Михаил Королюк - Квинт Лициний 2

• Название: Квинт Лициний 2
• Автор: Михаил Королюк
• Жанр: Фэнтези

10.05.2015. Книга окончена. Продолжение следует.

---

Трехлитровая кастрюля сладенького компота расходится за минуту.

Свет режет глаза, и по слегка замаслившимся взорам и мальчишек, и девчонок понятно, что пора переходить ко второму отделению.

Переворачиваю кассету на другую сторону и объявляю медленные танцы.

Тома скользит по мне выжидающим взглядом. Я указал глазами на именинницу, и Тома в ответ согласно прикрыла веки.

Гаснет свет. Джо Дассен торжествующе запел о вечной любви, и я шагнул к Ясе, приглашая на танец.

Первый куплет мы протанцевали в одиночестве, потом Паштет выдернул Иру, а Сёма, чуть поколебавшись, остановил свой выбор на Кузе. Две жертвы гендерного неравенства, Тома и Зорька, старательно не глядя друг на друга, подперли стены в противоположных концах комнаты.

— В синем углу ринга, в синих трусах, — хихикнула мне на ухо Яся, — Афанасьева Тамара, Советский Союз!

— Что, вот прямо в синих? — улыбнулся я невольно.

— А вот не скажу, — Яська озорно показала язык, — должна же у вас хоть какая-то интрига сохраняться.

— Хулиганка, — одобрительно прижал я ее к себе. Прижал и тут же отпустил, не переходя грани приятельского потискивания. — А что у нас с красными трусами?

— С красными трусами у нас не интересно, — она мотнула головой, отбрасывая челку набок. — Тут за явным преимуществом, пора полотенце выкидывать.

— Хорошо бы… — вздохнул я, разглядывая вытянувшуюся в струнку Зорьку, — а то и себя измаяла, и всех вокруг.

Мы сделали пол-оборота, и теперь на Зорьку посмотрела Яся.

— Как бы вот ей сказать… — протянула в задумчивости, — слова подобрать… И настроение для слов…

— Ой, Ясь, не надо! Врагом станешь… У вас сейчас тяжелый возраст: уже готовы любить, но еще не готовы прощать.

Яся отстранилась и посмотрела на меня в изумлении. Потом покачала головой:

— Как ты быстро повзрослел… Моментом.

Я в досаде прикусил язык.

В молчании дотанцевали последний куплет и, расцепив руки, в молчании постояли друг напротив друга.

— Не расстраивайся, — успокаивая, погладила меня по плечу Яся, — так даже лучше.

Заиграла следующая мелодия. Я прикрыл веки, соглашаясь, и обернулся, ища Тому. Обернулся и зло скрипнул зубами – ее уже вытащил на середину нечуткий Сёма.

И не только вытащил, но и приобнял. Я ощутил короткий прилив едкой ревности при виде его руки на Томиной талии.

Сделал глубокий вдох, успокаиваясь, и растерянно оглянулся. Внезапно передо мной возникла Кузя – немного кокетливая, немножко лукавая, немножко наивная. Вид у нее был самый кроткий и невинный, и руки ее поднялись и мягко легли мне на плечи будто бы сами по себе, вне ее воли.

Я осторожно взялся за тонкую талию, и мы, чуть покачиваясь, молча поплыли по волнам музыки.

Объятье, не объятье, а что-то вовремя остановившееся посередине, но мне хватило и этого. Я не смотрел – что тут можно увидеть? Почти не слушал – лишь бы попадать в такт. Запах… Хотел бы я учуять ее запах, но она забила его какими-то взрослыми духами. Поэтому мир мой скукожился до правой ладони и совершенного рельефа под ней. Там вели свой неторопливый сладкий танец, то потягиваясь вбок, то расслабляясь, два стройных валика вдоль позвоночника и уютная ложбинка между ними. Было в этом что-то от кошки, ластящейся под почёс, и ладонь моя дернулась было ниже – туда, куда сбегают эти валики, а по бокам от них живут две милые ямочки.

Дернулась, но я успел себя остановить, лишь заломило зубы от желанья.

Теперь моя взопревшая ладонь принялась путешествовать по талии строго горизонтально, то чуть вправо, то чуть влево, вбирая движение юного тела, словно завзятый любитель вина, купающий язык в первом глотке выдающегося урожая.

Кузя внезапно отмерла. Глаза ее блеснули, отразив далекий фонарь за окном и, мягко сократив дистанцию, она в полголоса намурлыкала мне на ухо, чуть поменяв летящие из магнитофона слова местами:

— Killing you softly with my song…

Ирония, вполне различимая в ее голосе, подействовала на меня как ушат холодной воды – я смог вынырнуть из этого наваждения.

— Thanks, — кивнул я, вознося благодарственную молитву всем богам за полутьму в комнате – лицо мое сейчас отчетливо пылало.

Она озорно улыбнулась и еще чуть-чуть подтянула меня к себе. Вроде на пару сантиметров ближе – это совсем немного, но я сразу почувствовал себя Махатмой Ганди в постели с юной племянницей. Железный мужик был: "если я не позволю своей племяннице спать со мной, не будет ли это признаком моей слабости?"

"Ох, слаб я, ох, есть еще куда расти", — огорченно осознал я.

Облегчение пришло с последним тактом мелодии – я смог сделать шаг назад.

— Андрюша, мне та-а-ак понравилось, — громко сказала Кузя, и глаза ее лучились ехидством.

— А уж мне как… — буркнул я, торопливо отступая.

Вслед мне веселым колокольчиком полетел ее смех.

"Зараза! Отомщу" – без всякой уверенности пообещал себе, с безнадежностью понимая, что все приходящие в голову варианты мести вызовут, скорее всего, полное одобрение со стороны наказуемой.

Озадаченно покрутил головой и, почувствовав за спиной чье-то присутствие, повернулся. Передо мной стояла Тома – легкая, изящная и очень, очень решительная. Упрямый локон выбился из прически, но в этом не было кокетства, только искренность и чистота.

— Pardonne moi… — полетел кипящий ликованием голос Мирей Матье.

Шагнули навстречу друг другу, и я бережно принял ее в свои руки. Мы танцевали молча, глядя другу другу в глаза, и мне было необычайно спокойно.

Поговорить можно со многими, а вот помолчать – с одной-единственной. Но это особое молчание – признаком его является не отсутствие слов, а проявление нового смысла, когда становится пронзительно ясно, что "мысль изреченная есть ложь", и, потому, надо просто сцепить ладони, и от нахлынувшего счастья уже не понимать где чья рука. Это приходит как волна, что сначала тихо поднимает, а потом накрывает с головой, словно при купанье в море под луной, и ты тонешь, теряя ощущение четкой границы между реальностью и вымыслом; но тебя держат родные глаза напротив, и по странному выражению в них ясно, что она сейчас тоже в этом мире на двоих, там, где нет ни зачуханной коммуналки за порогом, ни одноклассников в полушаге.

Порывисто втянул воздух, осознав, что забыл дышать. Голова сладко кружилась, и я притянул Тому поближе. В этом не было ничего плотского – просто хотелось ее тепла.

Прозвучал последний аккорд, и мы на пару секунд замерли в тишине – я очень не хотел выпускать ее из рук. Потом совершил над собой насилие и сделал шаг назад.

Полумрак тем временем немного истаял – глаза привыкли к темноте.

На нас смотрели. Кто-то – удивленно, кто-то – с завистью, кто-то, как Кузя, с легкой одобрительной улыбкой.

Я приподнял правую бровь, и взгляды рассеялись, словно и не было.

Демис Руссос запел "Сувениры", и я опять шагнул к Томе.

Хочу, хочу, хочу еще! — чтоб нас залило прозрачной и вязкой, словно желе, музыкой, как двух мух в кусочке янтаре, и чтоб от этой близости опять обморочно сладко кружилась голова и слабело под коленками.

Мы танцевали песню за песней, учредив свой уютный мирок на маленьком пятачке истертого паркета. Все, что вовне, было фантомом – еще две танцующие пары, Яся, что-то втолковывающая Зорьке у стены, и далекий свет одинокого фонаря.

Кассета доиграла последнюю песню. Я с сожалением оставил Тому, включил свет и пошел ставить следующую подборку композиций.

— Можешь белый танец не объявлять, — хмуро объявила зашедшая со спины Зорька.

— Уверена? — я повернулся и серьезно посмотрел ей в глаза.

— Абсолютно, — отрезала она и криво улыбнулась.

Стремительно собралась и выскользнула за дверь.

— Пойду, провожу, — пробормотала, глядя в пол, Яся и рванула за ней.

Ирка схватила за руку двинувшегося было за ней Паштета.

Я с болезненной гримасой почесал затылок:

— Перерыв? Давайте по чаю? Тетя Дина говорила, что хворост испекла. А это, други мои, такая вещь, которую ну никак нельзя оставить без внимания.

— Ага, — согласилась Кузя, деловито выставляя на стол здоровенный таз, прикрытый скатертью.

— Я на кухню, — сказала Тома, — я знаю, где тут чайник.

Естественно, я увязался за ней. Не мог же я позволить ей в одиночку путешествовать по этому лабиринту – вдруг, какой Минотавр выйдет из темного угла?

Мы прогнали тараканов, и занялись делом.

— Ну, что, развязался? — невесело усмехнулась Тома, ставя чайник на плиту.

— Развязался… Завязался… — я чиркнул спичкой и наклонился, зажигая конфорку. Поднял спичку к глазам, задумчиво наблюдая, как, корчась в огне, обугливается дерево. — Жалко ее.

— Жалость унижает человека, — отрезала Тома, обхватив себя руками.

— Ладно, проехали, — сказал я, чувствуя, как улетучивается легкость бытия.