Александр Соколовский - Дом на улице Овражной

• Название: Дом на улице Овражной
• Автор: Александр Соколовский
• Издательство: «Молодая гвардия»
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1959

Соколовский Александр Александрович родился в 1925 году в Москве. Во время Великой Отечественной войны был корреспондентом военной газеты «На разгром врага». После войны учился в Литературном институте имени Горького.

Свою литературную деятельность Соколовский начал в военные годы со стихов. С 1947 года стал писать детские рассказы и очерки. Первая повесть — «Добро пожаловать», написанная автором совместно с писательницей Н. Саконской, — была издана в Детгизе в 1952 году. Вторая повесть — «Новичок» — вышла там же в 1955 году.

В настоящее время писатель работает над сборником рассказов о забайкальской тайге. Не забывает он и корреспондентскую работу. По заданию журналов и газет много разъезжает по стране и пишет очерки и рассказы.

В своей повести «Дом на улице Овражной» автор рассказывает о пионерах, изучающих историю родного города.

Отзывы и замечания по книге редакция просит присылать по адресу: Москва, А-55, Сущевская, 21. Издательство ЦК ВЛКСМ «Молодая гвардия», массовый отдел.

---

— Расскажи, Кулагин, все, что ты знаешь о моркови, — проговорила Анна Ивановна и что-то пометила в классном журнале.

— Морковь — очень распространенное овощное растение, — немного волнуясь, начал отвечать я. — Растение это двулетнее. В первый год морковь образует корнеплод, а на второй у нее появляется цветоносный стебель. Он дает плоды и семена.

Анна Ивановна кивала головой. Это был хороший признак. Она всегда так, молча, кивала, если отвечали правильно.

— Морковь любит рыхлую почву, — приободрившись, продолжал я. — Но свежее навозное удобрение для нее не годится. В таких условиях корнеплод у нее становится ветвящийся и уродливый…

Анна Ивановна не отпускала меня долго. Она велела мне рассказать и о посеве моркови, и о появлении всходов, и об отрастании листьев. А когда я все это рассказал, она приподняла руку над столом.

— Хватит, Кулагин. Ты хорошо знаешь урок. Ну, а как насчет капусты? Ты до сих пор уверен, что кочан образуется из кочерыжки?

— Нет, Анна Ивановна, — смущенно ответил я. — Кочерыжка — это капустный стебель. Когда капустную рассаду высаживают в открытый грунт, у нее продолжают отрастать листья. После поливки, окучивания и подкормки из почки, которая находится наверху у стебля, и образуется кочан.

— Вот теперь верно, — сказала Анна Ивановна. — Дай мне свой дневник.

Скосив глаза, что было силы, я увидел, как она аккуратно поставила в дневнике отметку, и сразу же, обернувшись, показал всему классу, а в особенности Женьке всю пятерню с растопыренными пальцами.

— Молодец, Серега! — похвалил меня Женька, когда, гордый и красный от счастья, я сел на свое место.

Настроение в этот день у меня было замечательное. Но на последней перемене Женька мне его испортил.

— Уговор помнишь? — спросил он. — В милицию пойдем сразу после школы.

Весь урок английского языка я просидел хмурый и беспокойный. А когда отзвенел последний звонок и мы вышли на улицу, я сказал Женьке:

— Может, все-таки не пойдем, а? Может, лучше я сперва отцу скажу?

Но Женька посмотрел на меня так грозно, что я с упавшим сердцем махнул рукой.

— Ладно, пойдем.

— А деньги у тебя с собой?

— Какие деньги?

— Которые тебе Петр Терентьевич давал за помощь.

— Нет, дома забыл!

— Эх ты, растяпа! Пошли за ними.

Дома, к счастью, мы не застали матери. Она, наверно, еще не вернулась из магазина. Быстро отыскав среди хлама в моей тумбочке две запрятанные пятидесятирублевки, я сунул их в карман, и мы бегом пустились вниз по лестнице.

Отделение милиции было недалеко, за углом. Женька втолкнул меня в дверь, и я наткнулся на бравого плечистого милиционера, который не очень-то приветливо спросил:

— А вы куда направляетесь?

— Нам к начальнику надо, — выступая вперед, объяснил Женька.

— Это зачем к начальнику?

— По срочному делу.

— По срочному делу вон к дежурному обращайтесь.

Мы прошли в просторную комнату, где за деревянной загородкой сидел, облокотившись на стол, человек в синем кителе с погонами старшего лейтенанта. Перед ним, навалившись грудью на загородку, плакал пьяными слезами какой-то детина в ватнике и рваной шапке.

— Товарищ начальник… — жалобно тянул он. — Ну, отпустите вы меня. Ей-богу, слово даю, никогда это больше не повторится. Ведь на заводе узнают — стыд на весь цех! Я и ножку-то подставил нечаянно. Все водка проклятая, чтоб ей сгореть!..

— Сгореть или не сгореть, вам лучше знать, — строго отвечал старший лейтенант. — А на заводе действительно узнают. И перед судом за хулиганство предстанете по всей справедливости. Ну, а до расследования мы вас должны задержать. — Он обернулся к нам и спросил:

— Вы что, ребята?

— Нам к самому главному начальнику надо, — сказал Женька.

— К главному? А что у вас к нему за дело?

— Рассказывай, Серега, — подтолкнул Женька.

— Ты лучше сам расскажи. У меня не получится.

Женька оглянулся и проговорил таинственно:

— Мы хотим про жуликов рассказать, которые ботинки воруют. Вот он… — Женька кивнул в мою сторону. — Он тем жуликам помогал. Он знает, куда они носили.

— Стоп! — вдруг остановил его старший лейтенант. — Подождите минуточку, — и он быстро вышел из комнаты.

По тому, как встревоженно нахмурились брови дежурного, я понял, что к начальству мы все-таки попадем. И действительно, минут через пять старший лейтенант вернулся.

— Пройдите к начальнику. Он вас ожидает. Сазонов, проводите.

В чистом и светлом кабинете, куда мы вошли, за широким столом, к которому был приставлен другой, накрытый зеленой скатертью, сидел пожилой седоватый человек в простом темном костюме. Он взглянул на нас пытливо и с любопытством.

— Садитесь.

Мы сели, и я отчего-то сразу оробел.

— Ну, рассказывайте, что у вас такое, — проговорил начальник, закуривая папиросу и разгоняя ладонью дымок. — Не смущайтесь, не смущайтесь.

Голос его звучал ободряюще, и я вдруг торопливо стал рассказывать этому человеку все: и как возле домика Петра Терентьевича встретили мы незнакомца, который назвался Никифором Витольдовичем, и как я бегал в универмаг, как забеспокоился старый продавец, узнав о письме от Нионилы Спиридоновны. Я рассказал, как передал Никифору Витольдовичу в гостинице то, что поручил мне сказать Петр Терентьевич. Потом я принялся вспоминать, как мы шли через канал на пустырь, к домику, где встретил нас Цыпленочкин, и как вместе с Колькой Поскакаловым и Петькой Чурбаковым возвращались потом на Овражную.

Начальник слушал молча, только время от времени затягивался папиросой и разгонял ладонью дымок.

— Я сперва думал, они шпионы, — говорил я, решив открыть всю правду до конца. — А потом пощупал, там, в мешке, ботинки лежат. Наверно, они просто жулики. Хотя вот я читал в одной книге, будто у шпионов специальные ботинки есть. Он вроде ботинок обыкновенный, а каблук у него пустой. И в этот каблук можно чего хочешь спрятать…

Вокруг глаз начальника паутинкой легли веселые морщинки. Не знаю, отчего ему вздумалось смеяться. Мне-то самому было вовсе не смешно.

— Ну, вот и все, — сказал я и вдруг испугался.

А что, если сейчас этот начальник встанет и скажет: «Вот что, гражданин Кулагин. Ты помогал ворам и шпионам. И до расследования мы тебя должны задержать…»

Он и правда встал, вышел из-за стола и прошелся по кабинету. Я замер. От страха даже руки вспотели.

— Так, ребята, — серьезно, больше не улыбаясь, проговорил начальник. — Вы нам очень, очень помогли. Большое вам спасибо.

Он подошел к столу и снял телефонную трубку.

— Перышкина ко мне. Немедленно.

Через минуту отворилась дверь, и в кабинет вошел невысокий и плотный человек в пальто и кепке. Где-то я уже видел это простое, широкоскулое лицо, эти пристальные изучающие глаза! Но где?

— Уходить собрались? — спросил начальник.

— Так точно. Хотел съездить на завод, с бригадмильцами там побеседовать.

— Придется вашим бригадмильцам подождать, — сказал начальник и с силой вдавил папиросу в пепельницу. — Раздевайтесь. Будете составлять протокол. Вот ребята пришли по делу номер двести четырнадцать. Интересные у них сведения.

Ни словом не возражая, Перышкин снял пальто, кепку, и тут я вспомнил. Ну, конечно! Я видел этого человека в универмаге, когда разговаривал с Петром Терентьевичем. Сначала у прилавка, а потом на втором этаже, в толпе… Так, значит, милиция и тогда уже следила за хитрым продавцом!..

Наверно, Перышкин меня тоже узнал. Во всяком случае, взгляд его задержался на мне дольше, чем на Женьке.

— Ну, рассказывайте, — кивнул он и подвинул к себе несколько листков бумаги.

Мне пришлось повторить всю историю с начала до конца. Перышкин слушал и записывал. А когда все было записано и начальник попросил меня поставить под протоколом свою подпись, я спросил с любопытством:

— А их теперь заберут всех, да?

Лицо у начальника стало строгим.

— Вот что, мальчики, — негромко, но твердо сказал он. — О том, что вы у нас были, не должна знать ни одна живая душа: ни товарищи ваши, ни родные. Поняли? Никто. Тайны хранить умеете?

— Умеем, — заверил Женька.

— Ну, так знайте: это очень большая и важная тайна.

— А мы никому и не скажем, — сконфуженно проговорил я.

— Договорились.

— А если они опять меня позовут мешки таскать?

— Если позовут, пойди с ними. Но постарайся ничем себя не выдать. Сумеешь?

— Не знаю… Может, сумею.

— Не «может», а так надо, — сказал начальник, взглянув на меня, и опять улыбнулся. — Ну, а теперь идите. Еще раз спасибо вам.

Он крепко пожал мне и Женьке руки, и, когда мы выходили, я услыхал, как он крикнул в телефонную трубку:

— Начальника ОБХСС!

Только в комнате, где сидел дежурный, я вспомнил, что не отдал начальнику деньги.