Марк Хаузер - Мораль и разум. Как природа создавала наше универсальное чувство добра и зла

• Название: Мораль и разум. Как природа создавала наше универсальное чувство добра и зла
• Автор: Марк Хаузер
• Жанр: Психология

В книге известного американского ученого Марка Хаузера утверждается, что люди обладают врожденным моральным инстинктом, действующим независимо от их пола, образования и вероисповедания. Благодаря этому инстинкту, они могут быстро и неосознанно выносить суждения о добре и зле. Доказывая эту мысль, автор привлекает многочисленные материалы философии, лингвистики, психологии, экономики, социальной антропологии и приматологии, дает подробное объяснение природы человеческой морали, ее единства и источников вариативности, прослеживает пути ее развития и возможной эволюции. Книга имела большой научный и общественный резонанс в США и других странах. Перевод с английского Т. М. Марютиной Научный редактор перевода Ю. И. Александров

---

Неандертальское благосостояние

В 1993 году рок-группа Crash Test Dummies написала песню о наших эволюционных предшественниках, о пещерных людях, с припевом: «Посмотри, в моем теле части тела обезьян». Но они могли бы попутешествовать во времени несколько дольше, как это сделал экономист Кен Бинмор, когда предположил, что интуитивные представления, лежащие в основе модели социального договора Ролза, могут быть обнаружены в архитектуре нашего мышления, в схеме, оставшейся от пещерных людей[96].

Изучение образа жизни собирателей и охотников помогает проникнуть в исходный социальный договор, потому что у них нет философа, облеченного властью, который тщательно разрабатывает и затем навязывает всем правила. Собиратели и охотники образуют в значительной степени эгалитарную группу. Когда они объявляют решение, то это решение принято совместно. Фактически, как указал антрополог Кристофер Боем, когда люди достигли современной ступени развития, они полностью изменили иерархию подчинения своих родственников-приматов и лишили индивидуумов возможности повышаться в статусе. Однако, как отмечает Бинмор, эта эгалитарная система требует осторожного согласования всех факторов: «Охота и сбор как образ жизни сами по себе не гарантируют эгалитарной политической ориентации. Казалось бы, кочевой образ жизни и отсутствие хранения продовольствия служат необходимым условием и гарантом эгалитаризма. Однако это не так, поскольку после одомашнивания животных некоторые пастухи-кочевники были равноправными, а другие образовывали иерархические группы. Переход к оседлости и хранению продовольствия не приводит к исчезновению эгалитарного идеала и равноправия как принципов жизни общества. Например, соседи племени Куакиутл, такие как Толоуа и Прибрежный Юрок, также круглый год жили в деревнях и хранили продовольствие, но они не предоставляли своим вождям особых властных полномочий и были политически эгалитарными».

В жизни охотников/собирателей самое большое проявление моральных принципов было связано с разделением продовольствия. Из-за непредсказуемости результатов опасной охоты — в противоположность относительной предсказуемости труда собирателей — нормы справедливости развивались стихийно, главным образом, в зависимости от удачной или неудачной охоты и от разделения функций между членами группы. Их формирование происходило при социальном принуждении, необходимом для поддержания статус-кво каждого члена группы. Опираясь на эти представления, Бинмор выдвигает предположение, что человек с самого раннего детства (практически с рождения) руководствуется принципом справедливости. Цель этого принципа — равное распределение активов, но его реализация зависит от экологических условий и особенностей каждой культуры.

В пользу предположения Бинмора свидетельствуют результаты исследований в области экспериментальной экономики: игры с заключением сделок построены так, чтобы воспроизвести некоторые аспекты жизни собирателя/охотника, включая маленькие группы знакомых индивидуумов, где репутация и наказание могут управлять поведением. Таким образом, в играх, где участники знают друг друга, могут побеседовать до выдвижения предложения, имеют информацию о репутации других игроков, знают их как щедрых или скупых и могут наказать тех, кто обманывает, кооперация приводит к победе над нахлебниками и мошенниками. Более определенное свидетельство того, что эти лабораторные игры действительно моделируют реальную жизнь собирателя/охотника, приходит от антрополога Кима Хилла и его длительного изучения индейцев Ачи из Парагвая[97].

Как я уже упоминал, индейцы из Парагвая очень склонны к кооперации. Когда они играют в «Ультиматум», предложение проектировщиков близко к 50% начального капитала и реципиенты его редко отклоняют. До какой степени эта искусственно созданная игра соответствует их естественным образцам поведения, особенно в контексте, который имеет для них наибольшее значение — охоте за непредсказуемой и очень ценной дичью? Хотя индивидуумы охотятся поодиночке, и мужчины, и женщины жертвуют около 10% своего драгоценного времени, отведенного на охоту, на совместный поиск пищи. В течение нескольких дней индивидуумы могут посвятить более чем 50% своего времени на кооперативный поиск. О чем свидетельствует этот факт, если рассматривать его с позиции справедливости как честности? Сохраняем ли мы в себе какие-либо признаки нашего пещерного прошлого? Осознаем ли мы эти принципы? Поддержали бы мы принцип дифференциации Ролза, фиксируя внимание на худшем и используя его в качестве стандарта для распределения ресурса? Большинство экспериментаторов не просят игроков обосновывать свои предложения или ответы. Они думают, что любые их оправдания не имеют достаточных оснований и зависят от ситуации, включая условия тестирования, разнообразные эмоции и др. Однако некоторые экономисты и психологи, проявляющие интерес к экономическим принципам, не только исследовали обоснования в традиционных играх с заключением сделок, но и манипулировали экспериментами, чтобы определить, применимы ли абстрактные идеи Ролза в реальном мире[98].

Вспомните, что использованный Ролзом метод исследования предполагает извлечение принципов справедливости, допуская широкий личный интерес участников, равные способности и потребности сотрудничать для достижения конкретных целей. На этой основе мы достигаем беспристрастности, требуя от индивидуумов формулировать принципы под завесой неведения и без участия эмоций. Ролз полагал, что этот двухаспектный подход будет гарантировать моральную победу, справедливое общество. Он суммировал свои убеждения в последнем предложении «Теории справедливости»: «Чистосердечие, если бы его можно было достичь, заключается в том, чтобы видеть ясно и действовать с этой точки зрения — благородно и сдержанно».

Политические психологи Норман Фролич и Джо Оппенгеймер пригласили американских студентов колледжа в лабораторию, предложив им правила, сформулированные на основе контрактарианского подхода Ролза. Студентам также было предложено обсудить и установить принципы справедливого распределения благ. Как и предсказал Ролз, испытуемые с готовностью установили принципы справедливости. Но принцип, регулирующий выигрыш, не был сформулирован, что тоже предсказал Ролз. Ни одна из групп не выбрала принцип дифференциации, согласно которому распределение осуществляется с учетом блага худшего. Вместо этого группы установили принцип, который максимально увеличивал общие ресурсы группы и в то же время препятствовал снижению блага худшего ниже некоторого установленного минимального уровня дохода. Этот принцип обеспечивал безопасную систему для тех, кто по любой причине оказывался в проигрышной ситуации, в то же время предоставлял дополнительные выгоды тем, кто внес наибольший вклад в общественное дело. Возвращаясь к таксономии, описанной Лакоффом, подведем итог: принцип выигрыша объединяет параметры равного и скалярного распределения.

Одна из проблем этих экспериментов состоит в том, что они не учитывают долгосрочного рефлексивного результата, или размышления, что предвидел Ролз. Что бы случилось, если бы те испытуемые, которые были вовлечены в исходные скрытые переговоры, вернулись в повседневную жизнь, на свои рабочие места и затем спустя месяцы сообщили бы, как были установлены параметры и принципы? Стали бы испытуемые придерживаться принципа, который, как они могли видеть, обеспечивал справедливость как честность? Возвращаясь к лингвистической аналогии, зададимся вопросом, до какой степени наша компетентность судить о том, что было бы справедливым для общества, выстраивается в одну линию с нашим поведением, приводящим в действие принципы, которые мы считаем справедливыми? Даже при том, что наши эмоции могут и не играть никакой роли в оценке релевантных принципов, включаются ли они, когда мы работаем, собирая и распределяя недостаточные ресурсы?

Фролич и Оппенгеймер разработали эксперимент, чтобы привести наши суждения о справедливости в ситуацию выполнения. Было создано три группы. Две группы прочитывали набор потенциальных принципов для перераспределения дохода, и затем все вместе выбирали один принцип распределения, чтобы управлять схемой налогообложения; одна группа требовала единодушного голосования, другая — большинства голосов. Поскольку испытуемые выбрали принцип, не зная о задаче, они фактически работали под завесой неведения, не будучи способны предсказать как собственную производительность, так и статус в местной экономике. В третьей группе экспериментатор установил принцип распределения, который максимизировал средний доход всех членов группы, не позволяя кому-либо опуститься ниже некоторого минимума. Затем каждый индивидуум в каждой группе должен был «работать», исправляя орфографические ошибки, которые были «сфабрикованы» на материале замысловатых трудов американского социолога Талкотта Парсонса.