая шапкой по колену, таким тоном, как будто это обстоятельство следовало считать необычайной милостью судьбы. — А похудели как! Половины от вас не осталось, товарищ директор! Можно сказать, здорово отощали!

Он встал, зашаркал сапожищами и на радостях неожиданно потрепал Кузьнара по колену. А Кузьнар тоже смеялся и потирал тыльной стороной руки свежевыбритые запавшие щеки. Они заговорили о стройке, и Курнатко рассказал, что «двойка» укладчиков, Цымер и Пабианский, позавчера уложила на фундамент больничного здания шестнадцать тысяч кирпичей, а зетемповец Рыманик дал обязательство заливать пустоты цемянкой вместо дорого стоящего раствора извести с цементом.

— Рыманик? — Кузьнар наморщил лоб и задумался на миг. — Постой-ка…

Курнатко большим пальцем приподнял кончик своего носа и выпучил глаза. И когда Кузьнар по этим приметам вспомнил, наконец, курносого Рыманика, шофер опять засмеялся, хлопая себя шапкой по колену. Он описал, как напарники Цымер и Пабианский совершили свой подвиг.

— Говорят, передовик Остатек с МДМ, когда прослышал об этом, только головой качал!

— Головой качал? — недоверчиво переспросил Кузьнар.

— Да, так говорят, — подтвердил Курнатко. — А Пабианский — помните его, такой худой, чернявый, на еврея смахивает? — объявил, что сегодня кладет кирпич за ваше выздоровление, товарищ директор…

Кузьнар ничего на это не сказал, только глаза зажмурил и словно в раздумье откинул голову на подушки.

— Как люди выросли, Курнатко, — шопотом промолвил он через минуту. — Сколько настоящих людей выросло за это время!

После Курнатко пришел инженер Гнацкий с приветом от инженеров и рабочих. — М-мы уже думали, что в-ваше дело п-плохо, — говорил он застенчиво, поглядывая на исхудалые руки Кузьнара.

— А как там на стройке? — нетерпеливо спрашивал Кузьнар. — Рассказывай, инженер! Далеко ли ушли?

Гнацкий дал ему подробный отчет: на Новой Праге начали рыть еще три котлована. Министерство все тянет с утверждением исправленного проекта железнодорожной ветки. Для здания больницы решили использовать «итонговые» плиты, это значительно облегчит конструкцию, да и много дешевле обойдется…

Кузьнар слушал, жадно ловя каждое слово. Он заставлял Гнацкого несколько раз повторять наиболее интересные новости и безмерно упивался ими.

— Д-да, — закончил инженер, которому вошедшая с лекарством Бронка за спиной отца делала знаки. — Вообще дела идут неплохо, можете спокойно лечиться.

Перед уходом он рассказал еще забавную историю о Шелинге, у которого сейчас новый «пунктик» — негодные краны, выпускаемые заводом «Искра».

— П-представьте себе, подал докладную записку в министерство и почти прямо обвиняет завод во вредительстве. Говорят, дело дошло до Центрального Комитета. Право, он совсем рехнулся… И не перестает твердить о болотах…

В этот день Кузьнар набросился на врача с упреками, что он назло держит его в постели и что оба они с Бронкой действуют во вред государству. Но к вечеру он утомился и притих. Потребовал, чтобы Бронка читала ему вслух роман Ожешко «Над Неманом», и, попрежнему путая всех действующих лиц, без конца надоедал ей вопросами.

— Таких пациентов у меня еще не бывало! — жаловалась Бронка. — Ты капризничаешь, как трехлетний ребенок! — И грозила, что все расскажет Антеку.

Наступили теплые дни, и Кузьнару уже разрешалось не только прохаживаться вокруг стола, но даже и посидеть днем на балконе, с которого открывался вид на узкую асфальтовую мостовую и свежеоштукатуренные дома. Он сидел в кресле, укутанный пледом, смотрел на прохожих, следил за каждым проезжавшим грузовиком. За время болезни он стосковался по людям и с каким-то новым у него жадным интересом присматривался ко всем лицам и различным мелочам окружающей жизни, которые раньше не привлекали его внимания. Любил смотреть в окна дома напротив, наблюдать за женщинами, стоящими в очереди у продовольственного магазина, слушать их споры и жалобы. Часто и подолгу наблюдал он и за детьми дворника, игравшими в пятнашки у ворот дома. А когда на соседней строительной площадке гудел тягач, Кузьнар напрягал зрение и слух, чтобы ничего не пропустить. Сердился, когда рабочие там небрежно сбрасывали доски, а раз даже позвал Павла, как раз в эту минуту проходившего через комнату: